Двое в небе

Часть 3.

Начало тут:

https://alterlit.ru/post/74711/ 

https://alterlit.ru/post/74742/

Очнулась она оттого, что Карл тряс ее в воздухе, как маракас, и снова завопила.
— Ты где живешь? Адрес! Адрес какой, поэтесса? — перекрикивал ее Карл.
— Чей?
— Ну не мой же!
— Чистопрудный бульвар 23, квартира 44.
— Маршрут построен! Курс на северо-запад! Только не ори! Не ори, кому говорят!

Замелькали крыши удаляющихся домов, крошечные огни окон и уличных фонарей, Парк Горького с белеющей статуей вождя, машины, переулки и проспекты. Засвистел в ушах ветер и приглушил медные звуки шумного города. Исчезла Москва, будто превратилась в почерневший лист клена со светящимися прожилками улиц.

Наконец ветер стих, и Афродита, почувствовала, что эти сильные руки не выронят ее ни за что. Страх отступил. Успокоилось, улеглось неровное, частое дыхание. Они зависли на месте.
— Где-то здесь. Будем снижаться.
Карл выровнялся вертикально и свечой медленно полетел вниз. Сонная ворона, едва не врезавшись в них, кинулась прочь с хриплой руганью. Несколько минут спустя, сделав пару-тройку виражей среди печных труб, радиоантенн и каштанов, они плавно опустились на нужный балкон.

Ощутив бетонную твердь под ногами, Афродита отпрянула и схватилась за перила. Глаза ее разгорелись. 
— Кто вы такой? Демон Балберит, вампир Брахмапаруша или Алконост?
— Алконост я только по праздникам. И под хорошую закуску. И никакой я не вампир «параша», а секретная разработка советских ученых. Воздухоплаватель самоходный «Пион-1». Без всякой мистики.
— Пион?.. Один?.. Без мистики?.. Но это совершенно невозможно!
— Возможно. Тут вот какое дело. Я в Осоавиахиме работал, летать на аэроплане очень хотел. Но без пальца к полетам не допускали. Как-то раз приехали к нам генетики, кибернетики и прочие безродные космополиты. Мне предложили стать подопытным кроликом в одном эксперименте, и я согласился. По чертежам Циолковского и Мичурина в меня вмонтировали карбюратор от единственного на весь Тамбовский уезд автомобиля. Подкрутили какие-то шестеренки, добавили пару фланцев-штуцеров, примастырили пропеллер. Ну, я и полетел...
— И где же пропеллер? — недоверчиво оглядела его с ног до головы Афродита.
— Отрезали. Но там долгая история, как-нибудь расска...

Договорить он не успел. Двери балкона с оглушительным хрустом распахнулись, на пороге предстал худосочный блондин средних лет с вытаращенными глазами и в коленкоровой пижаме в мелкий горошек.
— Афрочка! Что здесь происходит?! И что это за усатый шмель? Я решительно отказываюсь понимать! Как вы сюда попали вдвоем?

Афродита, румяная, как парашютистка, поправила маленький кавардак на голове и хотела было что-то сказать, но Карл ее опередил:
— Не суетись, шлюпик. Ты в уборной зазевался, мы и прошли тихонько. Чтоб не беспокоить. У нас деловой разговор, — он спокойно смотрел на всклокоченного Николашу.
— Я вам не шлюпик! Какие могут быть дела в такое время?! — взвизгнул работник науки и сжал кулаки. Его неровная, похожая на лишай щетина — будто ее носитель регулярно брился коньками, — встала дыбом на вздувшихся щеках, и он кинулся на Карла головой вперед.

От неожиданного удара в грудь механик отлетел, врезался спиной в перила и неуклюже вывалился с балкона четвертого этажа дома номер 23, демонстрируя на прощанье его обитателям протертые подошвы скороходовских сандалий.

Афродита вскрикнула. Николаша безмолвно застыл с открытым ртом, обхватив ладонями плохо выбритые щеки, не решаясь посмотреть вниз.

— Убил... убил, — зашептал он, — уби-и-ил! — протяжное и страшное слово разнеслось волчьим воем по округе, и Николаша кинулся в квартиру.

Там он быстро открыл коробку с образцами сушеных насекомых и проглотил гордость коллекции — грушевую павлиноглазку. Крупнейший экземпляр жука-навозника с омерзительным хрупаньем отправился следом.
Афродита только ахнула:
— Опять приступ!

Раздвоение Николаши начиналось всегда внезапно. Вторая ипостась или, как говорил его лечащий врач, — антитеза — появлялась обычно после стресса или переутомления. Антитеза беззастенчиво любила мясо. Являлась она редко и старалась как можно быстрее, до приезда грубых санитаров, прикончить любые мясные изделия. Однако по прихоти первой и вегетарианской личины в доме имелись только бабочки, жуки и крупные, как финики, мадагаскарские тараканы, до которых еще предстояло добраться. В такие моменты супруг становился даже опасен. После каждого появления мясоеда шли прахом труды ответственного вегетарианца, грозя оставить советскую науку без ценных экземпляров ткачей-усачей, кукурузных мотыльков и вольфартовых мух.

Вслед за редким навозником Николаша подцепил за длинный ус изумрудного и богатого белками скарабея. Задрав голову, он опустил красавца-жука в открытый рот. Проглотить, однако, не удалось: тяжелая рука сгребла ученого за шиворот. Николаша, скосив выпуклый глаз, повернулся. Его вспотевшее лицо садово-огородного вредителя перекосилось испугом. За спиной грозно покачивался Карл:
— Выплюнь, дурак.
— Вы живой?! Но как? Как?! Это невообразимо! Афрочка, я положительно схожу с ума. Доктора мне! Доктора! — послушно выплюнув жука, возопил Николаша. Но в один миг вывернулся, схватил со стола пресс-папье и огрел Карла по кепке-восьмиклинке, под которой в это время обреталась голова.

Карл даже немного присел, схватившись руками за кепку, и просипел короткое непечатное ругательство с упоминанием энтомологовой матушки. Николаша, продолжая звать доктора, ринулся к входной двери, крутанул замок и пронырливым коростелем выскочил в коридор, намереваясь покинуть поле брани бесславно и в одной пижаме. Позорное дезертирство окончилось вспышкой магния в выпученных глазах Николаши: воспаривший Карл поймал его за ворот и слету припечатал высокий ученый лоб об твердую бетонную стену.

Поскучневшего и тихого, как голос разума в бедламе, Николашу сложили в шкаф и заперли на ключ до приезда санитаров.

— Мне пора, — сказал Карл Афродите, когда со всем было покончено. Он влез на перила, готовясь к отлету. 
— Не знаю, как вас благодарить.
— Достаточно будет улыбки.

Она вымученно улыбнулась. Карл по-военному отдал честь, шагнул с балкона, и темнота поглотила его без следа.

Небо на востоке уже начало светлеть, когда Афродита задернула шторы и легла в кровать. Запели первые птицы, и сырная луна, бледнея, пошла на убыль. Этим ранним лиловым утром, когда человечество еще спало, на балконе Афродиты появилась милейшая герань в горшочке.

***
Салат оливье из огрызков, квашеная в слезах капуста и пирожки со вкусом горечи — вот, собственно, и все, что нахлопотал перед приступом Николаша. Завтракать этим было решительно невозможно. В отсутствие мужа Афродите захотелось побаловать себя и бабушку тефтельками под соусом «Краснодарский» с гречневой кашей. Каши, равно как и фарша, не оказалось — нужно было одеваться и идти в гастроном. Афродита надела небесно-голубое платье из крепдешина и перед выходом зашла на балкон. Это был почти ритуал. Чистые пруды мягко включали ее в жизнь, что сразу отражалось на щеках, которые приобретали нежно-розовый оттенок.

Бульвар оживал чуть позже других улиц. Торопливый пешеход, попав на его аллею, почему-то замедлял шаг. А подойдя к пруду, в котором суетились бездельницы-утки и царствовала пара лебедей, и вовсе останавливался, провожая глазами то птиц, то трамвай «Аннушка», проплывающий на другой стороне. Трамвайчик с литерой «А» на лбу глазастой кабины, казалось, был придуман не для перевозки пассажиров, а для того, чтобы проходящие мимо зеваки тыкали в него пальцами и с гордостью констатировали: «Аннушка!» В ответ трамвай весело звенел и будто подпрыгивал, набирая скорость.

Афродита находилась в том прекрасном состоянии духа, когда тело уже бодрствует, а мозг еще спит. Лениво потянувшись, она закрыла глаза, подставив лицо осторожному лучу солнца, который запутался в кроне дерева. Постояв так пару минут, она собралась было уходить, но уткнулась взглядом в горшочек с геранью. Еще вчера никаких горшочков на балконе не было. Афродита зажмурилась и, тряхнув головой, открыла глаза. Герань стояла на месте. Никогда у нее с бабушкой не было этой мещанской привычки — выращивать на балконе цветы. Разве что Николаша припер гераньку, чтобы скормить своим прожорливым жукам. И тут весь вчерашний день проявился с отчетливостью фотоснимка. Падение с крыши, летающий человек с перегаром и карбюратором, полет над городом, Николаша... «Карл? Ее принес Карл... Как же это мило с его стороны», — подумала Афродита и улыбнулась.

— Афродита, деточка, ты уже не спишь? — в балконном проеме появилась Нина Павловна. — Ты что, на старости лет решила цветочками увлечься? — спросила она, увидев горшочек с геранью, который Афродита прижимала к груди. — А что здесь вчера происходило и где Николаша? Я, как назло, рано заснула и, видимо, пропустила что-то интересное.
— Николаша в больнице, — задумчиво произнесла Афродита.
— Что? Опять приступ?
— Да. Бабушка, происходит что-то очень странное, — Афродита вынырнула из своего задумчивого состояния и заговорила очень быстро. — В общем, Карл, он меня спас вчера. Я помутилась рассудком и шагнула с крыши, а он меня подхватил.
— Кто есть Карл?
— Он пахнет мазутом и умеет летать.
— Мон шер, после полоумного энтомолога, который ложился с лупой в постель, чтобы, миль пардон, любовный бугорок у тебя найти, это такие, право, мелочи. Он кто? Летчик?
— Механик, коммунист и атеист.
— Ах, какой божественный роман был у меня с одним атеистом!
— Бабушка!
— А что такого? Люди, не имеющие вторую пару трусов, но имеющие широкие взгляды, тоже не чужды истинной страсти. Впрочем, эта остывшая каша житейской мудрости тебе не нуж...
— Мне нужен твой совет, — не дослушав бабушкины рассуждения, сказала Афродита.
— Картишки раскинуть? Хотя и так все понятно, — ответила Нина Павловна, хитро прищурившись. — Будь умницей и к летуну этому присмотрись. А тебя убить хотели, дорогая моя. Но все уже позади...
Нина Павловна поцеловала опешившую внучку в лоб и удалилась в свою комнату.

«Кто хотел убить? Зачем?» — у Афродиты вопросов осталось больше, чем ответов. Но бабушка сказала все, что могла. Пытать ее дальше было бесполезно.