У него мои деньги… (пособие как найти настоящую любовь, продолжение)

Предыдущая глава: https://alterlit.ru/post/42071/

Что я ему сделала, этому гаду и извращенцу, что он решил вот так со мной разговаривать? Подумал, мне можно предлагать денег и затаскивать в машины для подобных извращений! Кто и что научило его относиться к людям, как к вещам, выбирать, как на рынке, подходящую внешность, смазливую мордашку, ангельский голосок. 
Это было чудовищно, потому что к душевной боли стала примешиваться и боль физическая — новенькие туфли на высоченной двенадцатисанитметровой шпильке, хоть и были поначалу удобны, к концу дня стремительных перемещений между московскими ресторанами и кафе, начали немилосердно жать, и я уже почти перестала делать вид, что не хромаю, как сбитый летчик в расцвете лет.
Между двумя высокими офисными зданиями стекла и бетона притулился старенький кирпичный доходяга, в котором доживал свой век книжный, а в цокольном этаже привольно раскинулась и пахла всеми оттенками жженой резины и синтетики, барахолка китайского ширпотреба. Воровато оглянувшись, словно за мной по пятам шли папарацци и фиксировали каждый шаг, я перекинула через плечо свою Шанель и зашагала вниз по лестнице.

Глава 4. 

В магазинчике было полутемно, в углу нервно мигала сломанная лампа дневного света, над рядами вешалок и сваленных кучами тряпок витал дух безудержного шопоголизма и нищеты. Я быстро примерила балетки и вышла на свет с ощущением долгожданного освобождения. Пока только от боли в ногах. Душевная боль никуда не делась, в голове крутилась пластинка из мыслей о только что произошедшем абсурде.
Я думала об этом странном человеке. Сквозь стеснение в груди, обиду и боль пробивалось чувство, похожее на жалость и сострадание. Я прислушалась к себе... да, мне было его жалко. Вряд ли он все это придумал, чтобы заманивать в сети доверчивых девушек и заставлять их обслуживать свои прихоти. Это каким же нужно быть покореженным изнутри, чтобы жить такой жизнью. А его друзья? Люди, у которых случилась в жизни личная трагедия с печальным исходом, да так, что они теперь вообще не могут ничего делать с женщинами. Этот Анатолий, который «только смотрит»... Страшно представить, что с ним произошло. 
Я шла по улице, а в моем сознании невольно вставала эта картина. Почему-то я видела всех друзей в строгих деловых костюмах и черных очках. Они медленно выходят из большого загородного дома и по гравийной дорожке направляются к гаражу, там стоят самые разные машины. Представить машины было легко, я уже изучила их по найденным в гугле фото, когда фантазировала о мужчине своей мечты. Там стоят кабриолеты, блестящие юркие седаны, но друзья открывают двери и садятся в самый черный из всех черных, огромный Линкольн Навигатор, который стартует тут же, как внезапно проснувшийся хищный и очень опасный зверь. Стекла затонированы, поэтому видно только того, кто сидит за рулем, и Анатолия, который, как обычно, на пассажирском. Машина несется по эстакадам, дорогам и мостам, и вот, на обочине одной из трасс стоит и жмется от холода одинокая тонкая фигурка. Это уличная девушка, она вышла в этот вечер в надежде подзаработать, но ледяная рука страха сжимает ее сердце, в котором еще не до конца умерла надежда. Не на чудо, в чудо она уже давно не верит. Просто во что-то хорошее. 

Нет, не так. Это не случайная попутчица. На дороге стоит их девушка. Та, которая пришла на встречу с богатым извращенцем и согласилась на предложенное. В назначенный день и час она должна надеть высокие лаковые сапоги, чулки в сеточку, короткую юбку, выйти на трассу и ждать. Они подъезжают, распахивается дверь, и она оказывается в салоне. Внутри словно сгустился дух ненормальности и похоти. Те, которые сидят сзади, не снимая пиджаков просто расстегивают брюки и ставят купленную игрушку на колени. Прямо на пол в машине, на коленки в «сеточку», так, что ее длинные ноги складываются пополам и каблуками упираются в резиновый коврик водителя, юбка задирается до ушей, кто-то из них грубо берет ее за затылок, скручивает волосы в кулак и насаживает на свой член. 

Я услышала телефон где-то со сто десятого гудка. 

— Удивительно, еще только девять вечера, а ты не спишь.
— Вика....Мне плохо.
— Что такое? Ты вообще в курсе что происходит? Тимати с Решетовой расстались, — хихикая докладывает подруга.
— Что там Тимати, тут такие страсти у людей происходят. Посоветуй Решетовой в комментариях в Тиндере зарегистрироваться, 
— Что, есть уже успехи?
— Ага. Еще какие.
Я сдерживала подступающие слезы, готовые превратиться в полноценную истерику.
— Что-то у тебя голос странный. Давай посидим сегодня, скажем, в Vogue café, идет? Хотела кое-что рассказать, но ты же понимаешь, по телефону я не могу.
— Давай, до встречи. 

Вика, как всегда, опаздывала, но сегодня торопиться было уже некуда, поэтому я заняла свой любимый красный бархатный диван в центре зала и как-то механически принялась разглядывать посетителей. В голове все еще крутилась картинка с девушкой, сосущей члены. На этом фоне все остальное выглядело какой-то специально и искусственно дополненной реальностью: за круглым столом справа щебетали две студентки с десятью пакетами, зашедшие поужинать после шопинга в ЦУМе, за барной стойкой расположились пара трансвеститов с крокодиловой Birkin, за большим столом напротив восседала большая компания иностранцев, видимо пришли на деловую встречу.
От наблюдений отвлек официант, принесший бутылку очень дорогого шампанского.
— Молодой человек, я не заказывала.
— Это комплимент от мужчины со стола напротив.

Комплимент оказался весьма симпатичным бизнесменом из Швейцарии, средних лет, ростом под сто девяносто, блондином, можно сказать, почти альбиносом: белая шевелюра, белые брови, очень светлая кожа, чуть присыпанная пудрой веснушек, и атлетичное телосложение. Полная противоположность моему недавнему мужчине мечты, благодаря которому я выглядела сейчас как чересчур глянцевая картинка элитного журнала мод, прячущая дешманские балетки от любопытных глаз. Щедрый на шампанское незнакомец был крайне вежлив, культурен, сдержан и максимально обходителен, так что, в целом оставил положительное впечатление. В Москве Дэвид находился последний день, и мы решили продолжить общение по watsapp. 

Вика была обрадована бесплатным шампанским так, что на глазах чуть не проступили слезы счастья, почти как при покупке очередной песцовой шубы. Можно было бы сказать, что вечер удался, и я совершенно забыла о случившемся парой часов раньше, но это было бы ложью. 

— Погоди, — подруга приканчивала очередной коктейль, который призван был взбодрить после бутылки игристого, — то есть ты, находясь в здравом уме и трезвой памяти, без нажима криминальных авторитетов, которые захватили бы тебя и держали взаперти, угрожая продать твою почку страждущему инвалиду, взяла кредит на ахеренную сумму денег и сейчас сидишь и паришь мне мозг тем, что какой-то мудак с парком дорогих машин трахает девок своим огромным пламенеющим членом? Саша, ты с ума сошла? Как ты расплачиваться будешь? 
— Не знаю..
— В смыслеее ты не знаешь!, — Вика, казалось, сейчас выпрыгнет из своих обтягивающих леггинсов из эко-кожи.
— В прямом! И кстати, если сейчас кто-то и парит мозг, так это ты. 
— Я просто в шоке. Как ты могла...
—Я думала, он будет таким, каким вообще-то и выглядел на фото. Господи, Вика, я просто чувствовала его почти физически. Этого не должно было произойти, все эти безумные минеты, какие-то левые бабы — это все его травма, на самом деле он очень добрый, ранимый, тонкий человек, понимаешь. Я не могу ошибаться, это все его друзья, эти больные идиоты. Ему просто нужно сменить круг общения, все бы пришло в норму, встало бы на свои места, боль ушла, обиды сгладились, и мы были бы вместе.
— Саша, ты рехнулась, о чем ты говоришь. Какие обиды, какая боль, на тебе повис нечеловеческий кредит, как ты думаешь его гасить? Работы нет, денег нет, ты бабушкину квартиру что ли продавать будешь? Забудь этого мудилу, не вылечит его никто, думай о себе!
— Я думаю... А что ты хотела мне рассказать, но не могла по телефону?

Она открывала рот, что-то взахлеб рассказывая мне о своем, как водится, неудавшемся браке и жадном нахрапистом муже, а я невольно вспоминала обстоятельства, при которых мы познакомились с ней пару лет назад.
На самом деле, если подумать, да даже если и не прикладывать никаких умственных усилий, факт оставался фактом — в столице Вика была единственным близким мне человеком. 
Я познакомилась с ней на закрытой вечеринке богатого мажора, где Ничка крутила своей аппетитной попой вокруг стального шеста, поражая отточенной хореографией и словно приклеенной улыбкой. 

Если вы подумали, что я московская интеллектуалка, удачно родившаяся в элитной квартире в центре города с серебряной ложкой во рту, вы очень ошибаетесь. 
Мои родные, из которых, так сложилось, я знаю только женщин по маминой линии — этакое женское царство, мама, бабушка и прабабушка. Я родилась в маленьком областном северном центре среди панельных двухэтажек, частной застройки и развевающегося на ветру сохнущего белья, которое хозяйки выходят собирать с тазами наперевес. Большую часть своей жизни мы с мамой прожили в одной из таких панелек, она работала воспитателем в садике, я ходила сначала в соседнюю группу, потом в соседнюю школу, потом ушла из дома и уехала к бабушке. 
В столицу. В лучшую жизнь. Нет, даже не так, подальше от чужой мне женщины, матери. Иногда мне казалось, она просто пришла в роддом и выкрала оттуда первого попавшегося младенца. И этим младенцем зачем-то оказалась я. 

В детстве я придумывала объяснения и разные сюжеты, почему она решила завести ребенка. Ведьмам ведь тоже нужно передавать по наследству свои знания, думала я. Свои заклинания, приемы, рецепты колдовского зелья, наведения порчи и доведения до глубокого психоза. Определенно, мы были с ней совершенно разными людьми, а может быть ей вообще не нужно было иметь потомство, но в юном возрасте ты всегда пытаешься объяснить происходящий вокруг тебя пиздец с точки зрения своей сугубой вовлеченности. Наверное, это ты виновата в том, что у мамы сегодня плохое настроение. Папы нет тоже из-за тебя, он просто сбежал, почуяв перспективу рождения такой несносной девочки. Двойки появляются не просто так, с тобой все было понятно еще при рождении. 
Я не хочу думать о ней сейчас, но память подсовывает воспоминания. Вот она сажает меня на продавленный зеленый диван в черную клетку, ставит пластинку со своей любимой песней из старого кинофильма, закидывает руки за голову и начинает медленно танцевать. Я, уже предвидя, чем все закончится, смирно сижу, глядя в одну точку где-то по центру изученных мною до последнего листика и цветка, полинявших обоев.
— Иди ко мне, — говорит она, улыбаясь точно Гингема, заносящая мышь над котлом с отравой, — иди танцевать.
— Не хочу, — мотаю головой.
— Ну и сиди, — тут же ее лицо меняется, она поднимает голову к потолку и, обращаясь к кому-то невидимому, начинает свою, уже вызубренную мной наизусть, речь.
— В кого такая уродилась. Серая, тихая, моль какая-то. Вся в своего папашу.
Я сжимаю зубы, но продолжаю сидеть молча. Нужно просто собрать все силы и немного потерпеть. Все закончится, когда закончатся три или четыре повтора ее любимой мелодии этой заезженной пластинки.
— В папашу и свекровь, та тоже колода была. Ни талии, ни изгиба нигде, как доска оструганная, и эта такая же. Смотри, какая у меня ножка, — она подплывает ко мне и вытягивает вперед свою ногу в пушистом тапке на маленьком каблучке, — смотри, какой подъем! Видишь, как я могу пальцы изогнуть. А ты, ну-ка? 
Я изо всех сил пытаюсь повторить и встать на мысок поизящнее, но такого изгиба, как у нее, не получается, получается бледное подобие, неуклюжая поза и судорога, которой сводит икры. Плюхаюсь обратно. Она усмехается и продолжает извиваться в танце, напоминая мне в своем пестром халате злую хищную птицу с блестящими сине-зелеными перьями. И я представляю, будто каким-то волшебным образом в моих руках оказывается холодящая тяжесть большого черного пистолета, который я навожу на нее и прошиваю пулями вдоль и поперек, как швейная машинка соседки теть Зины дырявит будущие наволочки и простыни.
— В общем, совсем невыносимо, — заканчивает свое сольное выступление Вика. — Да ты меня не слушаешь!
— А что я по-твоему делаю? Очень сочувствую, но что тут скажешь, — я делаю многозначительную паузу, полную сострадания и любви, и вызываю такси до дома, спускаться в метро на сегодня не остается никаких моральных и физических сил.