Выигрыш (часть 1)

Лёхе Токину всегда везло. Ну, просто везло, как последней сволочи!
Если мы попадали в женскую общагу для блуда и самоутверждения, то мне всё время попадались толстые, грубые кобылы с раздвоением личности, а ему глупые, симпатичные блондинки, специально созданные для необременительного полового времяпровождения. Или меня обязательно поймают контролеры, если я забуду взять студенческий билет, а его без этого билета даже в электричках не трогали.
Короче, он был отмечен какой-то высшей печатью, а я малозначимым штампом где-то в правом верхнем углу. В общем, ему опять подфартило. Под самый Новый Год.
Были раньше такие денежно-вещевые лотереи по 30 копеек. Их насильно «впаривали» старосты групп, грозя разборками на комсомольском собрании. Приходилось брать и верить в то, что через две недели ты выиграешь автомобиль «Жигули» за пять тысяч. Ну, понятное дело, эти «Жигули» выигрывал кто-то в Соликамске или Куйбышеве, но только не в Курске, только не в мединституте, где мы с Лёхой честно прогуливали лекции и бухали неистово, по-комсомольски.
Так вот, Лёхе всё же повезло и с этой чёртовой лотереей. Он героически выиграл надувную лодку «Нырок» за 87 рублей 53 копейки. Об этом он мне и сообщил торжественно и ярко 30 декабря 19… года. И тотчас мы ринулись в сберкассу, в которой был «короткий день».
Я ещё было заикнулся про саму лодку на предмет экстремальных путешествий по рекам СССР, но был сбит железной логикой — что пить на Новый Год?
Как правило, все отложенные деньги, кончались примерно за три дня до праздника, и приходилось идти на железнодорожную станцию, где за 3 рубля плюс две бутылки водки грузить машины ящиками с ценным бухлом. Естественно, пока шла погрузка, происходило и мелкое воровство в пределах ящика горькой настойки «Стрелецкая».
Но сейчас мы гордо и независимо шагали по улице Ленина. У каждого в кармане было по 43 рубля с мелочью. Это были огромные деньги, граждане. Особенно для студентов медицинского института.
— Предлагаю завтра не совершать лишних движений и утро начать с вина, — важно произнес Лёха, сплёвывая шелуху от семечек.
— А сегодня? — гуманно спросил я.
— А сегодня надо хотя б в хате прибрать, — зачем-то ответил он.
— Ага, полгода не убирали, а сейчас прямо чистота понадобилась. Смысл какой?
— Эта лотерея — знак. Напоминание, что мы люди, а не скоты какие-то. С Нового Года в новую жизнь, — уж совсем странно «задвинул» Леха.
Я посмотрел ему в глаза и не нашел признаков душевного расстройства. Может, он и прав? Ладно, пошли чистить комнату.
Лёха жил в общаге железнодорожников, куда его пристроил отец, главный проверяющий хирург по Северо-Кавказской железной дороге.
У Лёхи в распоряжении была маленькая комната на первом этаже с кособоким шифоньером и двумя скрипучими железными кроватями. Я, как человек без определенного места жительства (временно), входил в эту комнату через окно, посредством специального ящика из-под болгарского зелёного горошка «Глобус».
Лёха шел через вахтёра и открывал щеколду на раме. Через это окно мы принимали гостей и пэтэушниц. Из него мы смотрели на внешний мир и мечтали о вселенском равенстве и братстве.
На первом этаже не было сортира, а идти ночью на второй этаж в трусах и грязных ботинках было стрёмно. Поэтому мы струячили в бутылки из-под пива и вермута. Бутылки аккуратно расставлялись под кроватями и абсолютно не напрягали. Вместо мусорного ведра мы пользовались газетой, расстеленной посреди комнаты. На неё же бросали всевозможный мусор и окурки.
Только два неудобства было в этом помойной зоне — вонь и необходимость обходить «могучую кучку». Но ко всему в этой жизни можно привыкнуть, даже к белой горячке. А уж мусор — вообще дрянь.
И вот, сегодня мы по-геракловски расчищали конюшни и сливали мочу из бутылок в какую-то старую кастрюлю. Пять раз мы выплескивали эту кастрюлю за борт и теперь под окном у нас разлилось «жёлтое озеро», благоухая омерзительным образом. Проходящие мимо железнодорожники напрягали лица и вытирали глаза форменными манжетами.
Уборку мы закончили поздно ночью и трезвыми завалились на кровати. Мой сон был непорочен и сладостен. Никаких говорящих тапочек и Дип Пёрплов.

***

Я проснулся раньше Лёхи и наполнил пивную бутылку утренней росой. Она искрилась в лучах радостного солнца, как токайское какого-то там урожая. Осторожно поставив ёмкость под кровать, я открыл форточку.
Вместе с морозом и солнцем в комнату ворвался специфический вокзальный запах. Ну, вы знаете о чём я.
— Вставай, Лёха, на улице праздник и поют провода о чём-то своём, высоковольтном, — громко и почти торжественно произнес я.
— Я щас, только допью «Агдам», — откуда-то из мира грёз раздался голос Лёхи.
— Опять один бухаешь? Давай поднимайся для настоящих подвигов, — гнул я свое.
В итоге Лёха, почёсываясь и бормоча какие-то заклинания, прошлёпал к шкафу и безо всякой цели заглянул в него. Не найдя там ничего интересного, он зевнул и потянулся за пустой бутылкой.

***

Мы шли бодро, подгоняемые умеренным морозом. Снег хрустел под ногами по-новогоднему и солнечные блики кололи в глаза приятными вспышками. Наличие в карманах сорока трёх рублей с мелочью и желание выпить вина делало утро волшебным и стоящим того, чтобы называться утром.
В гастрономе на площади Перекальского революция не свершилась, там пока ещё только брали «Зимний» народы, избавленные от прибавочной стоимости. Толпа была многорука и стоумова. Какими-то фантастическими пассами деньги переправлялись в зарешёченное оконце, а оттуда в обратном направлении, как перелётные птицы, правильным косяком летели «огнетушители» и поллитровки. Попадались, правда, и какие-то гадкие утята в виде бутылок с «жигулевским», но это никого не напрягало.
Мы с Лёхой органично влились в ряды алкашей со светлым будущим. Такого единства сейчас нет и навряд ли когда будет. Плечом к плечу, дыша перегаром и плановой экономикой, мы терпеливо коротали время в предновогодней очереди за необходимыми объёмами волшебства. И, наконец, мы вышли на улицу с красной спортивной сумкой, в которой звякали и манили атрибуты праздника.
Короче, мы взяли две «Столичные», две «Андроповки», четыре красного «Аиста» (по оригинальной технологии) и одну шипучку «Салют» (на всякий случай, для возможных дам). Из закуси — сырки «Орбита», венгерское сало и хлеб.
Идти было легко и морозно.
Прямо в парк «Пионеров» направили мы свои героические тела. Но там, возле деревянных гномов с неприличными надписями, нас ждал вселенский облом — милицейский патруль уже вовсю хлестал водку.
Да, это очень неприятно. Не то что они пьют водку с утра, а то, что выпив её, они реально могут отобрать эту водку у нас.
— А пошли на крышу, как тогда, помнишь, ночью перед экзаменами, — предложил Лёха.
— Верняк, пошли, — согласился я, понимая торжественность обстановки.
Серые девятиэтажки мы жаловали своим посещением не часто. Только если справить нужду в непринужденной обстановке или по-быстрому употребить вермут там, иль «777».
Но недавно мы открыли для себя новый вид самоутверждения. Сидя на краю парапета и обозревая окрестности, как птицы, мы пили водку и плевали вниз. Это было фантастично и давало зарядки часа на три.
И сейчас, в предновогоднее утро, мы совершили этот ритуал, который оказался в «тему». Именно там, на крыше, мы решили сходить в кинотеатр и приобщиться к важнейшему из искусств. Наша сумка облегчилась на одну «Столичную» и «Аиста», а головы наполнились иллюзиями.
В кинотеатре «Юность» шел странный фильм «Скорость», в котором звучала песня Андрея Макаревича о перемене каких-то там мест.
Нам же места достались в самом центре, откуда хорошо наблюдать за действом. Но лучше б мы сели на «галерке». Там и выпить можно и даже поспать, если что. А тут сплошная чертовщина. Какой-то автолюбитель на самопальном агрегате мчался по извилистой трассе. И, сука, мчался от первого лица. То есть, зритель сам как бы находился в кабине, ну вы понимаете. Может, кому-то это и щипало нервы, но мне это щипало желудок, вызывая рвотные рефлексы. Меня конкретно укачивало.
«Проехав» пяток километров, я понял, что имею полное право блевануть. Лёха забрал у меня сумку и напутствовал одним словом:
— Дерзай.
Я стремительно стал пробиваться к выходу.
Интеллигентно и молча, я ступал по чужой обуви и не извинялся. Но всё же, в конце ряда, пришлось выпустить часть заряда. Это не понравилось не только публике, но и мне. Кто-то дал мне по горбу. Но всё же, я был настойчив и выбрался на улицу.
Из последних сил я добрался до покосившегося забора, упёрся руками в гнилые доски и излил душу перед природой. С каждым извержением я чувствовал лёгкость метафизического полета и чей-то пристальный взгляд за спиной. Я уже знал, кого увижу, когда обернусь и сознательно оттягивал эту операцию.
— Ну, что там у нас, всё в порядке? — демонически был поставлен вопрос тех, кто за спиной.
— Одну минутку, товарищи, я буду… — сумбурно ответил я, засовывая в рот два пальца.
— Хорош, шутки шутить, одевай шапку и поехали, — прервали меня строгие голоса.
В «бобике» было также холодно, как и на улице. Его трясло на ухабах благодаря жёсткой подвеске. Мозг сверлила одна только мысль — «с институтом покончено».
Вдруг автомобиль резко затормозил. Я напрягся, готовясь к побегу или отчаянной лжи. Но когда дверцу распахнули и меня вытащили в праздничный, сияющий мир всё само собой разрешилось.
— Ты студент? — задали органы своевременный вопрос.
— Да, у меня нет денег, но вот семечки и билет в кино, оно ещё идёт, — отвечал я честно, как было завещано.
Причина моего извлечения стояла рядом. Это был представительный человек, доступный всем ветрам и незаконным поборам. Меня выгодно поменяли на него. УАЗик с козырным пассажиром умчался в снежную даль, оставив меня на мосту через речку Тускарь.
И побрёл я пешком в сторону общаги железнодорожников, радуясь потускневшему солнцу и свободе выборов.
Лёху я ждал не долго. Ему фильм тоже не понравился и вскоре мы пили «Столичную» в нашей комнате с мусорной кучей.
Я смаковал своё приключение по каплям. Лёха радовался, что Новый Год уверенно идёт к продолжению. В итоге мы всё же решили, что пить в общаге, как какие-нибудь зомби, пошло и глупо.
— Предлагаю отметить смену календарных формаций в Харькове. Там людей много и я хочу купить скрипку, — грохнув по столу кулаком, крикнул я.
— Принимается! — как на митинге заорал Леха.
— Там, кстати, можно и бутербродов купить.
— И «Пепси»…
Мы рванулись в сторону вокзала. А на улице уже конкретно стемнело.
Это было, как в старых фильмах режиссёра Рязанова. Снег хлопьями, похожими на бабочек капустниц, окружал нас весёлым хороводом. В окнах частного сектора горели ёлочные гирлянды и играла музыка группы «Круиз».
Мы вышли к Курскому вокзалу заповедными тропами. Он встретил нас, словно Кремлёвский дворец съездов. В самом помещении было тепло и возбуждённые пассажиры разных направлений пили огненные воды, блестя глазами и сапожным кремом. В зале ожидания было слишком светло, да ещё эти картины с колосьями пшеницы…
Мы спустились в чрево вокзала — подземный переход. Здесь, как в Аду, кипела жизнь и совершались грехи.
Мы тоже выпили. «Огнетушитель» «Аист» (по оригинальной технологии) пришёлся кстати. Там же мы купили бутерброды с жареной колбасой и «Пепси». Грязный пол принимал наши окурки как должное.
Вскоре мы познакомились с каким-то дембелем. Тот добирался домой в Белгородскую область аж из самого Смоленска. Добирался уже три недели. Добирался упорно и поступательно. Но силы природы были неумолимы. Начав пить у родного КПП, он не смог остановить благородный процесс и это лишило его сначала денег, а потом географической ориентации.
Тем не менее, сегодня он находился в двух часах от дома и потому был вдохновлен идеей пригласить кого-нибудь в гости. Мы согласились быть его гостями и даже купили три билета до Харькова. Это было условие. Сначала Харьков, потом Белгород.
Дембель делал руками хореографические па и шипел, подражая паровозу. Мы воодушевлённо «прикончили» «Андроповку» и запели «Интернационал». Наш порыв подхватили окружающие граждане, всё шло к грандиозной постановке «Бориса Годунова». И тут, сквозь радужную пелену, я увидел её…

***

И тут, сквозь радужную пелену, я увидел её. Вернее, ощутил этот душераздирающий взгляд карих глаз, огромных, как наш выигрыш. Я был остановлен во времени, но качался в пространстве. Наплевать! Качаться можно, если ты пьёшь «Андроповку» и поёшь про «решительный бой».
Но я уже не пел. Я плыл к ней в золотой гондоле сквозь метеоритную пыль и эволюцию. Она ждала меня долго у причала и не моргнула ни разу. Что-то происходило со мной. Это, наверное, и была та самая дрянь, которую в бразильских сериалах называют любовью. И она была смертельна.
Бордовое пальтишко, модное по всем векторам, вязаная шапочка с орнаментом по экватору прекрасной планеты. Короткие оранжевые сапожки и румяные щёчки. И ещё этот хрупкий пар возле чуть вздёрнутых губ, как у японки. Она была одна на миллион. Да что там миллион! Она была единственной в этом грязном мире, где Лёха доставал последний «Аист» (по оригинальной технологии).
— Тебе холодно? — спросил я, не думая о билетах в Харьков.
— Мне страшно, — ответила она, думая о чём-то плохом.
— Здесь не может быть страшно, тебя обманули, — возражало мое второе я.
— Вон они стоят, видишь у колонны, — кивнула она куда-то влево.
Я посмотрел туда и всё понял. Их было трое. Два мужика в почти одинаковых, тёмно-зелёных «Алясках» и лицо кавказской национальности в непонятной одежде. Они смотрели на неё пристально и с желанием. Нехорошим, не новогодним желанием. Это была охота. Охота на мою как бы любовь. Я было рванулся к ним, но она поспешно схватила меня за рукав.
— Не надо, я тут уже давно, — шепнула она.
— Я буду рвать их, — сумбурно воскликнул я, понимая, что наверняка порвут меня.
— Это невозможно, они сильнее. Они хотели взять меня с собой в машину, но им помешали, теперь они ждут.
— Стой тут, не уходи, — сказал я и взял её за плечи.
Мерзкая троица о чём-то стала совещаться. И эти переговоры были плохими. Я знал это.
Чёрта лысого! Мрази! Вы зря всё это. Во мне не было страха. Это как раз тот случай, когда мир стоит копейки, а любовь дороже бутылки «Московской».
Я метнулся к Лёхе и дембелю. Те уже допили «Аиста».
— Остался только «Салют», — сообщил Лёха, разводя руками.
— Отлично, надо девушку угостить, — обрадовался я. — И ещё кое-кого…
Мы окружили её и предложили «шипучку» в единственном чистом стакане. Она улыбнулась и я понял, что всё будет хорошо и даже больше.
Через пятнадцать минут мы уже все вместе смеялись над приключениями гостеприимного дембеля и «добивали» дешёвый «Салют». Интернациональная вражеская группировка нетерпеливо топталась на углу подземного перехода. Они действительно были полны здоровья и тьмы. Но нам на это было чудесным способом наплевать.
Потом всё происходило, как в кино. Мы вчетвером выбежали на вокзальную площадь и я истошно завопил: «Такси!». Мои слова, наверное, были слышны даже в Новом Афоне. Сияющая «Волга» подкатила, как карета из «Золушки».
Мы завалились в «мотор» шумной толпой и водила «рванул» в ночь. За нами последовала бежевая «шестёрка». Казалось, зло имело свои реальные планы и отступать не собиралось. Да пошли вы…
Уже через десять минут мы остановились у панельной пятиэтажки в районе Мурыновки. Словно в добротном боевике мы повыскакивали из такси и как настоящие телохранители провели её в подъезд с мутной лампочкой без плафона. Лёха с дембелем захлопнули дверь, держа в руках по половинке кирпича. Я с ней поднялся на второй этаж.
— Спасибо, вот моя квартира. Как тебя зовут? — взволнованно говорила она глупые слова.
— Не вопрос, Беспяткин я. А там Лёха и дембель, имени пока не знаю, — ответил я не более умно.
Почему в таких ситуациях люди ведут себя, как последние идиоты. Ведь надо как у Александра Дюма задвинуть что-то типа: «Сударыня, ваши глаза говорят мне…».
Ничего подобного. Я чесал затылок и медленно спускался спиной вперёд по щербатой лестнице. Она стояла молча и просто смотрела.
Когда я был на четвертой ступеньке от второго этажа, Она вдруг сказала:
— Подожди.
Я замер. В её руках внезапно оказался маленький блокнотный листок и чёрный цилиндрик губной помады. Она суетливо написала на бумаге номер телефона и слово «Оля».
— Если захочешь, позвони завтра, — как-то испуганно чирикнула она и нажала кнопку звонка.
Мне показалось, что где-то запели колокола, созывая верующих к заутренней.
Пока я прятал волшебный листок в недра пальто, стараясь не попасть в карман с дыркой, она исчезла. Я в полусне спустился к пацанам и мы вышли на улицу.
Не пройдя и двадцати метров, мы попали под «раздачу». Нас били жестоко и правильно. Кровищи было, мама родная! Я потерял счет звёздам и времени. Но всё быстро закончилось, когда кто-то с балкона заорал, что вызвали милицию.
Две тёмно-зелёные тени и одна тень кавказской национальности метнулись в подворотню. Снег почему-то престал падать. Наступила фантастическая, сказочная тишина, которую нарушил дембель.
— Да когда же я домой попаду, а?