Дядя Коля и его Девочка

Сейчас здесь хайвей, а когда-то...

Улица Коммунальная. Наша пятиэтажка, за ней другая, дальше школа номер четыре, ещё три дома — и Псков заканчивается. Это по левую сторону улицы, а по правую — городу конец уже напротив школы. За городской больницей яблоневые сады, за садами «Родина». Не сам совхоз, до него километры, а его поля. Поля, поля, поля... Мы бегаем туда за зеленой кукурузой и горохом. Улица Коммунальная пустынна, машин в городе мало, в нашем дворе — всего две: серая служебная «Волга» военного генерала, его квартира этажом ниже нашей (да-да, генералы жили когда-то в двушках), и красный жигуль у пятого подъезда. Он редко покидает своё место, его счастливый обладатель — моряк дальнего плавания. Спокойная улица, редкий автобус, цыгане «с Родины» едут на телеге, пьяная ночная гармонь.

А во дворах шумно. В телевизоре Брежнев и «Сельский час», компьютеров нет в природе. Контрацептивы есть, но их называют иначе, они крайне ненадежны и в дефиците, — в итоге у дома толпы детей всех возрастов. На скамейках старушки во фланелевых халатах. Рядом стоят молодые женщины. Сидеть им неудобно и даже неловко, их юбки так коротки... Они общаются. Мужчины на скамьях за длинным узким столом из трёх серых досок. Настольные игры, в ногах банка пива, водка за пазухой.
Мой отец не часто выходит к столу. «Пить я не люблю. А играть... А с кем там играть? Разве что, с дядей Колей». Отцу дядя Коля годится в отцы, а мне, получается, — в дедушки. Но все: и взрослые, и дети — называют его дядей. Дядя Коля слеп от рождения, ходит с белой тростью. Это так приятно, увидев его вдалеке от дома, где-нибудь на «Маяке», подойти и сказать: «Дядь Коль, я вас провожу?»

— Ааа, это ты, Максим! Ну, проводи-проводи? Благодарю.

Дядя Коля любит шахматы, у него специальная доска, в каждой клеточке отверстие, у каждой фигуры штырёк. И играет он как Бог. Так говорит папа. А его мнению можно доверять, ведь сам он играет ещё лучше. Сколько мастеров этого спорта покинули стол в слезах, проиграв ему «непонятно как». Не счесть. Рядовым разрядникам отец или давал фору, или предлагал выбрать любую клетку и назвать фигуру, которая в выбранной клетке поставит мат королю. И ставил.

Он всегда говорит сопернику, расставляя фигуры: «Сдавайся сразу. Шахматы — это спорт, а я спортсмен, поддаваться не обучен. Даже детям. Ты или сразу сдавайся, или заходи лет через двадцать, когда я состарюсь. Или лови момент, когда я пьяный. Спорт не любит старых и пьяных». В конце концов, охотников играть с ним не осталось, даже залётные гроссмейстеры со своими сеансами одновременной игры стали обходить наш двор стороной.

Однажды, в один прекрасный летний день, дядя Коля появился во дворе со своей белой тростью, но не один. Рядом шагала собака-поводырь очень редкой породы «колли». Старик долгие годы «стоял в очереди» за собакой. Воспитание поводыря обходилось государству не дешево, в несколько сотен рублей. Получить такую удавалось не каждому слепому. И то — не в собственность. Это было счастье, которое не могло повториться. Второй собаки уже не выдадут, «ни-ког-да». Дядя Коля не раз говорил это мужчинам за игровым столом. Он её так ждал. И вот — наконец. Собаку звали Девочка.

Прошел год. Солнечный майский день. Стол. Стук домино. Дядя Коля выходит с Девочкой, тростью и своими шахматами «в дырочку», усаживается. Подбегает детвора: «Дядь Коль, поговори с Девочкой!»
Старик шепчет собаке в ухо, она внимательно слушает, широко открыв глаза, отстраняется и уже в свою очередь прижимается лисьей мордочкой к уху дяди Коли, шепчет. Да-да, она умела говорить.
— Что? Что она сказала?
— Девочка сказала, что мальчикам пора идти домой и делать уроки, завтра в школу.
— Дядь Коль, а можно погладить Девочку?
Дядя Коля наклоняется, собака шепчет.
— Девочка сказала, что рановато ещё мальчикам гладить девочек, мальчикам надо делать уроки.
Лариска, девочка из четвертого подъезда, хитрая такая девочка, спрашивает:
— А девочке можно погладить Девочку.
Слепой снова советуется с собакой.
— Увы, мадмуазель, мальчикам станет завидно, и они обидятся.

— Ну и что? Обидятся, а потом простят! — не отстаёт Лариска.

— Простят? Разве такое возможно? Девочка, что скажешь?

— Что она сказала?

— Мальчики не простят... Ни-ког-да. Девочка, я правильно тебя понял?

Собака кивает головой. Смеёмся. Мы, конечно, давно уже знаем, что гладить поводырей нельзя, но не упускаем случая спросить. Дядя Коля каждый раз выдумывает новые предлоги для отказа, не повторяется, это нас забавляет.
— Максим, отец дома? Ты бы сбегал за ним.
Папа в табачном дыму на кухне. Его глаза увеличены линзами очков, но он меня не видит. Понятно. Папа сочиняет стихи. Наконец, замечает. «Давненько, давненько я не брал в руки шашек»

Они расставляют фигуры.
— Сдавайся сразу, дядь Коль.
— Не бывать такому, я скорее ослепну.
— Ты главное не нервничай, когда будешь проигрывать.
— Я спокоен, Володя. Слепые... Те, которые от рождения... Шизофренией не болеют. Ни-ког-да.
— Да? Не знал.
— А ты знай. И бойся.
Они играют долго, дядя Коля смотрит пальцами, ему требуется больше времени для принятия решения, отец терпеливо ждет, смотрит в землю.
— Володь, не злись.
— Я не злюсь.
— Нет, злишься.
— Откуда ты знаешь?
— По запаху. И не смотри в землю, смотри на собаку. Девочка, ляг сюда.
Собака укладывается папе в ноги, игра продолжается.
Дядя Коля делает нелепую ошибку, такое редко случается.
— Нууу, дядь Коль!
— Что? Что? Молчи, молчи! Я сам, сам.....
Спина слепого выгибается, он раскачивает корпусом, пальцы в бешенном темпе ощупывают фигуры, пустые белки глаз что-то ищут в небе. Подсказку? Он очень похож на пианиста в артистическом экстазе. Вдруг он замирает, белки перестают вращаться.
— Аааа, вот он, собака. Слон!
Игра продолжается.

Прошел месяц. В один прекрасный летний день Девочку украли на «Маяке». Кто-то привел Дядю Колю во двор, он плохо шел, спотыкался. Его усадили на скамью. Он смотрел в землю и беззвучно трясся. Женщины ревели в голос, плакали дети, мужчины прятали глаза. Приехала скорая, дядю Колю увезли. К нам во двор потянулись разные люди, подошел участковый, вышел генерал, местные уголовники страшными словами клялись вернуть собаку и зарезать «суку», прибывший на побывку моряк дальнего плавания обещал им за Девочку «сотку» и «королевскую поляну на всю братву». Девочку так и не нашли. «Залетный работал», — сказали уголовники, — «падла».
Дядя Коля вернулся из больницы, стал редко выходить к людям, в шахматы играть перестал и тем же летом умер.

Поминки. Моряк «накрыл поляну». За столом нет свободных мест, десятки людей поминают стоя. Отец сидит рядом с генералом, смотрит в землю. Два-три раза мама пытается увести его домой, она боится уголовников. «Володя, хватит. Пойдем». Папа не отвечает, что-то рычит в землю. «Не переживайте. Я за ним пригляжу», — успокаивает генерал. Мама уходит. Темнеет, отец опрокидывает в себя очередную стопку, падает на землю, мне страшно, я плачу. Генерал с тремя уголовниками берут его на руки и несут домой, плетусь позади. Лестница.

— Тяжелый кабан.

— Мой папа не кабан! Он мастер спорта по академической гребле! У него есть значок! И ещё он поэт!
— Слыхал? Этот поэт Кеше два клыка вынес.
— Кеше?! Вот этот!? Вот гад!
— Разговорчики при детях.
— Молчим, начальник. Молчим.
Пятый этаж. Мать открывает, пятится.
— Что? Что? Зарезали?
— Успокойтесь, мамаша. Перепил мужик, бывает, ему бы проблеваться.
Уголовники уходят, мама с генералом затаскивают папу в туалет, я остаюсь в прихожей.
— Вы уж извините, он вообще-то малопьющий.
— Да-да.
Они укладывают его в моей комнате, он снова что-то рычит, и мне, наконец, удается понять — что:
«Ни-ког-да... Ни-ког-да...»