Сорокин. Гулянье

Русское гулянье — нечто совершенно бесшабашное, безудержное и неуправляемое. Гулять «до последнего конца», то есть самозабвенно, страстно — это очень по-русски. Здесь огромная свобода для импровизации. Русские гулянья, хотя и имеют сценарий, но считаются удавшимися лишь при отклонении от заданного сценария. В характере нашего человека — стараться вовлечь в гулянье всех окружающих, знакомых и незнакомых, даже если это требует ссоры или мордобоя. Такой мощный выпуск энергии — всегда на грани фола. Борьба с медведем, кулачные бои, быстрая и опасная езда, хороводы, пляски. Зачастую праздник переходит в жестокое игрише, но обязательно сопровождающееся страшным весельем и почти неизменно с братанием и всепрощеньем в конце. И русский разгул всегда предшествует, идёт бок о бок с русской тоской. Это две стороны одной медали. 
Неопытный читатель часто неспособен к восприятию оттенков смысла. О Сорокине такой читатель может думать, что его глубоко влекут описания всех тех гадостей и непотребств, какие встречаем мы на страницах «Насти» и «Нормы», «Голубого сала» и «Дня опричника». Мне кажется, это не так. Сорокин достаточно талантлив для того, чтобы получать удовольствие от самого творческого процесса, не вовлекаясь в текст полностью. Впрочем, удовольствие ему наверняка доставляет и мысль о сеансе безнаказанного кормления калом вечно голодного потребителя, когда тот купит очередное его сочинение. Думается, если бы свои мнения о вещах Сорокин высказывал прямо на страницах книг, то говорил бы он с горькой усмешкой. Он пишет жестокие ироничные книги про скотство последнего человека («который уже не может презирать самого себя»), а вся настоящая жестокость и настоящая же ирония состоят в том, что большинством читателей эти книги покупаются, прочитываются и восхваляются за самые описания скотства. Сорокин подаёт себя так, чтобы алчущий обывательский глаз выискивал в тексте дерьмо, и совершенно не замечал там золота, которого на порядок больше. Многие ещё искренне думают, что Сорокин пишет #длябабла или из хулиганства. На самом деле всем своим творчеством Сорокин усмешливо фиксирует черты эпохи — невероятное развращение человека. Но даже и это он подаёт сквозь призму традиций.
Интересен круг эмоций, испытываемых гуляками. В первую очередь к ним относятся, конечно, смех и веселье, которые, однако, мгновенно переходят в жестокость и злобу, чтобы затем также скачкообразно перерасти в общий плач или в песню. Для иллюстрации возьмём фрагмент одного давнего текста, пускай это будет «Пепел»:

«Пепел» (отрывок):

Как только платформы подъехали к рингу и остановились, стадион вмиг смолк.
Началось распеленание. Проворные руки стали осторожно снимать пелены с тел финалистов. Чувствительные микрофоны транслировали каждый шорох, и зрители оцепенели на трибунах. Когда распеленание дошло до последнего слоя пелен, финалисты застонали — пелены присохли к гнойным ранам, к фурункулам и язвам.
Началось отдирание. Финалисты дико, утробно закричали. Стоны и крики их разнеслись по пространству стадиона, и благоговейный шепот пополз с трибун.
— Иебана! Иебана-а-а-а! Иеба-а-а-а-ана-а-а-а!!! — ревел Данила Корень, когда с его фурункулезной спины сдирали присохшую, пропитавшуюся гноем пелену.
Фурункулы покрывали почти все его массивное тело; на ляжках зияли незаживающие трофические язвы, грудь была испещрена старыми и новыми гноящимися ранами.
Погребец издавал глухие утробные звуки, переходящие в протяжные крики, заканчивающиеся стонами и жалобно-злобным бормотанием:
— Бён мать, бён мать, бён мать...
Его плечи, грудь и живот желтели гнойными волдырями; две застарелые рваные раны темнели на боку и ягодице, а спину покрывала сине-зеленая россыпь огромных, в кулак величиной карбункулов с белыми, набухшими гноем головками.
Наконец пелены сняли, финалистам помогли встать на ноги и подняться на ринг.
Овация охватила стадион: нагие единоборцы стояли друг против друга.
Данила Корень при росте 2.12 весил 246 килограммов, имел невероятно широкую грудь, жирную, сгорбленную спину и мощные столбообразные ноги. Отвислый живот его наползал усыпанными гнойничками складками на массивные гениталии с коротким толстым членом и увесисто болтающимися яйцами. Широкая, как котел, голова с пухлым, испещренным шрамами лицом совсем без шеи сидела на необъятных плечах. На темени алела красная метка.
Погребец весил 260 кг и был на 12 сантиметров ниже своего противника. Фигура его напоминала грушу — невероятно широкий таз с нависающими ягодицами был центром этого складчатого, блестящего от пота и гноя тела. Угрюмое одутловатое лицо источало ненависть, синяя метка покрывала неровную голову.
Прозвенел гонг. Единоборцы перекрестились, оттолкнулись от стальной решетки и медленно двинулись навстречу друг другу. Жирные тела их заблестели в свете прожекторов.
Данила Корень уверенно переваливался с ноги на ногу, колыхаясь жировыми складками. Погребец тяжко волочил свое приземистое тело, вцепившись пальцами в шелушащиеся бедра.
— Уебешу! Уебешу! Уебешу! — злобно и хрипло забормотал Погребец, сверкнув полузаплывшими глазами.
— Сходи поссы! Сходи поссы! Сходи поссы! — захрипел Данила Корень и, осклабившись, обнажил гнилые желтые зубы.
Стадион заревел.
Погребец сцепил пальцы рук замком, размахнулся и нанес противнику удар в грудь. Данила Корень крякнул, отшатнулся, отвел правую руку назад и обрушил на бритую голову Погребца.
Зрители повскакали с мест и криком, хлопаньем и топаньем поддерживали своих кумиров.
Первые минуты противники осыпали друг друга увесистыми ударами.
Затем дыхание их сбилось, удары замедлились. Единоборцы стали наносить удары избирательно, целясь в самые болезненные места. Данила Корень бил Погребца в грудь, по волдырям, заставляя их лопаться и брызгать гноем. Погребец сильными ударами растревожил полузажившие плечевые раны противника, гной и сукровица потекли из них. Стоны и крики боли сотрясали жирные тела дерущихся, и многотысячная толпа умножала их собственными воплями.
— Хы, бён мать! Хы, бён мать! Хы, бён мать! — размахивался и сочно бил Погребец.
— И вот, гада! И вот, гада! И вот, гада! — крякал Данила Корень, нанося удары коротко, по-боксерски.
Гной брызгал во все стороны, разлетающиеся капли холодно сверкали в свете прожекторов.
Постепенно удары стали ослабевать, движения противоборствующих замедлились, они вцепились друг в друга и замерли, перейдя в фазу качания маятника.
Публика завопила.
Противники, тяжело дыша, раскачивались и, улучив момент, били друг друга головой. Погребец крутым лбом бил Данилу Корня по гноящимся плечам, Данила размахивался толстой шеей и, как кувалдой, тюкал Погребца по спине, давя круглым лицом карбункулы.
Вскоре в ход пошли колени, раздались звериные крики боли и угрожающие восклицания. Погребец попал пухлым шелудивым коленом в лиловую мошонку противника. Данила Корень заревел и впился ногтями в рану на отвислой ягодице Погребца.
Глухие вопли их слились, стадион неистовствовал. Данила Корень вцепился сопернику в ухо, стал медленно отрывать. Погребец впился зубами ему в плечо, дотянулся рукой до члена, схватил, дернул вниз. Данила нащупал пальцем глаз Погребца.
Два сцепившихся тела зашатались и рухнули на кожаный пол ринга.
Копошась на полу, борцы давили друг друга, били головами, грызли зубами и рвали ногтями. По стадиону пошли волны, зрители кинулись к разделительным барьерам, милиция принялась успокаивать их дубинками.
— Данила, бей! Данила, бей! — скандировали одни.
— Погре-бец! Погре-бец! — ревели другие.
Президент встал в своей ложе, поднял над головой сжатые кулаки. Рядом встали и подняли кулаки премьер-министр, мэр Москвы и министр народного спорта.
Пролетели быстрые минуты всеобщего оживления, и — стадион смолк: Погребец сидел на своем сопернике и, тяжело размахиваясь, добивал его локтем.
— Хы, бён мать... хы, бён мать... хы, бён мать...
Данила вяло сопротивлялся, потом замахал руками, словно отгоняя мух, дернулся и затих.
А Погребец все бил и бил по окровавленному лицу поверженного, хрипло выдыхая с каждым ударом:
— Хы, бён мать... хы, бён мать...
Болельщики Погребца начали скандировать его имя.
Погребец бил до последнего, пока поднималась блестящая от крови и гноя рука. Потом он тяжело приподнялся с трупа Данилы Корня, шатаясь, отошел к решетке, оттолкнулся от нее и со всего маха обрушился задом на лицо поверженного.
Хруст костей и вой стадиона слились воедино...
Потом было долгое чествование победителя.
Окровавленного Погребца обтерли, обернули белоснежной тканью с вышитым Георгием Победоносцем, усадили в золотое кресло, преподнесли 16 подарков.
Все завершилось всеобщей молитвой, пением Российского гимна и салютом.

Содержание в данном случае играет более важную роль, чем форма. Хотя и форма у Сорокина чрезвычайно занимательна.

Замечания по содержанию

Как и всегда Сорокин полностью скрадывает своё я в тексте. Авторского взгляда в представленном отрывке не чувствуется, соответственно и отношение к происходящему не высказывается напрямую. Но и фокального персонажа тоже нет. И потому читатель ни с кем себя не ассоциирует, а значит — ничьи эмоции извне ему не навязываются, как это часто бывает за чтением Ерофеева или, например, Зощенко.
Но, тем не менее, текст оставляет неизгладимое впечатление. За счёт чего же? И какие эмоции он вызывает?
Эмоции: смех, отвращение, удивление, восторг. Вызываются в первую очередь за счёт подтекста и контекста. Мы прямо сейчас живём в обществе потребления и текст написан в наше же время. Соответственно, эмоции, вызываемые им, гораздо живее тех, что мы испытываем, читая классику. Отчасти потому, что сегодня гулянье стало смыслом и центром всей жизни, а отчасти — по причине необычайной специфичности празднества, измышлённого автором. Сорокин прекрасно понимает, что для глубинного национального сознания, не последнее место в котором всегда занимала православная аскеза, потребительство (поскольку оно синоним беспрерывного гулянья) сущностно отвратительно. Потому через текст и делегируется столь странная смесь эмоций. С одной стороны вроде — общая радость, но какая-то пошлая, скотская радость. С виду вроде отвага, воля, героика, но какая-то отвращающая ублюдочная героика. Предлагается насладиться не торжеством волевых качеств и пластикой тела, а болезнью, разбрызгиванием гноя, жестоким убийством. Русское гулянье навыворот. 
Интересно, что всё это преподнесено как вид спорта, причём некий «государственный» вид спорта. Иными словами это — регламентированный властью праздник, такое заключённое в рамки гулянье, лишённое традиционного сегмента импровизации. Смысл отрывка, таким образом, можно истолковать, как государственную политику управления глубинным народом путём демонстрации зрелища, которое хотя и содержит в себе исконно русский концепт гулянья, но через другие (нарочно привнесённые) признаки, во-первых оскверняет его, вызывая у зрителей отвращение к русскому, а во-вторых, развращает зрителей, поскольку пресекает их волю к самоорганизации.
Есть и ещё один фактор, на который обязательно следует указать. Русское гулянье всегда несло в себе глубокий религиозный или культурный смысл. Взять хоть те же гулянья на Масленицу, или на Рождество — с колядованием, с пением песен и прочими традиционными атрибутами. Такое гулянье само по себе оберегает культуру. Гнойная борьба же совершенно лишена смысла. Нужно лишь следовать правилам, исполнять регламент соревнования, за которым в сущности ничего нет. Вот и весь смысл. Только такое гулянье узнаётся современным читателем, на него и сделан упор.
Какие ещё средства передачи эмоций обнаруживаются в содержательной плоскости?
Конечно же, это фактура. Без подробных тщательных описаний всех видов волдырей и язв на коже борцов, без въедливого рассказа о том, как они страдают во время схватки, без умелого обхождения с прилагательными и причастиями вряд ли текст оставлял бы столь сильное впечатление. В особенности силён у Сорокина визуальный компонент. Обходясь почти без метафор и прочих украшательств (на коротких дистанциях), автор умеет выбрать те неочевидные качества и признаки вещей, которые рисуют в сознании яркую узнаваемую картинку, но в то же время он не делает этакие рисунки самоцелью, не зацикливается на них.

Замечания по форме

На уровне абзаца:
Если при анализе прозы Хлебникова и Лимонова, нужно было искусственно разбивать текст на микротемы, то здесь такая разбивка дана прямо в тексте самим автором. Она имеет около 5 пунктов, озаглавленных согласно этапам проведения матча по гнойной борьбе, это: 
— «распеленание»;
— «отдирание»;
— затем Сорокин вводит описание внешних и убойных характеристик борцов;
— затем, в 4 этапа описывается сам поединок, который заканчивается «уебонией»;
— последняя микротема описывает чествование победителя.
Сорокинские неологизмы выступают здесь в качестве слов с предметным значением, чья семантика не раскрывается в пределах одного предложения. Вот основной задействованный способ межфразовой связи. Кроме него часто используется единство видовременных форм глаголов.
Абзацы невелики в объёме, предложения в основном связываются контактным способом. Присутствуют открывающая и завершающая фразы. В общем, текст цельный и связный.
Как ещё передаётся гулянье на уровне абзаца? Гулянье — массовое действо. Помимо того, что изъят сам рассказчик, так ещё и рассуждение как тип текста в принципе отсутствует. В буйствующей толпе не до рассуждений. Но и этого мало: те немногие реплики, которые звучат в общем гомоне по сути лишены всякого смысла. В куске текста на 6000 знаков с участием нескольких тысяч персонажей не произносится ни одного по-настоящему осмысленного слова! Лишь беспорядочные выкрики, выполняющие скорее фонологическую, чем семантическую задачу.

На уровне предложения:
Чего Сорокин не любит, так это слишком тяжёлых конструкций. В предложении у него может быть максимум два дополнения. Соответственно, и союзы попадаются у него редко. Выбор формы предложения обычно сообразуется с наиболее подходящей интонацией, поэтому встречаются и инверсированные варианты. Такой подход позволяет целиком отдаваться описываемым событиям; облегчает восприятие информации, а значит — усиливает суггестивный эффект. 
Гулянье немыслимо без экспрессивных, директивных и менасивных речевых актов. И хотя смысл большинства из них затуманен или же стёрт вовсе, сам посыл восклицаний улавливается безошибочно. В какой-то мере это обеспечено широчайшим диапазоном употребления матерных слов, но в большей степени — действиями героев. Грубо говоря, когда читаешь столь подробное описание драки, нельзя не догадаться о смысле произносимых слов, даже если они произносятся неразборчиво. 
К некоторым синтагмам Сорокин таки прикрепляет сравнения или метафоры («потом замахал руками, словно отгоняя мух..»; «Фигура его напоминала грушу»; «сверкнув полузаплывшими глазами...»)

На уровне слова:
Сорокин много и охотно использует неологизмы, расширяя и заверяя тем самым пространство вымышленного им мира. Распеленание, отдирание и уебония в первом фрагменте помечены курсивом, а предложения, в которых они употребляются, либо выделены в отдельный абзац, либо венчают его. Интересен механизм словообразования у Сорокина. Следуя намеченным творческим установкам, автор следит, чтобы произносимые реплики звучали коротко и отрывисто. Ещё должна быть заметна их принадлежность русскому языку (самому низовому его пласту), но притом — чтобы в них уже присутствовало и кое-что новое, искусственное, привнесённое. Даже в такой совершенно десакрализованной ублюдочной сфере, как массовый спорт, сложно найти что-нибудь хоть отдалённо сопоставимое в части бессмыслицы. Вот так передано современное русское гулянье. 
При этом для большей экспрессии охотно применяются фигуры удвоения.