Двое в небе

Начало тут:

https://alterlit.ru/post/74711/ 

Глава вторая.

«Наивная дура! — ругала себя Афродита, быстро передвигая по мостовой аккуратными ножками в кофейного цвета туфельках. — Говорила мне бабушка: общайся только с равными себе. И ни с кем и никогда — на голодный желудок».

Найдя оправдание своей оплошности, она немного успокоилась. И даже подумала о том, что сосиски были вполне сносные.

— Девушка, вас можно проводить? — игривый опереточный баритон прервал ее раздумья. Афродита обернулась. Позади улыбался широкоплечий щеголь-активист с римским носом и блестящими, как фаянсовый рукомойник, зубами.

— Мое имя Владлен, я из Губиздата. Случайно подслушал, как вы читаете. Я до сих пор в восторге! Завтра в одном интересном месте намечается встреча молодых литераторов и редакторов крупных изданий. Не хотите почтить своим присутствием? В моем сопровождении, конечно же, — вкрадчиво и чуть присвистывая произнес гражданин.

Закончив свою речь, он артистично перепрыгнул с одной ноги на другую и замер в позе кавалера, готового пригласить даму на вальс. Дама слегка отступила, попытавшись сохранить невозмутимое лицо, но все испортила предательская кудряшка, упавшая на правый глаз. Растерянно сдув ее с лица, Афродита уже готова была отказаться. Но вновь согласилась.

***

«Какой странный день и какие малоприятные знакомства, — думала Афродита, возвращаясь домой, — у механика нет пальца и морда просит лица... Правда, улыбка не лишена обаяния. А этот Полукроликов или Полузайцев был, конечно, мил, хотя, что-то в нем настораживает. Говорил хорошо, улыбался во весь фаянс, но глаза... Пустые, как у куклы. И разве может активист Автодора работать в издательстве? Кто-то из них соврал».

В доме на Чистых прудах, в двух оставшихся после уплотнения комнатах с отдельной кухней и центральным отоплением проживала бабушка Афродиты, Нина Павловна Чернышева. Хоромы с видом на водную гладь остались за ней благодаря влиятельному покровителю, любившему когда-то общество Нины Павловны, дамы куртуазной, веселой и увлекающейся. Сразу после революции отец Афродиты, известный адвокат с «громкими» делами, спешно собрал чемодан, схватил под руку мачеху, поцеловал дочку и умчался за границу. Лозунг нового времени «Советский суд — суд народа» еще долго отзывался фантомной болью в его ушах и заставлял вздрагивать даже за тысячи километров от родины.

Бабушка стала для семилетней девочки и семьей, и лучшим другом, и «гласом свыше» — в прямом смысле этого слова. Нина Павловна была женщиной незаурядной и обладала даром предвидения, который к ней перешел по наследству от ее прапрабабушки.

В начале века Нина Павловна держала известный магический салон, где регулярно устраивала спиритические сеансы. Поговаривали, на одном из них дух Гоголя учинил форменный скандал из-за того, что ему надоело постоянное теребление его тонкого тела. Он обещал пожаловаться на всех участников действа в высшие инстанции, не уточнив при этом — в земные или небесные. И то, и другое грозило неприятностями, так что Нина Павловна прекратила опасные сборища. Из магических атрибутов она оставила у себя только карты и хрустальный шар, который подарила Афродите на ее совершеннолетие.

Мрачным октябрьским вечером Нина Павловна увидела в шаре кричащего дурным голосом красного петуха. «Быть беде», — со всей серьезностью объявила она за ужином семейству. А через два дня случилась революция. Девочка была так впечатлена сбывшимся пророчеством, что сама начала вглядываться в большой и прозрачный шар, но ничего, кроме перевернутой мебели и причудливых бликов, в нем не замечала.

Войдя домой, Афродита столкнулась с мужем в дверях. 

— Афрочка, стрекоза моя зеленоглазая... — Николаша потянул руки.

— Я очень устала, — быстро ответила Афродита, и, оттолкнув супруга острым локотком, направилась в комнату бабушки.

— Нас пригласили в субботу на ужин. А я пока приготовлю вкуснейшее оливье и с пирожками похлопочу, — Николаша бежал за женой, но Афродита прямо перед его носом закрыла дверь.

Когда Афродита стала полноправной хозяйкой волшебной сферы, начались видения. Накануне своей свадьбы она увидела Николашу — тогда еще подающего надежды энтомолога — в белом помещении с завязанными руками. Вошла полупрозрачная дама и вколола в его ягодицу большой шприц. Супруг дернулся и заулыбался совершенно идиотской улыбкой. Как выяснилось позже, у него было психическое расстройство, и несколько раз в год он лежал в клинике, вправляя вывихи пытливого ума.

Бабушка сразу сказала, что с этим балбесом каши не сварить, но Афродита была так очарована безумным и страстным натуралистом, находящимся в перманентном поиске себя и истины, что впервые в жизни ее ослушалась. Сначала были приступы с чудачествами вроде кражи калош во время народных гуляний, потом — обострения с кутежами, от которых содрогался весь дом, и, наконец, — гнусное вегетарианство, которым он истязал домочадцев. Прожив с энтомологом пять лет, Афродита поняла, что ситуация дошла до той стадии, когда надо решать: либо это будет семья из двух сумасшедших, либо, пока не поздно, одного надо спасать.

Спасения не состоялось, и она решила подавать на развод. Смущала только перспектива голодной смерти. Печатали Афродиту крайне редко, работа ей попадалась непостоянная и малооплачиваемая, и содержал их с бабушкой Николаша, который получал вполне приличные гонорары за свои научные труды. Но Афродита уже готова была героически погибнуть с голоду, лишь бы не участвовать в спасении этой вздорной души.

Николаша кричал, протестовал и даже грозился напустить на Афродиту и Нину Павловну страшных и ядовитых жуков, если с ним разведутся. А потом как-то успокоился и затих. До суда оставался месяц, но в мыслях своих Афродита уже уносилась от бывшего мужа в неведомом направлении на повозке, запряженной парой гнедых — с веселыми цыганами, медведями и бабушкой.

Прикрыв двери перед супружеским носом, Афродита собралась поделиться с бабушкой произошедшим за день, а заодно и посоветоваться.

Нину Павловну она обнаружила с полотенцем на голове.

— Давление? — испуганно спросила Афродита.

— Да, что-то голова раскалывается. Погода меняется, что ли... Отчего ты такая бледная?

— Все в порядке, бабушка, немного устала.

Голова у Нины Павловны просто так болела редко. Как правило, она болела накануне каких-то неприятностей. Афродита хорошо считывала эти «телесные» сигналы.

Сбросив с себя в прихожей надоевшие за день туфли и беретку, она пошла в свою комнату. Там разделась догола, освободив уставшее за день тело от жаркой, давящей одежды, накинула шелковый халатик и направилась к небольшому ореховому комоду, в котором хранила хрустальный шар на тяжелом чугунном основании.

Афродита поставила шар на черную бархатную скатерть, укрывающую маленький карточный столик, зажгла свечу, выключила свет и начала всматриваться в самый центр стекла, проговаривая про себя:

Хрустальный шар,

Ответь, скажи,

Что там, за сферой.

Бесценный дар

Приподнеси.

Почти минуту ничего не происходило. Потом внутри появилась легкая дымка. Так бывало всегда поначалу. Через некоторое время дымка исчезла, и Афродита увидела двух белых лебедей. Они обнимали друг друга шеями, это был красивый любовный танец. Афродита заулыбалась, подумав, что совершенно зря волновалась и впереди ее ждет что-то приятное. Но вдруг услышала низкий женский голос. Совершенно явный и четкий: «Встань и иди... Иди, не останавливайся... Иди, пока не почувствуешь освобождение!»

Афродиту передернуло. Никаких голосов она раньше не слышала. А лебеди к этому моменту пропали. Она затушила свечку и включила свет. Сердце колотилось так, что ей пришлось положить на грудь ладони, чтобы придержать его.

— Деточка, у тебя все хорошо? Я слышала какие-то голоса, — крикнула бабушка из своей комнаты.

«Значит, не показалось», — подумала Афродита.

— Все в порядке, я слушала патефон!

***

Сочетание слов «дом Нирнзее в Гнездниковском переулке» выговаривали не все москвичи и даже не все жильцы этого самого дома, предпочитая называть его «Тучерез». С крыши девятиэтажного небоскреба, где угнездился ресторан Моссельпрома с бесхитростным названием «Крыша», открывалась завораживающая панорама приземистой старушки Москвы. Публика собиралась под стать высокому во всех смыслах заведению: творческие бездельники, золотая и позолоченная молодежь, драматурги с режиссерами, знатоки афиш и значения слова «аччаккатура», завсегдатаи бенуаров и просто бездарные прожигатели жизни. Бывал там даже один гипнотизер, но его арестовали за попытку гипноза товарища Бухарина чайным ситечком. 

В доме проживали номенклатурные работники самой высокой масти. С пишущими же, поющими и рисующими посетителями «Крыши» то и дело творилось неладное. Они видели блуждающие красные огни или чортовы фонари, как называла их местная уборщица баба Люся, слышали голоса, а кто-то даже сводил счеты с жизнью без всяких на то причин, запросто шагая с крыши. Любившие покой и порядок власть имущие не любили беспокойных и беспорядочно падающих ударников творческого труда.

Лифт поднял Афродиту на последний этаж «Тучереза». Выйдя на крышу, она почувствовала тревогу, смутно похожую на боязнь высоты. Что-то тяжелое и гнетущее было растворено в жарком вечернем воздухе. Назначивший здесь встречу Полузайцев был беспечен и весел, как зяблик. Он щебетал сугубо о себе и с непосредственным душевным волнением смотрелся в зеркало напротив, поправляя набриолиненные волосы.

В ожидании заказа Афродита рассеянно слушала светское чириканье и с интересом разглядывала новое место. Под потолком шипели керосиновые калильные лампы, подливая тепла в и без того кисельный зной. Облитые их белым светом витрины с блестящими сладостями могли бы соблазнить даже самого выдержанного и политически грамотного диабетика. В образцовом буфете на никелированных подставках крутились цилиндры с сиропом тропических расцветок. Сверкала переложенная льдом белорыбица с осетриной под стеклом высокого прилавка, а на полках держали строй пузатые шеренги вино-водочных излишеств. 

Сельтерская с апельсиновым сиропом немного освежила ее. Полузайцев заказал грузинского вина, закусок и шампанского. Они выпили по два бокала. 

— Вы вчера обмолвились про редакторов. Что-то я никого не вижу, — проговорила Афродита, оглядывая шумную компанию шалопаев и стайку жеманных девиц, явно далеких от литературы, за соседними столиками.

— Представляете, они всей редакцией уехали на плотах ловить налимов, — Полузайцев придвинулся ближе и вальяжно положил руку на спинку стула Афродиты. — Я бы тоже не отказался сегодня поймать какую-нибудь рыбку.

Он нахально улыбнулся. Афродита сразу будто поглупела.

— Рыбку? Вы еще и рыбак?

— В некотором роде, — хохотнул Полузайцев и налил им еще вина.

После третьего бокала началась чертовщина. Голову Афродиты сдавило обручем боли. Глухо, как в войлок, застучало сердце. Она резко встала из-за стола и на шатких ногах пошла умыться. Навстречу непонятно откуда выскочила мелкозубая старая салопница в наколке, и стала тыкать шваброй в красные огоньки, блуждающие по коньку мансарды. Афродита застыла в изумлении, а потом медленно направилась к ним. Наваждение не давало собраться с мыслями, хотелось смотреть, не отрываясь, только на рубиновые огни, которые двигались то хаотично, то все разом, в такт неслышной торжественной мелодии. Казалось, ничего прекрасней этого танца на свете не существует. Чем ближе она подходила, тем становилось легче. Боль отпускала. Забасил, завибрировал знакомый низкий голос, заполнив собою все:

— Иди, не останавливайся. Иди до края!

Афродита пересекла летнюю площадку, перекинула ногу через высокие каменные перила и, аккуратно перекатившись, встала на карнизе. Голос звучал отовсюду, он повелевал. Афродита сделала шаг.

Перевернулось мозаичное панно мансарды, бетонные корзины с цветами, темно-бордовая полоса на фасаде и усеянное звездами небо. Внутри все оборвалось и похолодело, а такое знакомое и обычно краткое ощущение падения превратилось в дикий, бесконечный ужас ожидания удара.

В последнее мгновение опрокинутое небо пересекла быстрая тень, и чьи-то руки подхватили Афродиту у самой земли. Показалось, она попала в объятия к летающей лошади — так крепко они ее держали. От неопознанного Пегаса пахло портвейном и машинным маслом. Приземления, однако, не случилось. Она поняла, что вместо этого они стремительно поднимаются, и закричала.

— Спокойствие, только спокойствие! — протрубил в самое ухо спаситель, железно обхвативший ее сзади. Афродита узнала голос наглеца-механика и лишилась чувств.

Продолжение следует...