Гойда в Останково (часть 1)
(закос под Сорокина)
В неприютной Москве, предпраздничным декабрьским вечером, когда носится вьюга меж светящихся многоэтажек и колючий снег горстками сыплет на заиндевелый асфальт, ползла, поскрипывая, вдоль по улице Академика Королёва, старая-престарая телега. Неровные от навозных нашлёпок колёса её то и дело попрыгивали на битумной тверди; худая пегая кляча, всхрапывала и трясла гривой, пугаясь встречных авто; столбенели на тротуарах прохожие.
Телега катилась в сторону телецентра...
Подняв воротники, кутаясь в шубы и армяки, на ней сидела группа рослых мужчин. Все бородатые, трезвые, молчаливые. Лишь один беззубый возница в овчине и валенках изредка продирал глотку, всхлёстывая поводья: «Но-о, паш-шла, затетёха!» И затем снова горбился, уходя в свою думку. За ним под рогожей грелась пара русских борзых.
Средь развалившихся на телеге особенно выделялись наружностью двое: седеющий длиннобородый кощей с огромным покатым лбом и хитрым прищуром маленьких глазок да мордатый купчина в собольей шубе и высоких сафьяновых сапогах, чьи мясистые пальцы сжимали кнут. На очередном перекрёстке из-за фасада сталинки выплыл 500-метровый останковский шпиль. И тотчас же, видимо не утерпев, щупленький пассажир обратился к длиннобородому (юношеский голосок его прозвучал звонко):
— Глянь, как пригожа, а, тять!
— Самоцветная, знамо — вполголоса буркнул дед и, подумав, добавил — Пожалуй шта слишком...
Прошло ещё несколько минут, прежде чем сбоку возник куб телецентра, и кучер Герман поворотил лошадь к его белым воротам. Лошадь легко влезла между автомобилями, но широкая рама телеги еле-еле вмещалась, так что правящему приходилось несколько раз сдавать и ругаться:
— Тпру! Наза-а-ад! Чтоб тебя! Дура! — и всё равно оглобля царапала бок иномарки.
Охранник, с дубинкой в руке бросился наперерез. Заорал сходу:
— Ты чё, бля! Сука!.. Ах, сука!.. Ты знаешь, чей это кадиллак, ты-ы?!
Плечистый мужичок, видимо, радуясь возможности погреться после долгой дороги, резво спрыгнул наземь и без слов двинул охранника в челюсть. Затем, кряхтнув, смолвил:
— Шо, дурачина, так бельма залил, что барина Валерьян Малофеича не признаёшь?!
Охранник катался по снежной посыпке, обняв голову. Купчина вальяжно снялся с телеги, выгнулся, потянулся, взмахнул кнутом да топнул затёкшей ногой:
— Гхр-рм! Где указ?
Ему без слов подали свёрнутую бумагу с сургучом и верёвочным хвостиком. В этот момент, размахивая дубинками, к ним подскочили другие контролёры. Люди в чёрном. Из раций сыпались шорохи. Некто грозно хрипел в динамике: «Кончи его прямо там, падлу эту!» Но приезжие уже помогли слезть седовласому старцу, растормошили борзых и теперь стали кодлой возле телеги, готовые ко всему. Это поубавило пыл охранников. Купчина запахнулся в шубу и, протянув документ старшому, сказал:
— Вовремя подоспели. Ведите к вашему энтому... тьфу ты, неметчина!.. Как его, ну!.. К Эрсту!
Служивые молча переглянулись:
— Вы что ль кино снимаете?
— Ты чё, ливрейная рожа, тебе што велено-то! Веди сказано! — вспылил, делая шаг, один из приезжих. — Аль ты указ кремлёвский не видишь?!
И тотчас же, словно бы в подтверждение этим словам разразились лаем борзые... Служивые молча пялились то на указ, а то друг на друга, не зная, как реагировать. Затем один всё ж откликнулся на зов рации:
— Эмиль Палыч... Тут барин приехали...
Когда, наконец, разобрались что да как, по углам и студиям телецентра разнеслась новость: «Прибыли его превосходительство Валерьян Малофеич с толмачом Александром и свитою — государев наказ исполнять. А в чём он состоит и как будет претворён в жизнь — никому то, окромя пришлых, неведомо...»
Первым делом купчина Валерьян Малофеич приказал лошади сена задать, но как выяснилось, что корм в телецентре отсутствует, решено было скормить Германовой кляче весь фонд порножурналов из будки охранничьей, а заодно и все их салфекты сортирные, чтоб знали впредь, как простым людям хамить.
Этим временем в студии № 16 ужинала трёхголовая гидра-телеведущий. Пока две её головы, Кубович и Позмер, жадно пихали в свои рты вилки с печёным мясом, Гардон, делая скучающий вид, сосал фляжку с «Дербентом» за занавеской. Глядел в окно...
Одна рука гидры служила Гардону, другая — Позмеру, а право заведовать членом досталось Кубовичу. Манипулируя этой своей привилегией, Кубович с годами настолько затюкал Гардона, что тот обходился почти одной выпивкой. Уж больно был падок до женщин Гардон...
— Саш, а ты сильно не нажирайся, — рыгнув, обратился к нему Кубович — у тебя же эфир в 21:40. Ты помнишь?
— Не будет никакого эфира — как всегда сухо ответил Гардон, подлетевши к столу на длинной не выбритой шее.
— А это ещё почему? — влез вкрадчивый Позмер.
— Малофеич со свитой из Кремля прибыли, вот почему!
Бросив вилки, гидра тотчас же приникла к стеклу. Внизу, у ворот стояла телега, возле неё толпилось человек десять мещан. Каждая из голов распознала среди стоявших толмача-старца и Валерьян Малофеича.
— Облава! — крикнул Кубович.
— Не суетись, Лёня, — задумчиво бубнил Позмер, — может ещё не про нас... Надо бы доложить генеральному...
Кубович с Гардоном согласно кивнули. И гидра тотчас побежала к лифтам, тряся жирным задом. По дороге попался Верник.
— Ты новость слыхал? — несла на бегу сплетню голова Позмера.
Верник замер на месте. Пьяные, улыбающиеся глаза его смотрели, не смаргивая.
— Малофеич в Останково! — осведомил Позмер.
Продолжая глупо улыбаться, непонятливый Верник свернул в туалет. Подскочив к лифту, ведущий несколько раз надавил кнопку вызова с номером этажа (13), но, едва распахнулись двери, в коридор выскочил сам Костя Эрст. Его чёлка спадала до щёк, мускул дёргался на лице, челюсть нервно ходила из стороны в сторону — Эрст начвакивал орбит.
— Беда, Львович! — гидра бросилась директору в ноги.
— Знаю-знаю! — с дрожью в голосе буркнул Эрст, — Саша, Лёня, вы щас к Невзорьеву, и узнайте что делать! Я возьму все бумаги и вниз, надо ж встретить. Но я сам не справлюсь!.. Давайте по-скорому, на вас вся надежда!
Сказав это, Эрст рванул к кабинету, а телегидра юркнула в лифт.
На шестом этаже кабина её исторгла. Недовольная гидра притиснулась к стеночке. Коридор был забит манекенами, бутафорией, декорациями. Едва не снося их, трёхглавый ведущий понёсся к складским помещениям в конце коридора. Там, после длинного ряда дверей, был вход в запылённую, почти не используемую реквизитную, где в гробу спал чёрный команч Невзорьев. Он вставал по ночам, затем долго курил со скелетом в обнимку, читал книги, а к вечеру спускался в подвал — в мемасонскую ложу. Вместе с Невзорьевым в ней было шестеро подмастерьев: Соловейка-разбойник, спиртососущий упырёк с кличкой Шнур, каббалист Гриф с бабулей-Наебулей да Ксюшадь. Невзорьев устраивал оргию, раздавал им ЦУ, записывал обличительный ролик в студии с хромакеем и под утро снова укладывался в свой комфортабельный гроб.
Вся в пыли телегидра, плюясь и чихая, сняла крышку гроба, потянула команча за лацкан. Бледный, как смерть, Невзорьев поднял виевы веки:
— Что такое?..
— Беда, Глебыч! — паниковал Позмер, чудом превозмогая одышку, — барин там с... с толмачом прибыли... Эрста вызвали... С ними указ... царский!
Команч выгнул левую бровь. Землистое в складах лицо выражало вдумчивое спокойствие циника.
— Чтобы заиметь представление о слепой кишке российского законотворчества, — как всегда не спеша, начал излагать Невзорьев, — абсолютно необходимо сгрызть три пуда сырых тыквенных семечек в компании прыщавых хорошисток юридического факультета какого-нибудь МГУ... Понятно, что в процессе сгрызания, вас заставят под видом любовных ласк проглотить лампочку гастроскопа... причём задницей... И вот, когда-а...
— Стой! Глебыч! Глебыч! — завопили, не выдержав, головы телегидры, — Времени в обрез! Скажи лучше, что делать-то!
— Вам, несомненно, пришёл срок отвечать. Причём отвечать придётся перед духом Достоевского. Впрочем, если вам посчастливится заманить лаптеносцев в подвал, тогда я, может быть...
И все три головы просияли:
— Да решим, Глебыч, какие проблемы!
— Вперёд, принимайтесь за дело, — сдержанно улыбнулся команч, — я покурю и спущусь.
Вполне довольная таким ответом, гидра попятилась к двери. Как только утих её шаг, лицо Невзорьева исказила гримаса ненависти. Было ясно, что ничто уже не спасёт жирнозадого змея горыныча. Его Глебыч попросту наебал. Сейчас нужно было спастись самому. Вероятно, внизу всё уже перекрыто, и уйти из Останково можно лишь по-спецназовски. С быстротой рук напёрсточника, команч стал вить верёвку из тряпок, дабы, выбросив её за окно, тайно слиться из здания.
Держась за сердце, вспотевшая гидра стояла у лифта. Кнопка то загоралась, то гасла: лифт умер где-то внизу. Второй тоже не ехал. Плюнув, гидра помчалась на лестницу — нужно было спешить. Пролетев полтора этажа, она вдруг подвернула стопу и поехала вниз по ступенькам. Когда всё прекратилось, на шею Кубовича нельзя было глянуть без слёз.
— Живой, Лёня? — сухо спросил Гардон.
— Да плюнь на него! Жопу! Жопу спасать надо! Она у нас общая! — отрезал Позмер.
С переломанной ногой и шеей гидра поползла дальше.
Вызванный по рации Эрст, выйдя из лифта, увидел близ охранничьей будки горстку людей в шубах и армяках. Сдобрив блин лица лживой улыбкой, он направился к ним, раскинув на ходу руки, вроде как для объятия. За полшага сказал:
— Ба! Валерьян Малофеич! Вот это люди!
Вместо ответа купчина взмахнул кнутом, так что его длинный хвост с медными звёздами на конце в доли секунды обвил ноги Эрста. Эрст рухнул наземь. Борзые метнулись к «дичи», но их сразу же оттащили.
— Как смеешь ты, шалопут, — сказал, подойдя, Валерьян Малофеич, — к барину да без поклона?! Моркотник!
— Не хотел, мистер... товарищ... ваша сиятельность... Не наученный я...
— Попусти ему, Валерьян! — вмешался кощейного вида толмач, — Оне бестолковкой неразвиты! Какой с них спрос-от!
Мужики помогли Эрсту встать на ноги, сбили снег с джинс. Зачитав вслух указ, двинулись гуртом к зданию, но уже у самого входа псы вдруг начали пятиться, заскулили. Затем, все разом, окромя Кости Эрста, закрыли носы рукавами — из дверей жутко несло говнищем. Эрст мгновенно встревожился:
— А что такое?
— Ты сам-то не чуешь? Нюх что ль отшибло? — ответил один из приезжих, — Говном так и прёт...
— Ах, это! — рассмеялся, сконфузившись, Эрст, — Мы уж привыкли давно, не ощущаем. Трубу прорвало у нас — месяц тому...
— И до сих пор не налажено?
— Наладили, а запах ещё остался, не обессудьте, барин.
— Макар! — позвал Валерьян Малофеич, — останься с борзыми при входе заместо стражника. Не порть нюх собакам. А ежели кто побежит — спускай их, не щади беглецов. Внутрь всех впускать, никого не выпускать, понял?
Макар без слов занял место у двери. Борзые продолжали скулить, тыкались мордами в снег.
Толмач, Эрст и купчина взошли на этаж. Долгою лентой тянулся вдаль коридор со множеством ответвлений и холлов, туда-сюда бегали женщины, ряженые в костюмах из блёсток галдели в проходах, узбеки-рабочие со стремянкой меняли лампы, подозрительный тип в жёлтом пальто сидел нога на ногу у банкоматов. Подошёл вызванный Эрстом оператор, Ренат.
— Так, Ренат, — изрёк Эрст, пожав волосистую его руку, — мы пойдём сейчас по студиям, а ты будь рядом и всё фиксируй в режиме нон-стоп, ясно?
— Здесь что? — Валерьян Малофеич указал на ближайшую дверь, с висевшей на ней табличкой «Тихо! Ведётся съёмка!»
Эрст взглянул на часы, пробормотал вполголоса:
— Так, в восьмой у нас запись «Здорово жить!» С Еленой Малышевной.
— А ну, глянем — и барин нагло влез в студию. За ним проследовали остальные.
Войдя, они оказались в чистой, сияющей зале со множеством причудливых декораций в мягких тонах. Всюду были фанерные тумбы разной величины, высокие арки, причудливые фасады и хитрые стеночки со спрятанными внутри подсобками да гримёрками. В центре студии под светом софитов, махая руками, трещала о чём-то скуластая телеведущая Елена Малышевна. В квадратных очках и странном сиреневом платье с высоким пышным воротником и декольтированной до самых бёдер спиной, она и сама выглядела как декорация. Перед ней на столешнице набирался водою какой-то пузырь из резины. Всё это облетал по кругу телеоператор, что сидел на огромной механической ноге, торчавшей из пола. Зал был забит до отказа массовкой, в основном состоявшей из женщин преклонного возраста. Под фальшивые, натужные аплодисменты, вызываемые взмахом помощницы, Малышевна разъясняла:
— А теперь, мои хорошие, давайте посмотрим, как надо давить прыщи пра-виль-но! Для начала очень тщательно продезинфицируем наши пальчики обеззараживателем от компании «Эвердинг». Теперь вот такими круговыми движениями сгоним всю гнойничковую жидкость к центру нашего прыщика и...
Корявые, неженские руки её яростно мяли сиську резинового пузыря. Затаив дыхание, весь зал следил за этими фокусами...
— Чему ж ты, растрёпа, баб учишь! — вмешался седой старец, — Нешто тяжельче им репой намазаться?
Отделившись от спутников, старик приблизился к стенду с резиновым пузырём. Секунду Малышевна недоумённо его оглядывала, потом вдруг взорвалась:
— Чёрт-те-что на площадке! Кто его впустил в студию, кто?! Огузов!
— Ты, бабонька, не ори, — громогласно заявил Валерьян Малофеич, тоже влезая в кадр, — тятька это разумно сказал.
— Поучи-ка ещё, скотина! А ну, уберите их, что вы стоите?!
Едва договорив, она получила сильный удар кнутом и, взвизгнув, подпрыгнула от жгучей боли; схватилась за лопнувшие колготки. На ляжке алела ссадина. Несколько мужиков нерешительно двинулись к пришлым, но, увидев позади них директора, замерли. Наконец, и ведущая приметила Эрста. Приметила и присмирела:
— Константин Львович, кто это?!
— Ты слушай, слушай, Леночка, что тебе говорят — кивнул Эрст.
— Я... да... я... — замямлила Малышевна.
Тем временем пузырь перерос все пределы натяжения и, легко щёлкнув, вскрылся — Малышевну окатило водой. Ахнув, она с опозданием отскочила назад. На лице отразилась досада, глаза покраснели.
— Ну будет, будет. — успокоил её Валерьян Малофеич, — Скажи-ка мне лучше, барышня, как с мужем живёшь?
Ведущая беспомощно скосилась на гендиректора, но тот отвёл взгляд.
— Я не замужем...
Старик вдруг рассмеялся:
— Яко ж ты, гульня, других баб учишь, коль сама не при муже?
— Да какое вы имеете право... вообще, спрашивать про... — обиделась Малышевна.
Барин задумался на минуту, прошёлся вдоль стендов (аудитория следила за ним, не отводя глаз), а после сказал:
— Так вот, значится, слушай наказ. Поелику ты баба дурная и прописных истин не знаешь, будем тебя учить принародно. А ну, ляг на стенд.
— Что?
— Заголяться не надоть, ложися и всё.
Малышевна вновь глянула в глаза Эрста, но тот развёл руки, выказывая бессилие. Вздохнув, Малышевна легла грудью на стенд. Барин Валерьян Малофеич смочил водой кнут, ударил об пол для порядка, а после с оттягом хлестнул спину Малышевной.
— А-а-а! — изогнувшись, ведущая прянула в сторону и в другую, затем прыгнула на толпу, — Не надо, не надо! Я больше не буду! Пожалуйста!
Подступив, барин ухватил её локоть и потащил назад, к стенду; отнёсся к длиннобородому:
— Держи-ка её.
— Да ну, барин, по-русски ли это — пороть без колоды? У немца должна быть колода в запасниках, спроси-ка его.
Купчина без слов обернулся к директору. Тот глупо кивнул. Вскоре позвали Ваньку, дали ему в напарники двух узбеков и отправили всех в реквизитную — за колодой...
-
Интересует дальнейшая судьба "великих", буду следить. )) Спасиб.
1 -
-
Смешно. А Сорокин, вроде, говно любит, а Вы совсем вскользь про "говнище" обозначили. Или же это так, аллегорически, про собравшихся?
1 -
-
Хорошо, а то переживать стал. Вообще в сорокиных-пелевиных не разбираюсь. (Зарыдал).
1 -
-
-
-
https://www.youtube.com/watch?v=WfOwl8t_gW8
An old lady on the screen says, '... I see a number of people are comimg out here to support, to love, to be a family. A number of people here this year's increadible'.
1 -