Ярем (4)

Ржавый и Фаяз переходили из комнаты в комнату в брошенном, но ещё крепком доме.
— Где-то здесь я его видел тогда... — бормотал Ржавый в задумчивости.
Откинув кусок железа, он обнаружил грязное прямоугольное зеркало с тёмными пятнами, перевернул его, осмотрел, окликнул спутника:
— Вот-а, гляди! Отмыть бы его только.
— Ничего. Сойдё-от...
В доме всюду были жжёные тряпки, валялась солома. Фаяз перевернул горелую коробку холодильника, выставил на неё бутылку и стаканчики; вынул закуску. Ржавый принёс из соседней комнаты развороченное автомобильное кресло. В отражении зеркала — Фаяз приставил его к стене, — видно было, как рабы разливали водку, резали сало и хлеб.

Они сидели в кухне — Кирилл и Таня. Кирилл с голым торсом сидел за столом, с удовольствием ел суп. Он был хорошо сложен. Таня стояла позади возле чаши умывальника и вытирала перемытую посуду. Кирилл объяснял:
— Я им, Таня, я им сказал сделать зеркало, ч-чтобы они увидели и поняли... чтобы они увидели, что им по-настоящему им никто... ммм... не мешает-не мешает... Потому что, Таня, когда главным становится другой человек, он помогает людям открывать глаза, чтобы они... ммм... подумали и решили и стали делать то, что им... ммм... хочется-хочется.
— Кирюш, но они же тебя не поняли! Они просто посмеялись и пошли, ну. Ты же...
Кирилл перебил её:
— Они просто не поняли, потому что ещё... ммм... рано-рано, а когда принесут зеркало и увидят — поймут! Потому что так бывает всегда и даже в книгах так... писатели, Таня, пишут-пишут...
— Это ты комиксов начитался... — вздохнула Таня, — Там же всё неправда, Кирь.

Светлана Леонидовна проснулась оттого, что кто-то настойчиво звонил в дверь. Она подошла к глазку. На площадке с папкой под мышкой перетаптывался с ноги на ногу рослый мужчина.
— Кто? — спросила она сквозь дверь.
— Я из ОВД. Здравствуйте.
Светлана Леонидовна отпахнула дверь. Шепкин показал корочку.
— Здрасьте... Как у вас дела?
— Здравствуйте. Своим чередом. Скажите, вы соседа часто видите?
— Кого? — занервничала Светлана — Кирилла, что ли?
— Когда вы его в последний раз видели?
— Да они тихо живут. Но вот после... как Лара умерла, я его не видела.
— Кстати, она на сердце не жаловалась в последнее время?
— Сколько раз ей скорую вызывала... Вся больная была. Мы уже не молодёжь всё-таки. То артрит, то желудок у неё... Мучалась жутко. По неделям не выходила, последние-то... В общем вся больная. — вздохнула Светлана Леонидовна.
— А сердце?
— Нет — сердце вроде ничего, а так конечно прибаливала... Хорошо, сын есть, помогает. Моих, вон, не дождёшься... Вам бы лучше к Радионовой сходить, в поликлинику, в нашу...
— Я уже был там... — кивнул следователь, — Хорошо. А по-вашему где он может находиться? Может, у него место какое-нибудь есть? Гараж? Друзья?
— Знаете, он домосед такой... Ну, конечно, в торговый центр он ходил иногда... на подработку...
— Это у вас за домом здесь?
— Да-да, он коробки разбирал... когда товар завозят, он потом разбирает... Целый день, бывало, с утра...
— В каком магазине?
— Да во всех... Его уж там знают. И в канцелярском он, и в продуктовом и в аптеке...
Шепкин сощурился, вынул и протянул визитку:
— Вы, если его встретите или узнаете, где он... позвоните мне, хорошо?
— Ой, — соседка заулыбалась — я позвоню, если увижу...
— До свидания.

Фаяз и Ржавый, оба сильно под градусом, шли через поле. Фаяз развернул зеркало к себе и теперь, раздутое от флюса улыбающееся лицо его прыгало в отражении, когда он шагал. Ржавый, не переставая, смеялся над другом:
— Кого это ты на хвоста посадил, Фаяз?!
— Что-о?
— Да вот слева-то, слева-то! — хохотал Ржавый, — Гляди, харя какая!
Фаяз оглянулся, отчего его напарник захохотал ещё громче. Фаяз сообразил и нагнулся к самому зеркалу, узрев в нём свою растекшуюся рожу.
— Т-ты на себя посмотри, ч... чуча...
— Гляди, да он в сопли! — издевался Ржавый, — Не-е, так он тебя не дотащит, ахаха... Ты брось его.
Фаяз ещё раз посмотрел на своё отражение. Из зазеркалья глянуло на него кривое орочье лицо, покрытое язвами и прыщами. Фаяз замер на месте; поставил зеркало на траву. Как гиена Ржавый давился смехом. Фаяз сказал:
— На, неси сам его, э... Товарищ! Я задолбался волочить его. Сышишь!
Ржавый не унимался:
— Да положь его в траву. Он проспится — потом сам дойдёт, ахаха...
— Сышишь?!
Фаяз приподнял зеркало и попытался втиснуть его в землю. Ему с пьяных глаз думалось, что если проткнуть слой дёрна, оно стоймя будет надёжно держаться в почве. Ржавый продолжал хохотать. Фаяз подобрал камень:
— Сышишь?! Я его щас расшибу! Иди сюда — сказал!
— Кого, ха-ха-ха?! — покатился Ржавый.
У Фаяза на губах заиграла нервная улыбка. Он швырнул камень в своё отражение — осколки зеркала посыпались на траву.

С нездоровым хохотом Фаяз и Ржавый ввалились во двор. Казалось, они поддерживают друг друга, чтобы не падать. Кирилл колол дрова возле базы; увидев рабов, он распрямил спину, сказал:
— Пить водку нельзя... д-д-днём, а можно пить водку... ммм... А можно пить водку только... ммм... вечером-вечером.
Отмахнувшись, рабы повлеклись к вагончику. Фаяз поддразнил:
— Ммм! Вечером-вечером!
Кирилл пошёл следом:
— Игорь Алексеич, он сказал, что я буду главный и могу... ммм... наказывать... и ммм... м-могу и буду вас за это наказывать-наказывать!
— Э-э, кого-о ты, бар-ран, наказываешь там?.. — встрепенулся Ржавый
Ржавый отделился от напарника и побрёл назад. Неуловимым движением Кирилл повернул топор в руке. Ржавый, выставив руку, защищался от предполагаемого удара. Он шёл прямо на Кирилла. Кирилл несильно ударил его по колену, отчего Ржавый пошатнулся точно сломленный и вполукруг завалился наземь, уткнувшись головой в брёвна стены. Кирилл повернулся к Фаязу — тот опустился на лавку, пьяно залепетал:
— А чего д-дерёшься-то! Если неправы, скажи — мол, мужики, так и так...
— Меня-я! Игорь Алексеич оставил и поэтому и вы... и ты... должны слушаться-слушаться! И вы... должны были сделать... ммм... сделать и принести с собой зеркало-зеркало!
Ржавый, хватаясь за брёвна, с трудом поднимался с колен. Он стоял под стеной дома и матерился, и с головы его капала кровь. С аптечкой к нему выбежала Таня, начала перевязывать. Фаяз с мольбой в голосе произнёс:
— Да как ты его сделаешь-то его?! Никогда Гоша такой чушни не говорил раньше.
— Но бывает-бывает нужно зеркало, чтобы... ммм... чтобы в него смотреться и... и... глядеться в него и понять, чего тебе ммм... и чего тебе ммм... тебе хочется-хочется...
— Чего? Ну, выпить можно. — предположил Фаяз.
— Не-е-ет, это говоришь не ты. А ты бы... Лично ты хотел и думаешь что-то другое-другое!
Фаяз с испугом и непониманием поглядел Кириллу в глаза.
— Да ты скажи чего-как, чего надо-то...
Кирилл бросил топор наземь, сказал с детской досадой:
— Но ты и вы уже... уже ничего не хотите-не хотите... Поэтому вас только нужно посылать на Переработку и... и... на Переработку, вот-вот...
Он развернулся и пошёл в дом.

Скоро Кирилл спустился в гараж, который служил фермеру мастерской. Он разворошил тамошние ящики с инструментом; вытаскивал и складывал в кучку разнокалиберные отвёртки. К нему вошла Таня.
— Кирилл, ты ему голову разбил! Иди, посмотри...
— Нет, Таня... — заспорил Кирилл, — ты не видела, а я его... ммм... н-не т-трогал-не трогал.
— А кто его трогал? Зачем вообще устраивать драки на ровном месте?
— Потому что... ммм... потому что они не принесли з-зеркало, не послушались и... и... и всё испортили. И теперь я знаю, что они, Таня, навечные... ммм... навечные «вылюдки» и кроме водки н-ничего не хотят-не хотят...
— И что? Пусть — не принесли, не драться же теперь? Ты так никогда с людьми общего языка...
— Но Таня когда люди рабы, — перебил Кирилл — нужно командовать и... и управлять, а не разговаривать-разговаривать... Как делает твоя и моя... ммм... мама — Лариса Романовна!
Таня вздохнула:
— Кири-илл, мама же не говорит «сделай зеркало». Если уж ты за главного и командуешь, надо умные приказы давать!
Кирилл замотал головой:
— Но человек, когда если он стал главным, обязательно должен давать приказы ммм... бесполезные-бесполезные... Потому что, если бывает в приказах какой-то смысл, тогда я уже, Таня, я уже... не буду для них д-дураком и тогда я не буду для них главный-главный.
— Кири-илл, — качала головой Таня — кому нужны глупые бесполезные приказы?!
— Потому что, Таня, нужно, чтобы они повторяли м-м-мои любые приказы, как ещё раньше была м-молитва-молитва... Потому что молитва, это когда человек повторяет такие же приказы-приказы... И от повторения потом для него постепенно всё меняется и настаёт и наступает... и в его жизни наступает новый и другой... ммм... порядок-порядок...
— Я тебя не понимаю, Кирилл.
— Но тебе просто на самом деле... ммм... Таня, нравится, чтобы кто-то был за тебя главный и за это... ты не хочешь за это м-меня понимать-понимать...
Собрав инструмент, Кирилл потащил его в дом. Таня пошла за ним.

Яншин сидел в кресле за компьютером, играл в танки. Женская рука сняла наушники с его головы. Яншин обернулся и увидел жену. Та промолвила, утишив голос:
— Дим, там из милиции пришли.
Яншин вышел в прихожую, где его ждали два опера. Один показал удостоверение, представился:
— День добрый. Старший оперуполномоченный сержант Манский.
— Здрасьте...
Второй — на нём были лейтенантские погоны — спросил:
— Можно присесть?
И, не дожидаясь ответа, сел на стул. Яншин затряс головой, отвечая на уже решённый вопрос:
— Стулья? Да, я сейчас прине...
Но Манский перебил:
— Вы с Татьяной когда виделись в последний раз? Знаете, где она?

Запершись в комнате, Кирилл возился с продолговатым сейфом, вскрывая его. Сейфом фермеру служил обычный металлический ящик с петлями для навесного замка. Когда сейф поддался, он извлёк деньги, кипу бумаг с печатями, а также ружьё, шомпол, масло и патроны. Всё это Кирилл отложил в сторону. В дверь постучали. Кирилл завалил оружие тряпьём и открыл дверь. Это была Таня.
— Кирилл, водку доставать им на ужин?
Она увидела на плече брата грязный потёк и коснулась его влажным полотенцем. С ласковой усмешкой произнесла:
— Уть, испачкался-то...
Кирилл как-то странно на неё посмотрел, отчего Таня сразу же попятилась назад, опустив руки. Кирилл ухватил её запястье, потянул к себе. Таня зажалась:
— Кирилл... что ты?..
Чтобы не смотреть ему в глаза, она отвернулась. Кирилл, стоя рядом, сказал вполголоса:
— Бывает, когда человек не хочет слушать других и... п-подчиняться, и начинает жить сам, он тогда начинает жить по другим-по другим правилам. И когда у него бывают дети... он воспитывает их по-другому и они и из-за воспитания у него добрые, с-с-сытые и... ммм... самос-с-с... стоятельные...
С улицы донёсся голос Фаяза:
— Кирилл! Выйди — там... это веялка сломалася... Алексеичу звонить надо...
Таня, высвободив руку, подошла к столу, начала резать лук. Стоя за её спиной, Кирилл продолжал говорить:
— Но для этого-для этого, Таня, нужен д-дом вдалеке и... и... и х-хозяйство... И для этого, бывает нужно нарушить все... ммм... все законы и п-правила-правила...
— Оу-у! — звал Фаяз с улицы.
Напяливая на ходу куртку, Кирилл вышел из комнаты.

Возле сломавшейся веялки суетились Саня и Ржавый. С механизма сняли корпус, очистили цепи от шелухи и теперь, советуясь, перебирали возможные причины поломки. Вошёл Кирилл. За ним показался Фаяз.
— Вот-а, гляди, — начал Фаяз, опускаясь на корточки — цепь целая, движок работает, а сама сетка не пашет. Надо Алексеичу звонить, пускай это... мастера что ли везёт?
Кирилл, помолчав, обвёл всех троих взглядом, сказал:
— Не работает... ммм... из-за сетки, не работает. Надо перетрясти... Потому что она застряла-застряла и поэтому она не работает-не работает...
Ржавый почесал за ухом:
— В смысле — перетрясти? Да не-е, это бесполе...
— Потом-му что вы... — надавил Кирилл — должны взяться и перетрясти пока она... ммм... снова не заработает-не заработает...
— Да как? Руками что ли?!
Кирилл закивал головой и начал двигать рабов, определяя каждому место:
— Да руками-руками... Поэтому надо работать руками-руками... Кто-то здесь, а ты и вы — другие — сюда и теперь... ммм... надо повторять движение как молитву пока, она, веялка... ммм... снова не заработает-не заработает...
— Да не-е! — заупрямился было Фаяз.
Кирилл молча ударил его кулаком в затылок и тот сразу шагнул на отведённое для него место. Рабы принялись угрюмо дёргать туда-сюда сетку веялки. Зерно из распределительного бака посыпалось вниз.

Таня готовила ужин. Она взяла ведро и спустилась в погреб. Здесь было темно, на полу горой лежала картошка. Лопатой Таня начала ворошить её и, если попадалось гнильё, забрасывать в тёмный угол. Послышался писк. Таня испугалась, вскочила на ступеньку лестницы, потом дотянулась до фонаря, висевшего над головой и, включив, направила в угол. Это была крыса, она сидела на картошке и что-то грызла. Едва Таня направила на неё свет, крыса юркнула вниз, словно там прямо между клубней была устроена сложная система ходов и лазеек. Бросив в это место лопатой, Таня увидела за картошкой выеденную щеку, голые дёсны и белизну зубов. Это был фермер. Труп фермера. Таня беззвучно вскрикнула и, уронив ведро, попятилась наверх, где в эту минуту звонил телефон. На дисплее высвечивалось имя: «Яша». Не снимая трубки, Таня молча сидела на стуле и с ужасом смотрела куда-то сквозь стену. Услышав шаги на крыльце, она быстро поправила под собой половик. В дверях показался Кирилл.

Стемнело. В салоне оперативной машины, называемой в народе «бобиком», ехали четверо: водитель, лейтенант Манский, Шепкин — он был в гражданском — и Яншин. Яншин сидел, приложив телефон к уху, и молчал. Когда машина выползла на открытое пространство, сказал:
— Вот — справа, на холме...
Не доехав до хозяйства нескольких метров, «бобик» остановился. Шепкин повернулся к Яншину:
— Короче: мы счас встанем возле забора, а ты вызови его на улицу... Или её... Кого-нибудь. Лучше его конечно.
Яншин, так и не дождавшись ответа, убрал телефон в карман:
— Она трубку не берёт, я же говорил.
— Напиши смс-ку, что ждёшь у ворот. — вмешался Манский
Яншин снова вынул телефон, но следователь остановил его:
— Пойдём с нами. Я постучу, а ты, если спросят, крикнешь с улицы... Дверью не хлопай.
Все выбрались из авто, неслышно подошли к забору. Один опер спрятался за дверь, второй встал рядом с Яншиным. Когда всё было готово, Манский постучал.

В глубокой задумчивости Таня сидела на кухне. Суп выкипал из кастрюли, лился на раскалившуюся плиту. Суп залил пламя, из конфорки потёк газ. Но ошеломлённая Таня ничего не замечала вокруг. Из комнаты появился Кирилл. Таня, заикаясь, произнесла:
— Кирилл, п-послушай меня, я хочу, чтоб ты з-знал — люди по другим законам живут.
Кирилл, подойдя, выключил газ.
— Это просто законы людей. Но бывает, Таня, что у других людей... ммм... другие законы-законы... Потому что если человек Владетель, он просто придумывает «вылюдкам» какие захочет законы-законы... Поэтому они, «вылюдки», бывают у главных... ммм... всегда бывают потом виноватые-виноватые.
— Мир не делится на «вылюдков» и главных. И никто никому не подчиняется просто так. И не платит просто так денег. И...
— Но вообще-то Таня, можно сделать другие правила и здесь будут «вылюдки» и Владетели. И мы, и я и ты, будем главными а они — «вылюдки» и они будут просто так... будут д-должны нам... нам денег. И когда будут у нас дети, они тоже... они с-станут главными-главными.
Где-то снаружи под ударами Яншина загремел профлист:
— Таня! Та-ань... — звал Яншин из темноты.
Услышав крики, оба они замерли. Кирилл жестом велел Тане сесть на стул, затем осторожно вошёл в соседнюю комнату, приник к окну. В круге света от фонаря виднелся забор — за забором маячила макушка Яншина. Кирилл разбросал тряпки, вытащил ружьё и патроны, принялся заряжать.
Когда он вернулся в кухню, Таня пробиралась в сени, тихонько ступая по половицам. Кирилл схватил её за рукав — послышался треск рвущейся ткани. В сенях началась шумная возня. Таня запричитала:
— Киречка, отпусти-и! Отпусти... Я-аш!

Опера, заслышав шум в доме, начали действовать. Шепкин подсадил Манского и тот полез через забор. На двор из дома в это время выскочила Таня в порванной на плече куртке. За ней с ружьём в руках показался Кирилл. Он увидел сотрудника, а тот, сию же секунду, увидел Кирилла и сразу схватился за пистолет. Таня побежала к забору. Кирилл, остановившись, выстрелил в опера. Манский рухнул в траву и заорал от боли. Кирилл возвратился в дом, быстро погасил свет в комнатах.

Выскочив за ворота, Таня озиралась по сторонам. Казалось, поблизости никого не было. Позвала,
— Яша!
Вблизи, за кустами прятались Шепкин и Яншин. Шепкин указал Тане жестом в сторону «бобика», стоявшего во тьме, за пределами круга, создаваемого лучом фонаря. (Машина в этот момент как раз неслышно откатывалась назад — поглубже в сумрак). От волнения Таня ничего не поняла и побежала прямо на следователя, к кустам. Раненый орал на всю округу. Шепкин, состроив злое лицо, активной жестикуляцией отгонял Таню, потом вполголоса произнёс:
— К машине! Дуй к машине!
Сообразив, наконец, чего от неё хотят, Таня засеменила к машине. Шепкин крикнул из кустов напарнику:
— Николаич, ты как там?!
— В ж... живот попал... — с трудом отозвался тот.
Учащённое прерывистое дыхание мешало ему говорить. Обезумевшими глазами он смотрел на своё окровавленное тело, руки беспорядочно шарили в грязи, сжимали и комкали жухлую траву.