Гоголь. Удаль

Взгляните на портрет Гоголя. Еле заметная улыбка под усами, нос крючком, а глаза хитрые. Известна фраза Пушкина на его счёт: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя!» Удалой человек! Так раньше говорили о людях, у которых легко и хорошо спорилось какое-то дело. Понятию удали близки следующие качества, реакции и переживания: безоглядная храбрость, бравада, весёлость, любование. В руках удалого человека спорится всякое дело и не лишь потому, что он умён или поднаторел, но потому, что от природы удачлив. Удалые люди самоуверенны, они сознают собственные таланты и никогда не стесняются в том, чтобы блеснуть ими на людях.
Удалым может быть только наш человек. Для того, чтобы признать за кем-то удаль, нужны товарищеские отношения. Недруг не может быть удалым. Он жесток, лих, опасен, но никак не удал. Поэтому понятие удали очень важно, глубоко специфично и его уход из языка должен о многом говорить нынешним управителям. 
Гоголь — писатель из удалых. Творил он бойко и мастеровито, так что в большинстве его текстов можно кожей почувствовать почти что рельефные оттиски удали. Повесть о Тарасе Бульбе переписывалась не меньше трёх раз, достигая отличного слога, динамики и изобразительной силы, так что мы сегодня, перечитывая эту вещь, неизбежно заражаемся удалью, как верной и непременной чертой казацкого быта и языка:

«Тарас Бульба» (отрывок):

Как же вскинулись козаки! Как схватились все! Как закипел куренной атаман Кукубенко, увидевши, что лучшей половины куреня его нет! Разом вбился он с остальными своими незамайковцами в самую середину. В гневе иссек в капусту первого попавшегося, многих конников сбил с коней, доставши копьем и конника и коня, пробрался к пушкарям и уже отбил одну пушку. А уж там, видит, хлопочет уманский куренной атаман и Степан Гуска уже отбивает главную пушку. Оставил он тех козаков и поворотил с своими в другую неприятельскую гущу. Так, где прошли незамайковцы — так там и улица, где поворотились — так уж там и переулок! Так и видно, как редели ряды и снопами валились ляхи! А у самых возов Вовтузенко, а спереди Черевиченко, а у дальних возов Дёгтяренко, а за ним куренной атаман Вертыхвист. Двух уже шляхтичей поднял на копье Дёгтяренко, да напал наконец на неподатливого третьего. Увертлив и крепок был лях, пышной сбруей украшен и пятьдесят одних слуг привел с собою. Погнул он крепко Дёгтяренка, сбил его на землю и уже, замахнувшись на него саблей, кричал: «Нет из вас, собак-козаков, ни одного, кто бы посмел противустать мне!»
«А вот есть же!» — сказал и выступил вперед Мосий Шило. Сильный был он козак, не раз атаманствовал на море и много натерпелся всяких бед. Схватили их турки у самого Трапезонта и всех забрали невольниками на галеры, взяли их по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым неделям пшена и поили противной морской водою. Все выносили и вытерпели бедные невольники, лишь бы не переменять православной веры. Не вытерпел атаман Мосий Шило, истоптал ногами святой закон, скверною чалмой обвил грешную голову, вошел в доверенность к паше, стал ключником на корабле и старшим над всеми невольниками. Много опечалились оттого бедные невольники, ибо знали, что если свой продаст веру и пристанет к угнетателям, то тяжелей и горше быть под его рукой, чем под всяким другим нехристом. Так и сбылось. Всех посадил Мосий Шило в новые цепи по три в ряд, прикрутил им до самых белых костей жестокие веревки; всех перебил по шеям, угощая подзатыльниками. И когда турки, обрадовавшись, что достали себе такого слугу, стали пировать и, позабыв закон свой, все перепились, он принес все шестьдесят четыре ключа и роздал невольникам, чтобы отмыкали себя, бросали бы цепи и кандалы в море, а брали бы наместо того сабли да рубили турков. Много тогда набрали козаки добычи и воротились со славою в отчизну, и долго бандуристы прославляли Мосия Шила. Выбрали бы его в кошевые, да был совсем чудной козак. Иной раз повершал такое дело, какого мудрейшему не придумать, а в другой — просто дурь одолевала казака. Пропил он и прогулял все, всем задолжал на Сечи и, в прибавку к тому, прокрался, как уличный вор: ночью утащил из чужого куреня всю козацкую сбрую и заложил шинкарю. За такое позорное дело привязали его на базаре к столбу и положили возле дубину, чтобы всякий по мере сил своих отвесил ему по удару. Но не нашлось такого из всех запорожцев, кто бы поднял на него дубину, помня прежние его заслуги. Таков был козак Мосий Шило.
«Так есть же такие, которые бьют вас, собак!» — сказал он, кинувшись на него. И уж так-то рубились они! И наплечники и зерцала погнулись у обоих от ударов. Разрубил на нем вражий лях железную рубашку, достав лезвеем самого тела: зачервонела козацкая рубашка. Но не поглядел на то Шило, а замахнулся всей жилистой рукою (тяжела была коренастая рука) и оглушил его внезапно по голове. Разлетелась медная шапка, зашатался и грянулся лях, а Шило принялся рубить и крестить оглушенного. Не добивай, козак, врага, а лучше поворотись назад! Не поворотился козак назад, и тут же один из слуг убитого хватил его ножом в шею. Поворотился Шило и уж достал было смельчака, но он пропал в пороховом дыме. Со всех сторон поднялось хлопанье из самопалов. Пошатнулся Шило и почуял, что рана была смертельна. Упал он, наложил руку на свою рану и сказал, обратившись к товарищам: «Прощайте, паны-братья, товарищи! Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!» И зажмурил ослабшие свои очи, и вынеслась козацкая душа из сурового тела. А там уже выезжал Задорожний с своими, ломил ряды куренной Вертыхвист и выступал Балабан.
— А что, паны? — сказал Тарас, перекликнувшись с куренными. — Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли козацкая сила? Не гнутся ли козаки?
— Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не ослабела еще козацкая сила; еще не гнутся козаки!

Главную роль играет содержание, а не форма.

Замечания по содержанию

Как удаль отражена в содержании?
Главным образом Гоголь проявляет удаль в тексте через оценки и выкрики, обращённые не столько к читателю, сколько к героям, будто он сам пребывает на поле боя: «Не добивай, козак, врага, а лучше поворотись назад!» Гоголь зримо присутствует внутри текста (что чаще бывает свойственно текстам главенствующей формы, но не в этом случае), он прямо и эмоционально выражает своё отношение к происходящему, передавая тем самым сопутствующие удали эмоции: азарт, тревога, состояние ажитации. 
В идейном плане Гоголь обращается к ряду вечных ценностей: земля, Родина, братство, вера, героика, которые все имеют свою тёмную сторону, воплощённую в буйстве, разгуле и кровожадности. К сожалению, удаль может принадлежать как одному полюсу, так и другому. Поэтому Гоголю важно облагородить действия казаков. В тексте это выражено пересказом истории подвигов Мосия Шилы. Она, безусловно, выступает смысловым ядром в выбранном мной отрывке; наглядно показывает, что удаль — самостийное неотторжимое качество души. И как всякое природное качество, имеет положительные и отрицательные моменты. Интересна в этой связи реакция соплеменников на провинность казака, после совершённого им подвига. Окружающие, зная, что удаль — сущностное свойство Мосия, прощают ему её негативные проявления. 
Ещё удаль и сопутствующие ей эмоции передаются через внедрение чудесных, наполовину сказочных, былинных мотивов в реалистический, вроде бы, текст. Удаль напрямую связывается с мифом. Подано это за счёт смысловых преувеличений, гипербол. Такой вид тропа ещё с античных времён применялся как средство патетического подъёма, воодушевления. Гоголь решает с её помощью ровно ту же задачу: «Так, где прошли незамайковцы — так там и улица, где поворотились — так уж там и переулок!»; «разлетелась медная шапка» (от удара кулаком); «И когда турки, обрадовавшись, что достали себе такого слугу, стали пировать и, позабыв закон свой, все перепились».
Другой вариант использования сказочного мотива можно увидеть в самом конце отрывка:
«— А что, паны? — сказал Тарас, перекликнувшись с куренными. — Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли козацкая сила? Не гнутся ли козаки?
— Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не ослабела еще козацкая сила; еще не гнутся козаки!»
Это громогласно произнесённое прямо среди боя воззвание — явный сказочный элемент. Фраза даже оформлена точно как в сказке. Такая же интонация, наверное, была у морозко, когда он вопрошал: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?..» А если учесть, что это воззвание затем повторяется ещё дважды, отпадут последние сомнения.

Замечания по форме

На уровне абзаца:
На уровне абзаца можно отметить очень высокую связность и цельность. Как и в случае с Довлатовым наравне с контактной мы имеем в этом отрывке ещё дистантный тип межфразовой связи. Он осуществлён с помощью единства видовременных форм глаголов, а также через местоимения и восклицания. Для передачи удали в динамике крайне значимо, чтобы открывающая фраза каждого из абзацев была обращена в настоящий момент, и интонационно носила характер вызова. Все поясняющие предложения, идущие следом, являются своего рода реакцией на этот вызов. К тому же восклицания в начале абзаца, как уже отмечено, работают одним из способов связывания. В прозе вообще нелегко передавать общую динамику происходящего как-то иначе. Нужно избегать подробных описаний, рассуждений и диалогов, и даже флешбэки стараться оформлять в виде остросюжетного повествования. 

На уровне предложения:
Для выражения трёх главных состояний, сопутствующих удали, (азарт, тревога, ажитация) Гоголь использует предложения с экспрессивной целью высказывания; ставит глаголы на первое место в большинстве предложений; тяготеет к былинным интонациям при их построении («Увертлив и крепок был лях, пышной сбруей украшен и пятьдесят одних слуг привел с собою.»). Если предполагается снижение значимости описаний, то это не может на сказываться на прилагательных, но у Гоголя их достаточно, тогда как для усиления эффекта можно от них полностью избавляться — по крайне мере в кульминационных абзацах.
Из тропов Гоголь иногда употребляет метафоры, но не напыщенные, чтобы легко вмещались в контекст («валились снопами»)
Пожалуй, не хватает ещё игр со временами — когда сперва глаголы употребляются в прошлом времени, а по мере приближения к кульминации эпизода переводятся в настоящее время. 

На уровне слова:
Вообще в тексте достаточно велика роль темпоральности. Она, прежде всего, обнаруживает себя в используемых частицах и междометиях: «же», «уж», «бы» «ещё» и пр. Схватывание удали и рождаемых ею эмоций зависит не только от количества используемых глаголов, но также от их разнообразия. Гоголь чутко следит за этим («И зажмурил ослабшие свои очи, и вынеслась козацкая душа из сурового тела. А там уже выезжал Задорожний с своими, ломил ряды куренной Вертыхвист и выступал Балабан») 
Особое внимание к былинным и сказочным мотивам автоматически влечёт за собой соответствующую лексику, а также аномалии в словоупотреблении. Гоголь пишет «очи» вместо «глаза», «повершал» вместо «совершал», «зерцала» вместо «зеркала». По тем же причинам в тексте ощутимы влияния диалекта: «зачервонела», «батько», «козацкий», «ляхи» и т. д.
Это крайне важно для выражения удали, поскольку различные сленги, жаргоны и диалекты дают специфичный взгляд на мир, изнутри той сферы, в которой удалой человек ориентируется как рыба в воде. Грубо говоря, у какого-нибудь плотника даже основные мировоззренческие принципы могут выводиться или по крайней мере быть крепко связанными с основами его ремесла. И поскольку диалект — это как правило нечто непонятное большинству, оно работает средством мифологизации, а миф, что уже отмечалось, необходимое условие любования чужой удалью.