Робчайший демарш Антона Понизовского

(Антон Понизовский. Тебя все ждут. М., АСТ: Редакция Елены Шубиной. 2023)

 

Знаете, что напоминает современная премиальная литература? Защиту диссертаций где-нибудь в провинциальном вузе. Вот есть хороший человек. В очках, допустим, и даже с лысиной, что умудрённость подчёркивает.

Но чтобы получить корочку со степенью, надо предоставить комплект неких текстов. Диссертацию, автореферат. Нет, их читать никто в здравом уме не будет. Главное, чтобы набор букв производил впечатление осмысленности. Главное, чтобы ссылочки на кого нужно содержались. Есть они? Ну, и хорошо, и ладушки.

Вот и премиальная наша литература – ровно то же самое. Хороший человек, со связями, с «правильным» пониманием повестки должен получить цацку. Её бы дали и просто так. Но порядок есть порядок. Необходимо предоставить буквопродукт. Главное, чтобы он в принципе был. А что внутри – лучше никому не знать. Да в него никто в здравом уме многомудрый нос и не сунет. Главное, чтобы ссылочки и темочки были.

«А как же критики?» – скажете вы. Они же всё это прочтут? Если они увидят ахинею, они же возмутятся? Не смешите, друзья, мой большой арбуз. Нормальный, бывалый критик никогда обозреваемый продукт не читает. Потому что здоровье дороже. Срерайтит издательскую аннотацию – и всё норм.

Конечно, найдутся люди, которые книгу ещё и прочтут. Но это будут доверчивые тётеньки образованного сословия. Для тех всё, что в рамке – картина, а что в обложке – книжка. Схавают. Не первый год уже длится.

И вот перед нами Антон Понизовский – ветеран российского телевидения. Работал с Леонидом Парфёновым (признан в 2022 году иностранным агентом). Продюсировал какие-то передачи, какие-то вёл. Разработал, помимо прочего, концепцию передачи «Доброе утро» на Первом канале. То есть, вот то, что многие из вас (я в том числе) смотрим по утрам, собираясь на работу – это Понизовского творение.

Антон Понизовский – автор трёх романов, финалист «Большой книги». Разбираемый буквопродукт – третий по счёту.

На задней стороне обложки – исчерпывающие четыре строки материала для благонравных критиков. То есть, конечно же, аннотация. И цитаты из текста. Вот одна из них:

«И вот вместо тупой мелодрамы мы получаем своеобразный жанровый сэндвич: костюмная сага плюс… как назовём?.. ну, навскидку, без лишней скромности – пусть будет экзистенциальный триллер».

Замах на рупь. «Экзистенциальный триллер». Что ж, значит, судьба нам - дрожать экзистенциально.

Но давайте-ка посмотрим,

 

ЧТО ЖЕ ВНУТРИ?

Вы знаете, не хочется корявить мозг в рерайте аннотации, подобно благонравным критикам. Процитирую лучше вам её просто целиком:

«Непутёвый второразрядный актёр получает сказочное предложение, «роль мечты». Теперь он – граф в 1830 году: красавицы, кавалергарды, фраки и белые платья, мазурки, дуэли, первый бал Наташи Ростовой, Пушкин, вот это всё».

По слогу чувствуется, что аннотацию писал сам автор. Второпях. Ну, да ладно. Непорицаемо.

Аннотация, кстати, неправдивая. Ни особых красавиц, ни кавалергардов, ни Наташи Ростовой с Александром Сергеевичем что-то как-то я не засёк. Дуэлей – тоже. Один раз до неё чуть не доходит. Но это и всё.

А что же есть? Это история о заточении в Останкино. Помните, примерно с начала нулевых и примерно до их конца был моден такой формат телешоу, когда герои безвылазно жили в студии? Это и «За стеклом», и «Фабрика звёзд», и «Дом-2», и прочая скудоумная пошлятина из жизни юных бабуинов и их самок. Сейчас этот формат не полностью отошёл, но продюсеры к нему явно подостыли.

Однако именно предложение поучаствовать в реалити-шоу с проживанием получает без малого сорокалетний актёр – в детстве подававший надежды, ныне впавший в ничтожество и озвучивающий зоосериалы. Обстоятельства ему в помощь – смертельно болеет сын, кредиторы недобры.

Что делать? Наш герой соглашается. Теперь на неопределённое время он – узник Останкино. Круглые сутки под прицелом камер. Играть нашему герою предстоит графа Орлова, ветерана войны 1812 года. У него будет прислуга, костюмы. Под запретом – связь с внешним миром и алкоголь. Притом безвылазно в студии живёт из всех участников – только он. Остальные – приходяще-уходящие. А платить нашему графу Орлову будут три тысячи долларов в день!

В общем, таковы вводные повествования. Я, конечно, удивился. Потому что присутствует определённая

 

НЕСВЕЖЕСТЬ ЗАМЫСЛА

Ну, судите сами. Формат круглосуточных реалити – он как панк-рок. Не сдох, просто так пахнет. Лишь «Дом-2» где-то на второразрядном канальчике похрюкивает. Да «Фабрику…» к юбилею вспомнили, крутят по Первому каналу ретрокадры. Но факт ведь! Уже лет двадцать (ну, ладно, пятнадцать) это всё никому не интересно. Но тут не кто-нибудь, а сам г-н Понизовский преподносит нам этакую диковину как нечто новое. Как лидера прайм-тайма на Первом по состоянию на конец 2021 – начало 2022 года.

Впрочем, ладно! В конце концов, автор – телевизионщик-профессионал. Думается, знает, что пишет. Кому, как не ему тренды чувствовать?

Но всё равно не покидает ощущение того, что текст написан очень давно. Вот сильно так очень. Как раз в ту пору – примерно середины нулевых – когда подобные шоу действительно преобладали в прайм-тайм.

В пользу такой версии говорит и

 

ЯЗЫК ПОВЕСТВОВАНИЯ

Собственно, «Тебя все ждут» начинается в стилистике ультрамодного как раз на старте нулевых Чака Паланика. Рваные, нервные предложения. Нарочитые акценты. Игра с читателем в некий угловатый пинг-понг.

В принципе, в языке Паланика нет ничего плохого. Какой-никакой, но это – уровень. Впрочем, и рублёным языком «Бойцовского клуба» Понизовский ухитряется наляпать тут и там:

«Вы-то сами – не тётка со сковородкой (даже если вы тётка со сковородкой)».

«От стены отделился восточного вида юноша в сюртуке, неприлично красивый, с глазами такой длины, что на лице для них не хватало места и они загибались к вискам».

«Массальский тоже пытался поднимать бровь – но её тянул вниз второй подбородок».

Но будем объективны. В целом, пропорция сковородчатых тёток, гибких глаз и бровастых подбородков – достаточно малы. Русским языком автор владеет, что для авторов пригревшей его редакции – уже существенный прогресс.

Кое-какие места на самом старте написаны откровенно неплохо. Все эти пролёты камер по коридорам и сквозь потолочные перекрытия – впечатляют.

«Если вы проведёте в здании Телецентра хотя бы несколько дней, то в какой-то момент вас коснётся странное чувство безжизненности. Скорее всего, это произойдёт поздним вечером, когда опустеют останкинские коридоры».

То есть, атмосфера-то есть. Это плюс.

Есть и афористичные фрагменты. Например:

«Там ведь жарко, в условной Намибии, поэтому жизнь начинается вечером, как в актёрской семье».

Неплохо, согласитесь.

Вообще, на старте, примерно на первых двадцати страницах, я думал, что если так пойдёт и дальше – блин! – я не буду ругать эту книжку. Тем более, что автор – профи. Знает в Останкино все ходы и выходы. Уж он-то может рассказать нам и про это место, и про людей, в нём обитающих. Это же целый мир. Если это так – ругать будет не за что.

Однако сами видите – ругаю. Значит, не сбылось. Вместо чаемого погружения в тайны Останкино, редких доверчивых читателей макают носом в то, что называется

 

ПАФОСНАЯ ГРАФОМАНИЯ

Собственно, на пафосе пребывает герой – второразрядный актёр. Вокруг него вертится весь мир. Он страдает, и делает это надрывно – вполне в духе ультрамодной как раз в середине нулевых «манагерской» прозы.

Собственно, ещё один аргумент в копилку свидетельств некоей обветшалости текста.

Мне, так и вообще показалось, что это – проба пера. Первое, юношеское такое, пылкое, с «манагерским» байронизмом.

С энтузиазмом явного неофита (никак не без-пяти-минут лауреата) автор озирается в сумрачном лесу литературных приёмов, удивляясь, совершает открытия, изобретает вдохновенные велосипеды.

Есть, например, такой полу-шулерский приём, как подбирание синонимов без ущерба для объёма текста.

«Не лицо. И не рожа, не харя, а именно физиономия. Даже – физиогномия».

Приём – простенький. Перебирание синонимов на ходу, с последующим включением всех вариантов в текст. Пользуясь этим нехитрым трюком, можно пустить издателю пыль в глаза якобы богатым словарным запасом.

Этим подобием приёма Понизовский, скажем так, злоупотребляет. Нормальный литератор – ну, раз, ну два незаметно сжульничает. Но больше – это фу-с, это моветон. Но Понизовский, как казак шашкой, размахивает им повсеместно. «А он что-нибудь ещё умеет, ваш без-пяти-минут-лауреат?» - хочется спросить у редакторов Елены Шубиной.

Не всегда перебирание синонимов даёт результаты.

«Тьфу, как трудно, оказывается, писать! «Кольнуло» - обычное слово, неточное. Не кольнуло – а словно бы приложил лёд к лицу или к шее, и за шиворот потекла холодная струйка. Вроде бы неприятно… или приятно, не разберёшь. Как назвать одним словом?»

Ну, вы поняли. Благодаря этому ухищрению в текст лепится, в принципе, всё подряд. Нормальный автор – вычеркнул бы все эти гадания. Зачем они? Коллеги засмеют. Оставил бы одно подходящее слово.

Но не то графоман, для которого всё, написанное им, священно, как для неоязычника – пенёк. Есть такие, трепещущие над своими текстами, авторы. Сами много таких знаете.

В основном, подобная публика практикуется в коротких текстах. На роман замахиваются немногие. И в общем-то, правильно. Потому что в романном марафоне таких авторов подстерегает созданная ими самими

 

КОВАРНАЯ ЛОВУШКА

Как это происходит? Автор сидит, весь в потных валах вдохновения, лепит всё подряд методом потока сознания через фильтр Чака Паланика. Сюжет строить? А, зачем? Сам, на ходу, образуется! Бред громоздится на бред. Картон на картон.

Наш незадачливый актёр оказывается зачем-то (без объяснений) в инвалидной коляске. Его окружают картонные люди. Происходят церемонные чаепития, танцы. Не искрит ни один конфликт, нет никаких противоречий – ни у кого ни с кем. Мельтешение картонных силуэтов.

И в какой-то момент наш автор понимает, что своим же языком вырыл могилу своему повествованию. Потому что – во-первых – без конфликтов, характеров и разборок оно осточертеет самому своему создателю. Притом, очень скоро. А, во-вторых, повествование заведено в локации неведомой фигни, которые создал сам же автор. Но разобраться, подумать, вернуться назад и переписать ахинею автор не может. Ведь каждое исторгнутое им слово – священно.

В итоге ставшая чушью нетленка останавливает течение своё. Умный автор скажет: «Спасибо! Много понял. Больше так делать не буду». Самовлюблённый – станет выдавать за нетленку даже то, что получилось.

Да! Герой говорит с голосами. Такие диалоги – настолько не редкость для «манагерского» романа, что впору квалифицировать их, как видовое отличие. Договор на участие в шоу герой подписывает, общаясь – правильно, с голосом. А потом вставляет себе в ухо невынимаемый наушник, и опять разговаривает с голосами. Общение с невидимыми собеседниками – абсолютно чёткий, стопроцентный маркер графомании.

Буквопродукт разделён на два тома. Под одной обложкой. Такое вот пижонство. В принципе, непорицаемо. Классики тоже так делали. Но в данном случае Понизовский палится. Потому что второй том явно написан значительно позже первого. Лет через двадцать.

Мне кажется, вот

 

КАК БЫЛО ДЕЛО

Самовлюблённый автор (а без сомнения, Понизовский именно таков), возможно, ткнулся в одно-другое-третье издательство. Конечно же, получил отказ. Хотя, может, и не тыкался. Но не суть. Но завалялся в хозяйстве кусок не-пойми-чего. Автор не даст ему пропасть!

И вот стало нашему автору понятно, что пора бы вернуться в медийное поле. Получить хотя бы «Большую книгу». Но что для этого надо сделать? Предоставить буквопродукт. И из «заветной тетрадочки» извлекается замшелое, неоконченное. И дальше…

А вот тут – не знаю. Есть впечатление, что буквопродукт набивали контентом два разных человека. Один – пылкий, юный, пробующий робкое перо. Второй – не юный, подрастративший талант на халтурах. Может быть, это один и тот же Понизовский.

Хотя не исключено, что и нет. Если на старте в языке господствовал Чак Паланик, то во «втором томе» его и следа нет. Уходят без следа «свисающие глаза». Текст написан абсолютно шаблонным, форматным и усреднённым шубинским речекряком. Без ярких косяков, но и без какой-либо яркости вообще.

Возможно, трудолюбивому и малоизвестному автору, набившему руку на шаблонных бестселлерах, дали «заветную тетрадочку», сказав: «Не меняй ни слова, но продолжай в том же духе». И этот человек, битый редакторами, знающий, что к чему, трудолюбиво продолжил. Если первый том писал поручик Ржевский, то второй – уже Акакий Акакиевич.

Как бы то ни было, автор №2 уловил главный приём «заветной тетрадки» - метод перебора. Если в первом томе перебирались и лепились подряд все синонимы, то во втором – перебираются уже коллизии.

На самом старте второго тома, автор №2 гадает вслух на тему: «Куда ты, тропинка, меня привела?»

«Занудный текст пробороздив до половины, извольте заглянуть в загробный мир».

Любопытно, что именно во второй половине автор очень критичен к своему творению. Как он его только не называет. «Буреломы текста», например. Может ли это быть криком души осатаневшего литературного афророссиянина?

«…к двухсотой-трёхсотой странице романа или к пятидесятой-шестидесятой минуте полнометражного фильма для нас наступает критическая ситуация. Мы должны выйти на новую степень качества, сделать, может быть, самый сильный ход в партии, некий «сверх-ход» - а новых ресурсов нет»

«Что вы мне подсунули, изверги?!» - читается между строчек.

«Как же нам, уложившись в бюджет и в уже существующую шкалу, намагнитить зрительское внимание, включить новый регистр, выйти на сверхъестественный уровень? Все наши карту уже на столе – где нам найти новый козырь?

Коротко говоря – нигде. Его нет».

Автор №2 разводит руками. Миссия невыполнима. Из этого продукта жизнедеятельности появление конфетки невозможно.

Несчастный автор робко перебирает у нас на глазах варианты: «Он умер, и это всё ему кажется?» Отправляет заказчику, получает решительное «цыц». И – что делать? – корябает картонную ахинею. Изо всех своих робких сил оживить текст. Тут конфликтик, там чуть поругались. Но бледно, слабо.

Скажу, что на втором томе этой более, чем странной саги мною стало овладевать

 

ОТВРАЩЕНИЕ К ЛИТЕРАТУРНОМУ ТВОРЧЕСТВУ

Мне казалось, что всё. Умерла литература. Потому что второй том этого набора букв – есть что-то невыносимое. Уж мне-то поверьте, я читывал всякое. Даже такое, от чего бывают корчи и жить не хочется. И вот этот невыносимое картонное барахтанье без выхода хоть куда-нибудь – оно было самым тяжёлым из всего, что я когда-нибудь читал.

Жадный до печатного слова, я и подумать не мог, что может быть читательская прокрастинация. Ладно писательская. Но читательская! Невозможность открыть книгу, прочесть хоть слово, хоть букву. Я придумывал себе всевозможные дела, лишь бы не читать вот это всё. Потому что вникать ненавистную самому автору ахинею – что может быть хуже? И чтобы добраться до раздела «Благодарности», не пропустив ни страницы, потребовались усилия. С такой силой воли избавляются от вредных привычек. Стиснув зубы, друзья.

Лишь одна мысль утешала меня на этом малорадостном пути. Автору-то было ещё хуже. Уж он-то как мучился, всё вот это излагаючи. Я восхищался его трудолюбием, я до сих пор не могу понять, как этот «экзистенциальный триллер» можно было дописать до хоть какого-нибудь подобия финала?

Ближе к финалу я стал догадываться,

 

К ЧЕМУ ЭТО ВСЁ ПИСАЛОСЬ

Ну, конечно, друзья, совершенно не случайно клубок так называемых событий у нас начинает запутываться в конце 2021 года. Это, в общем-то, можно было понять ещё в первом томе, на странице 34, когда герой подписывает договор с голосом:

«Точное время двадцать два… пятнадцать секунд… девятнадцать… вот! Двадцать два двадцать два двадцать два».

Ну, конечно, это «двадцать два» - не просто так. Это явно вписанный в старую рукопись другой почерком поздний фрагмент. Который посылает читателю намёк. Ну, да. Тот же самый. Вспомним Шамиля Идиатуллина.

В финале буквопродукта герои рейтингового телешоу в прямом эфире идут по стопам Марины Овсянниковой – да, той самой блондинки, что 14 марта 2022 года ворвалась с плакатом в новостную студию Первого канала.

«Костя Красовский вытащил из-за пазухи, и встряхнув, развернул транспарант «⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️!»

(…) Затем начал расхаживать взад и вперёд, держа плакат перед собой и пытаясь перекричать оркестр: «Путин - ⬛️⬛️⬛️ ! ⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️⬛️! Свободу политзаключённым!»

Чёрные квадратики – не просто так. Как объясняет автор в примечании: «Часть информации скрыта в соответствии с требованиями действующего законодательства».

Но протест пропадает зря. Актёров-транспарантщиков вяжет ОМОН. А зритель не видит ничего этого, потому что:

«Вы, Константин-не-помню-как-вас-по-батюшке, полагали, что мы выходим впрямую? Увы! Задержка пятнадцать минут».

Эта реальная телевизионная фишка, как объясняет нам автор, разработанная как раз на случай неожиданностей в прямом эфире. Называется «хоккей». А протестуны-то об этом не знали.

Вот, собственно, ради этого восхищения «подвигом» Овсянниковой, впоследствии не блеснувшей талантом в газете Die Welt, и городился огород. Лучи поддержки шлёт ей без-пяти-минут лауреат «Большой книги». Но шлёт в заквадраченном виде.

Робчайше, по-акакий-акакиевически.

И смех, и грех, друзья.

 

#новые_критики #лев_рыжков #новая_критика #антон_понизовский #тебя_все_ждут #аст #редакция_елены_шубиной #графомания #повесточка