Падение с высоты. Глава 3

Женя смотрит спокойно:
— Эта записка не имеет отношения к Олиной смерти. За полгода до этого написана — нас с отцом постращать.
— А поподробнее?
— Оля была единственным ребёноком. Конечно, избалованным. К тому же неуравновешенным. Всё тянулась к Инне Закатовой — однокласснице. Инна девочка хорошая, но «упакованная», не Олиного круга. Они вместе занимались в театральной студии. Обеих хвалили. В бассейн ходили вместе: Инне родители сделали абонемент, мы Оле тоже, чтоб не чувствовала себя обделённой. Родители у Инны состоятельные, «крутые». Накануне Нового года подарили ей путёвку на каникулы в Париж — там в это время ждали приезд какой-то дивы заморской — американской кинозвезды. Девчонки по ней с ума сходили, а тут шанс вживую увидеть. Ну Оля Инне и пообещала, что вместе поедут. А у нас как раз расходы — ремонт, госпитализация Олиной бабушки. Как говорится, не до жиру. Юра отрезал: никуда не поедешь. Я поддержала. — Оборачивается на безмолвствующего Юру, тот кивает -
Девчонка в истерику — продолжает Женя — Тогда и увидели на столе эту «предсмертную» записку. 
Красавица наша из дома убежала. С ног сбились её искавши — у Инны пряталась.
Я, дура, виновата, что записку эту в ящике комода оставила, не выбросила. Именно её опера и нашли у нас в день Олиной смерти. Пыталась объяснить, да они слушать не стали — чуть с руками не оторвали бумажку эту. Им-то что, лишь бы материал спихнуть, закрыть.

Сквозь жалюзи окна упрямо лезет солнышко, зайчики играют на Жениных волосах.

— Ну хорошо. А психбольница? В самом деле девочка там лечилась?

Женя вздыхает:

— Да я и сама понимаю, что слишком много в этом деле совпадений, позволяющих сделать самый простой вывод. Мол чокнутая, потому и выбросилась.
Ранней осенью была у Оли первая юношеская любовь — Бобров Вадим, одноклассник Пинкиной. Красавец, высокий, разрядник по плаванию. Пинкина тоже виды на него имела. Но какому нормальному парню нужна отвязная дура с абортом в биографии.

В бассейне с ним Оля и познакомилась ближе — до этого только в школе мельком виделись. У Оли фигура была красивая. Вадим её плавать учил. И Пинкина тут как тут рядом бултыхалась, жаба... Её так и прозвали — Пипа Суринамская. Какой-то конфликт у неё с Олей в раздевалке был по поводу Вадима. Инна проговорилась, но подробностей не рассказывала. Пинкина и при Вадиме пыталась на Олю наехать, но тот вступился, осадил.

Конечно, у моей девочки крышу снесло — такой кавалер. Но с его стороны чувства продержались недолго. Оно понятно: полкласса более взрослых девчонок в парня были влюблены.

Насколько знаю, Оля улучила момент, рассказала Вадиму о своих чувствах. Получила отказ. А вечером наглоталась таблеток. Хорошо знакомый врач быстро приехал, промыл желудок.
На психучёт не ставили, лечили в частной клинике.

К весне все эти душевные раны зарубцевались — и любовь неудавшаяся, и несостоявшаяся поездка. Переключилась на занятия в театральной студии, поставила цель на актёрское поступить.

Так что не было у Оли мотива себя убивать — ни в тот день, ни накануне. Если бы с нею было что-то не так, то материнское сердце почувствовало бы это.

Нас Смирнов, следователь этот, замучал дурацкими вопросами: мол, не вы ли её довели? Почему факт лечения в больнице скрыли? 
Неужели не понятно ему, что не хотели, чтобы дочь училась в школе для дуриков...

Неслышно заходит Давыд. Рукой подаёт знак: не отвлекайся, продолжай. Присаживается, слушает.

Внимательно глядя на Женю, продолжаю:

— Ну хорошо, эта четверка — все эти пипы, приборы, бигуди — ничего толком не сказали на протокол. А кто из других опрошенных, кроме мальчика Ильи, последним видел Олю живой?
— Инна. За пару часов до смерти. Не знаю как на протокол, а мне она сказала, что Оля держалась обыкновенно. Ни о каком угнетённом состоянии не было речи. Пили чай, делились планами о занятиях в студии. Оля даже смеялась. Но Инна чего-то не договаривает.
Родители явно оберегают её от этого дела.

— Так. Кое-что проясняется, но в целом картина всё равно непонятная. Что ещё по делу есть?
— Удалось достать акт исследования трупа с фототаблицей.
— Давайте. — Изучаю акт. — А что за множественные кровоподтёки округлой формы на запястьях рук?
— Я тоже интересовалась у следователя. Но он считает, что все травмы от падения — раз эксперты высказались об этом в заключении. А я думаю, что кто-то хватал её за руки.
— Вот и я так думаю...
А ей срезАли ногтевые пластины, не знаете? Проще говоря, ногти стригли после смерти?
— Зачем?? — удивляется Женя. — Не знаю, это у следователя надо спросить. А что это даст?
— Мальчик Илья вроде говорил про типа в красной олимпийке, который возился на балконе с Олей. А вдруг под ногтями у погибшей волокна красной материи? УжЕ привязка.
— Точно! — вздрагивает Женя как от удара током. — я об этом не подумала...

Давыд за спиной у Жени одобрительно кивает. Довольный собою, продолжаю:

— Извиняюсь за вопрос: а откуда тату цветка на интимном месте?
— Я только после смерти узнала об этой татуировке — честно говорит Женя.
— Значит, придётся это выяснить.
— Это так важно?

Вмешивается Давыд:

— Думаем, да. В этом деле всё важно.

Молчавший всё это время Юра, хмуро, но твёрдо кивает. Ободрённый двойной поддержкой, продолжаю:

— Итак, подытожим. Что хотите по этому делу, Евгения?
— Справедливости. Чтобы нашли убийцу или убийц и покарали по закону.
-Что ж, нормальное человеческое желание. Я вам в этом деле готов быть союзником. Но сразу предупреждаю: адвокат не фокусник.
Восход солнца вручную обещать не могу. И Ваш знакомый Давыд Григорьевич наверняка меня в такой ситуации поддержит. Я берусь за это дело месяц спустя, когда возможность разобраться по горячим следам уже упущена. Это надо учитывать.

Тут надо ответить на тысячу почему. Где и с кем отсутствовала почти два часа после того, как ушла от Инны. Что объединяет мерзкую компанию Прибора, и как к ней в тот день прибилась Оля. Как оказалась на злополучном балконе чужого дома. Почему алкоголь в крови. Откуда на балконе бурые пятна, пуговица, порванная цепочка. Куда делась серьга из уха. Что за странные кровоподтеки на запястьях. Куда исчез лифчик, который девочка надела перед уходом из дома. Откуда кровавые отпечатки ладоней на стенах верхних этажей.
Почему упала так далеко от стены дома — сама выбросилась или вытолкнули?
И ещё много «почему».

Следственный эксперимент со сбрасыванием манекена, допросы, очные ставки, экспертизы, задержание негодяев — всё это возможно только после возбуждения уголовного дела. Значит, наша задача добиться того, чтобы дело было возбуждено.
Будем вместе складывать этот пазл.
В такой ситуации могу обещать только одно — добросовестную, профессиональную работу. Не загадывая результат.

— Мы согласны, такой подход нас устраивает. — подаёт голос Юра. — Сколько мы должны?
— Пока нисколько — вздыхаю. — Не тот случай. Проведу предварительную работу, переговорю с оперативником Маратом, с Инной, со следователем. И только после этого решим вопрос об оплате моих услуг.
Если не против, документы по делу у вас заберу. И вот что ещё: прижизненное фото Оли у вас с собой есть?
— Конечно — кивает Женя — там, в бумагах.
— Хорошо. Извините, на сегодня всё. Я дежурный по консультации. Созвонимся.

Когда Ивановы выходят, в кабинет заглядывает коллега — седовласый крупный татарин Рамиль:

— Витя, ты брал у меня старый гражданский кодекс?
— Брал, но поставил на место, на твою полку.
— Не стоИт... — растерянно разводит руками Рамиль.
— Ну это уже твои личные проблемы — смеётся Давыд.

Хохочем над шуткой все втроём. 

— Ладно — говорит Давыд — я в суд, потом поговорим.
— Я с тобой — увязывается за ним Рамиль.

Заглядывает ещё один коллега — бритоголовый Паша Сидоров:

— Весело тут у вас. Что ржали-то? Слышь, ВиктОр, я тебе денег должен?
— Ну да, две штуки.
— Дай ещё одну для ровного счёта — три будет.
— Час от часу не легче. Откуда?
— Так у тебя ж клиенты были. Что, соглашение не срослось?
— Понимаешь, Паша, не совсем те клиенты, с которых денег можно снять на первой же консультации. Дочь у них погибла.
— Ну это святое — неохотно соглашается Сидоров. — А вообще поменьше миндальничай. Семь лет в адвокатуре — всё бессеребренника благородного из себя строишь. Читал Ильфа-Петрова? Побольше цинизма — людям это нравится. Вон другие адвокаты на меринах ездят, а мы сотки от гонорара до гонорара сшибаем. Не айс — при нашей-то скромной холостяцкой жизни.
Уходя, оборачивается:
— Помни, Витя, гонорар не гонорея — получи его скорее...

На Пашу сердиться грех. Из оперов. Лицо соответствующее — боксерский нос, взгляд исподлобья. На милицейской работе прославился тем, что без оружия смело пёр на бандита со стволом. Брутален, груб и прямолинеен до безобразия. В активе проникающее ножевое на службе в милиции, и два серьёзных залёта — уже в адвокатуре. На грани исключения (проще — вылета). Как признаёт сам Паша, вопрос времени.

Раздвигаю жалюзи на окне и наслаждаюсь весенним солнцем, буквально заливающим кабинет...

Однако, дела зовут. Среди бумаг нахожу школьное фото Оли. Вглядываюсь. Из прошлого на меня смотрит милое светловолосое создание со слегка оттопыренными ушками и пронзительно синими глазами...