Стихи и песни Зимней войны (окончание)

...Песни войны имелись в достатке и по другую линию фронта.

Финские бойцы распевали ёрническую «Нет, Молотов», написанную эстрадным певцом Матти Юрви на слова Тату Пеккаринена:

 

Финляндия, Финляндия,

Снова у Ивана туда путь,

И Молотов обещает, что всё будет хорошо,

Завтра уже в Хельсинки будем есть мороженое.

Нет, Молотов, нет, Молотов,

Врёшь ты даже больше, чем когда-то Бобриков.

 

Финляндия, Финляндия,

Ответ на линию Маннергейма был резким.

Когда в Карелии начался страшный пожар,

Разговор многих Иванов закончился.

Нет, Молотов, нет, Молотов,

Врёшь ты даже больше, чем когда-то Бобриков.

 

Финляндия, Финляндия,

Её боится непобедимая Красная Армия.

И Молотов сказал, что ты прекрасно выглядишь,

Чухна собирается навестить наши красивые места.

Нет, Молотов, нет, Молотов,

Врёшь ты даже больше, чем когда-то Бобриков.

 

Урал, Урал,

Там ферма Молотова,

Сталин и другие мошенники могут попасть туда,

политруки, комиссары и петросоветы.

Нет, Молотов, нет, Молотов,

Врёшь ты даже больше, чем когда-то Бобриков.

 

Пресловутый Николай Бобриков, с коим сравнивался Вячеслав Молотов — это дореволюционный генерал-губернатор Великого княжества Финляндского, застреленный финским террористом в 1904 году... А в мелодии упомянутой песни Матти Юрви использовал мотивы русской «Ехал на ярмарку ухарь-купец».

Не шедевр, но уж что было, то и пели.

 

***

 

Война набирала обороты, втягивая в кровавую гекатомбу всё больше человеческих жизней.

В финскую армию влилось немало иностранных добровольцев. В том числе 8700 шведов, 2000 британцев, 1000 норвежцев, 1000 эстонцев, 800 датчан, 400 венгров. Сотни добровольцев прибыли из США и Канады.

Формально сохраняя нейтралитет, наиболее ощутимую помощь финнам оказывала Швеция. Так, в январе 1940 года в Суоми прибыла шведская авиафлотилия-19, состоявшая из четырёх британских лёгких бомбардировщиков Хоукер «Харт» В-4А, одного транспортного самолёта и двенадцати истребителей «Гладиатор». Под командованием майора Уго Бекхаммара флотилия вступила в бои в небе Лапландии, используя в качестве аэродромов заполярные озёра. Вылетая на задание, шведские и финские лётчики брали с собой лыжи. В феврале советские зенитчики сбили Хоукер «Харт» из состава шведской авиафлотилии — но, когда к совершившему вынужденную посадку самолёту подоспели бойцы РККА, оказалось, что брать в плен некого: лыжня, тянувшаяся на запад, свидетельствовала о благополучном бегстве экипажа.

В феврале из шведов и норвежцев была сформирована бригада «Нордланд» под командованием олимпийского чемпиона, шведского генерал-майора Эрнста Линдера. Заняв оборону близ заполярного городка Салла, интербригада успешно сдерживала натиск РККА до конца боевых действий.

Начальник британского генштаба Уильям Айронсайд настаивал на отправке в Суоми крупного экспедиционного корпуса в составе английских, французских и польских боевых подразделений. Помимо этого союзное командование рассматривало возможность бомбардировки нефтяных месторождений в Баку и высадки десанта в Архангельске.

Маннергейм не обольщался относительно возможностей финской армии. Он рассчитывал на обещанную ему англичанами и французами высадку в Петсамо 150-тысячного экспедиционного корпуса.

Когда приходилось отступать, финны успевали заблаговременно эвакуировать мирное население, а оставляемые Красной армии хутора и деревни — сжечь. Эта тактика выжженной земли потрясала советских бойцов (Великая Отечественная была впереди, и подобные картины ещё шокировали). Из действующей армии поэт Иосиф Колтунов делился впечатлениями, живописуя опустошение территории, на которую вступали советские бойцы:

 

...Мы подходили в этот час

К стране, что дожидалась нас.

И, миновав глухой кордон,

Мы вышли к ней со всех сторон,

К пустым селеньям, где народ

Был угнан ночью, силой, вброд

По ледяной воде, тайком,

Под пулей, плетью и штыком.

Там пепел неостывший пал

На дом, который весь пылал.

Хотелось плакать в этот миг,

Чтоб слёзы сдерживали крик.

И через тысячи болот,

В кромешной тьме напав на след,

Мы шли в далёкий край, вперёд,

В леса Суоми, в ночь, в рассвет.

 

***

 

В РККА стали появляться пораженческие настроения. Многим случалось подбирать листовки следующего содержания:

 

«Красноармейцы!

Уже наступили холода. Чем замерзать в наших северных сугробах, лучше сдавайтесь в плен нам, финнам.

Мы обращаемся с пленными хорошо, как предписывают международные законы. Вы получите достаточно пищи, одежду, тёплое помещение и работу.

Не верьте лживым уверениям ваших политруков, что мы пытаем пленных и обращаемся с ними не по-человечески. Мы не таковы, как ваши политруки.

Забросьте винтовку за плечи, дулом вниз и, подняв руки, переходите к нам.

Большие части Красной Армии в северной Финляндии уже сдаются нам в плен, и все эти ваши товарищи чувствуют себя хорошо и каждый день сыты.

Перед сдачей в плен уничтожайте ваших кровопивцев политруков».

 

Немало бойцов РККА, у которых обнаружили подобные листовки, были расстреляны на месте. Политруки и энкавэдэшники лютовали, подчас наперекор всякому здравому смыслу. Например, в окружённой под Кителем 34-й танковой бригаде особист пристрелил командира 1-го танкового батальона капитана Рязанова за «паникёрство», а капитан всего-то предлагал прорываться из окружения!

И всё же Красная армия продолжала наносить удары финнам то тут, то там. И невзирая ни на что двигалась вперёд.

А газеты продолжали публиковать победные репортажи с линии фронта, описывая подвиги неунывающих красноармейцев. Ещё был популярен такой жанр: письма бойцам от тех, кто ждал их в тылу. Да ещё стилизованные под эти послания рифмованные строки «народных» поэтесс — наподобие «Письма» Елизаветы Полонской:

 

Мы, жёны и матери бойцов,

Подруги ваши и сёстры,

Пишем и шлём вам несколько слов

Туда, за Белоостров.

Мы даже имени сёл, деревень,

Где вы стоите, не знаем,

Но мысленно, милые, каждый день

Мы их себе представляем.

И где бы вас это письмо ни нашло

В финских лесах и болотах,

Пусть принесёт вам любовь и тепло,

Скажет о наших заботах.

Знайте, что каждый день и час,

На работе и на покое,

Думает вся страна о вас,

Милые наши, родные, герои!

Жадно ловим статьи газет,

Сводок скупые строки...

Вечером поздно и утром чуть свет

У рупоров голос Москвы далёкий.

Гордостью полнятся наши сердца,

Тревогой и гордостью вместе,

За каждого раненого бойца,

За поход ваш, исполненный чести.

Оттого, что намеченный путь

Всяких карт стратегических шире,

И направлены в вашу грудь

Жерла пушек старого мира.

Но бесстрашно, за шагом шаг,

Вы идёте неудержимо,

И за вами в декабрьский мрак

Смотрят очи страны родимой.

И мы с вами вместе в строю,

Рядом, хотя и в разлуке,

И охраняют вас в бою

Наши незримые руки.

Когда же, закончив славный поход,

Вернётесь в страну родную,

К милому та, которая ждёт,

Выйдет навстречу, ликуя.

Выйдет на улицы Ленинград,

Киев, Москва и Тбилиси,

Вспыхнут знамёна, и марши взлетят

В необозримые выси!

 

Впрочем, каждый служивший в армии, да и любой, кому довелось надолго покидать родной дом, хорошо знает, сколь важны письма от тех, кто любят и ждут. Что уж тут и говорить о грозной военной године... Именно об этом написал Евгений Долматовский:

 

Письма носят в противогазах,

Их в атаку берут не зря.

От любимых, от синеглазых,

Ожидающих с ноября.

Это, правда, не по уставу,

Но хранящие письма так

Не нарушили нашу славу

На ветру штыковых атак.

Да, когда по буграм открытым

Полверсты пройдёт батальон,

Собирают вещи убитых,

Ищут маленький медальон.

Адрес части, кусочек жести,

Пачка писем — из дома весть.

И бойцы собираются вместе —

Жизнь товарища перечесть,

Чтоб, в печали насупив брови,

По-мужски, без слёз, горевать,

Там, где пролито много крови,

Слёзы незачем проливать.

Как мы раньше дружили мало,

Стыдно вспомнить нам на войне.

Если ты бы здесь побывала,

Ты бы чаще писала мне.

 

***

 

Если между Финским заливом и Ладогой Красная армия прочно упёрлась в «линию Маннергейма», готовясь к штурму, то в Северной Карелии дела обстояли совсем плохо. 163-я стрелковая дивизия комбрига А. И. Зеленцова заняла деревню Суомуссалми, являвшуюся важным узлом дорог, но затем угодила в окружение и оказалась вынуждена с огромными потерями прорываться обратно на советскую территорию. Направленную ей на выручку 44-ю стрелковую дивизию комбрига А. И. Виноградова постигла ещё более плачевная участь: она была окружена и почти полностью истреблена к середине января.

Незавидной оказалась и судьба нескольких соединений 8-й армии, наступавших севернее Ладожского озера в направлении Сортавалы: 18-я и 168-я дивизии, а также поддерживавшая их 34-я танковая бригада успели продвинуться на 50 километров, занять город Питкяранта, деревни Вурилампи, Леметти и несколько других, но в конце декабря были окружены. До середины января финны разбрасывали с самолётов листовки:

 

«Бойцы 18-й и 168-й дивизий! Вам известно, что вы окружены, и все ваши связи с Родиной порваны. Почему вы продолжаете эту ненадёжную борьбу против нашего перевеса, мороза и голода? Обоз 8-й армии, которого вы ожидаете, финны истребили около Сальми. Предлагаем вам немедленно сдаться».

 

Однако сдаваться никто не собирался. Худо-бедно снабжавшейся по воздуху и по льду Ладожского озера 168-й дивизии удалось продержаться в круговой обороне до конца войны. А у 18-й дивизии и 34-й танковой бригады, окружённых в Леметти, со снабжением не заладилось. Подвергаемые бомбардировкам и нескончаемым артобстрелам, красноармейцы вскоре стали голодать. Вот шифрограмма в штаб 8-й армии от 28 января:

«Держались на лошадях. Теперь их нет — поели. Самолёты сбрасывают мало и нерегулярно. Продуктов нет, истощены. Бросили соль, но она рассыпалась. Народ истощён. Надо бросать сухари, концентраты, соль. Примите меры».

А вот радиограмма от 5 февраля:

«Положение тяжёлое, лошадей съели, сброса не было. Больных 600 человек. Голод. Цинга. Смерть».

Самолёты сбрасывали грузы, но те большей частью попадали к финнам. Красноармейцы варили похлёбку из кожаных ремней. В штаб 8-й армии летели всё более отчаянные призывы о помощи:

«Умираем с голода, усильте сброс продовольствия, не дайте умереть позорной смертью» (Шифрограмма от 13 февраля).

Утром 16-го февраля после миномётного обстрела финны ринулись в атаку, но были остановлены огнём пулемётов. После этого красноармейцам показалось, что они повредились в рассудке, ибо из-за деревьев выступили финские женщины, которые под бой бубнов принялись выплясывать и распевать саамский йойк. Затем психическую атаку продолжили русские моряки-эмигранты, бывшие участники кронштадского мятежа: они под гармошку яростно горланили «Яблочко» и крыли бойцов РККА трёхэтажным матом. Не выдержав нервного напряжения, безо всякого разрешения на прорыв из кольца, ринулись в атаку танкисты, а с ними и 1700 красноармейцев. Правда, выйти из окружения им не удалось: напоровшись на засаду, все погибли.

Тем не менее, истощённые, едва живые, на сорокаградусном морозе, бойцы Красной армии держали оборону, отражая атаки неприятеля — и финны тоже несли потери.

А шифрограммы, которые посылали в штаб армии комдив Г. Ф. Кондрашов и комбриг С. И. Кондратьев, свидетельствовали о том, что силы оборонявшихся на пределе:

«Штаб армии. Ковалёву. Почему морите голодом? Дайте продуктов. Помогайте, выручайте, иначе погибнем все. Кондрашов» (Шифрограмма от 19.02.40 г.).

«Погибаем. Катастрофа началась. Требуем разрешения на выход. Дожидаемся до 16 часов. Кондрашов. Кондратьев» (Шифрограмма от 23.02.40 г.).

«Вы нас всё время уговариваете, как маленьких детей. Обидно погибать, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения на выход. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы. Кондрашов. Кондратьев» (Шифрограмма от 27.02.40 г.).

В ночь на 28 февраля им наконец дали разрешение на прорыв. Правда, накануне окруженцы получили шифровку, в которой сообщалось о расстреле комдива Виноградова, начальника штаба Волкова и полкового комиссара Пахоменко «за трусость» и за то, что, выходя из окружения, 44-я дивизия оставила врагу под Суомуссалми боевую технику. Решив, что их ждёт такая же участь, комбриг Кондратьев, начальник штаба бригады полковник Смирнов, начальник особого отдела бригады капитан Доронин, комиссар бригады Гапонюк и комиссар 18-й дивизии Израецкий застрелились в штабной землянке.

Остатки 18-й дивизии и 34-й танковой бригады, разделившись на две колонны, двинулись к линии фронта. Более трёхсот раненых оставили на милость победителей, причём выход гарнизона был преднамеренно скрыт от них. Впоследствии специальная комиссия установила, что покинутых беспомощных бойцов ждала жестокая расправа. В завязавшихся боях знамя дивизии было захвачено противником. Колонна, которую вёл комдив Кондрашов, напоролась на засаду и подверглась полному уничтожению. Спаслись только два человека — сам командир дивизии и его адъютант: Кондрашов снял шинель и будёновку с убитого рядового красноармейца и, переодевшись, сумел вместе со своим адъютантом догнать вторую колонну. Которая с большими потерями добралась-таки до линии фронта. От пятнадцати тысяч человек личного состава 18-й дивизии остались живыми 1237 человек, более половины из них — раненые и обмороженные.

Комдива Кондрашова арестовали и вскоре приговорили к расстрелу.

 

***

 

А на Карельском перешейке, перегруппировавшись, проведя учения с отработкой способов уничтожения опорных пунктов противника и усилившись крупнокалиберной артиллерией, 13-я и 7-я армии РККА нанесли серию мощных ударов по «линии Маннергейма» и прорвали её 11 февраля.

К 21 февраля советские войска заняли город Койвисто и побережье Выборгского залива. На второй полосе «линии Маннергейма» финны были намерены удержаться — и бросили в контратаку пятнадцать танков: их большей частью уничтожили.

Напор Красной армии нарастал — и финские войска снова отошли на запасной рубеж.

...Об усталости и ожесточении следующее стихотворение Евгения Долматовского:

 

Земля от разрывов черным-черна,

Гранит красноват и гол,

Как будто уже наступила весна

И снег навсегда сошёл.

А мороз такой, что откроешь рот —

И губы затянет лёд.

Варежку снимешь — мороз такой,

Не шевельнуть рукой.

Может быть, я и слов не найду,

Чтоб рассказать о том,

Как родившийся в двадцатом году

Умирает в сороковом.

На связанных лыжах его привезли

В окровавленный медсанбат.

Могилу на склоне чужой земли

Вырыл ему снаряд.

Товарища вынесший из-под огня,

Склоняется политрук.

А он говорит: «Не смотри на меня,

Отвернись, прошу тебя, друг.

Лицо моё болью искажено,

В глазах у меня темно,

А ты сейчас возвратишься в бой

И страданье возьмёшь с собой».

И политрук, закрыв глаза,

Поцеловал бойца

И ушёл туда, где гремела гроза,

Не повернув лица.

1940

 

***

 

Советское наступление развивалось и ширилось по всему фронту. Железный каток РККА не давал передышки отходящему противнику и продвигался к Выборгу.

Для бойцов шюцкора настала пора грустных песен — таких, как «Жизнь в окопах», которую в начале 1940 года сочинили Аймо Андерссон и Ойген Мальмстен:

 

Наш путь состоял из сражений,

Где только пули песни пели,

Мы не знали, кто уйдёт безвозвратно,

А кому суждено вернуться.

 

Эта жизнь в окопах

Для нас лишь веленье судьбы

Быть может, в итоге пути

Исчезнем в раскатах войны.

 

День сменяется ночью,

Даруя короткий отдых,

Все у костра уснули,

Его согреваясь теплом.

 

А я вспоминаю тебя,

Слезу на любимой щеке,

Если паду в бою,

Это будет последним, что вспомню.

 

Да, было о чём сокрушаться финским бойцам, было от чего с тревогой смотреть в будущее. Потому что к 3 марта Красная армия уже достигла Выборгского укрепрайона. Передовые части 7-й армии охватили город с двух сторон. Бойцы 28-го и 10-го стрелковых корпусов перешли по льду Выборгский залив — преодолели отчаянное сопротивление неприятеля и захватили плацдарм на берегу, перерезав шоссе Выборг-Хельсинки.

Маннергейм ввёл в бой последнюю резервную дивизию. И тотчас доложил правительству о скором исчерпании возможностей финской армии.

...А в квартирах советских граждан в это время слушали выпущенную Ленмузтрестом грампластинку с песней братьев Покрасс на слова Анатолия Д’Актиля (Френкеля) «Принимай нас, Суоми-красавица»:

 

Сосняком по откосам кудрявится

Пограничный скупой кругозор.

Принимай нас, Суоми-красавица,

В ожерельи прозрачных озёр!

 

Ломят танки широкие просеки,

Самолёты кружат в облаках,

Невысокое солнышко осени

Зажигает огни на штыках.

 

Мы привыкли брататься с победами

И опять мы проносим в бою

По дорогам, исхоженным дедами,

Краснозвёздную славу свою.

 

Много лжи в эти годы наверчено,

Чтоб запутать финляндский народ.

Раскрывайте ж теперь нам доверчиво

Половинки широких ворот!

 

Ни шутам, ни писакам юродивым

Больше ваших сердец не смутить.

Отнимали не раз вашу родину —

Мы приходим её возвратить.

 

Мы приходим помочь вам расправиться,

Расплатиться с лихвой за позор.

Принимай нас, Суоми-красавица,

В ожерельи прозрачных озёр!

 

***

 

Премьер-министр Ристо Рюти до последнего дня ожидал обещанной высадки англо-французского экспедиционного корпуса в Финляндии. Теперь же он понял, что помощь не придёт — и 6 марта отправился с делегацией в Москву для переговоров.

К этому времени советскому правительству тоже стало ясно: слишком дорого обойдётся нашему народу завоевание Суоми, если продолжать наступление. Оттого было принято решение заключить с Финляндией мир, удовлетворившись относительно небольшими территориальными приобретениями.

Между тем пока шли переговоры, всё жарче разгоралось сражение за Выборг. До 13 марта 7-я стрелковая дивизия РККА, усиленная танковым батальоном, штурмовала город. В результате ей удалось овладеть южными и юго-восточными районами Выборга, однако его центр по-прежнему удерживали финны. Неизвестно, сколь долго ещё могли продолжаться бои за городские кварталы, однако мирные переговоры завершились, и боевые действия были остановлены. Финское правительство приняло все советские условия, по которым Выборг надлежало передать СССР. Потому утром 14 марта финские части в полном боевом порядке покинули город.

...Спустя четыре года на мысе Пуот-Ниеми близ Выборга красноармейцы обнаружили подвал, который был заполнен трупами советских военнопленных, зверски замученных финнами. Судебно-медицинской экспертизой и показаниями свидетелей установлено, что эти убийства относятся к периоду советско-финской войны 1939-1940 годов.

 

***

 

Финский поход Красной армии завершился.

Финляндия была вынуждена удовлетворить все официально сформулированные территориальные претензии Советского Союза. Согласно подписанному 12 марта договору к СССР отошли: весь Карельский перешеек, включая Выборг, Западная Карелия, часть полуостровов Рыбачий и Средний, небольшой кусок Лапландии и острова в восточной части Финского залива. Кроме того, Советский Союз получил в тридцатилетнюю аренду полуостров Ханко, на котором была создана военно-морская база Балтийского флота.

Дорогой ценой далась эта победа. Безвозвратные потери РККА, включая умерших от ран и пропавших без вести, составили 126 875 бойцов. Финны потеряли убитыми 26 662 военнослужащих.

Советский Союз всегда скрывал свои потери в боях Зимней войны. О них по сей день продолжают спорить историки.

Исполнение песни братьев Покрасс «Принимай нас, Суоми-красавица» было приостановлено постановлением ЦК ВКП(б) вместе с рядом других предвоенных песен.

...А через три года после окончания боевых действий Александр Твардовский вернулся к событиям 1939-1940 годов в следующих горьких строках:

 

Из записной потёртой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

 

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далёко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А всё ещё бегом бежал,

Да лёд за полу придержал...

 

Среди большой войны жестокой,

С чего — ума не приложу —

Мне жалко той судьбы далёкой,

Как будто мёртвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Промёрзший, маленький, убитый,

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.