Осеннее обострение

(Отредактировал ранее опубликованное). 

— Что, прямо вот так и перерезал глотку, как барану?! — опер Максуд орёт это в лицо напуганному лопоухому пацану, сидящему перед ним на табурете — ну-ка в глаза смотреть, не отводить! В глаза, мокрушник хренов!

В тесном кабинете без окон не продохнуть. Да ещё и накурено, хоть топор вешай. За спиной у пацана — ещё один бугай, нависает, положив лапищи на костлявые плечи задержанного — типа психологический прессинг, допрос с 
пристрастием. На языке оперов — «колка». 

Меня игнорируют. Мол, видали мы таких, сиди себе, слушай, не встревай. Но палку не перегибают, дальше ора не идёт, пальцем мальчишку не тронули. Значит, считаются. Сперва вообще не хотели пускать, смотрели быками: какой адвокат? Пригрозил прокуратурой — уступили со скрипом. Прикид у обоих ещё тот: вольные рубашки с потными спинами, закатанные рукава, кАбуры подмышками, потертые джинсы — ох уж этот американский стиль, навороты шерифские. Максуд, без сомнения, главный, он рулит всей жёсткой процедурой дознания. Жути нагнал... Породистый агрессивный брюнет с хищным лицом. До допроса неохотно представился: старший оперуполномоченный майор Ибрагимов. Противостоять такому носорогу будет тяжеловато...

«Осень, осень, лес остыл, и листья сбросил...» — раздаётся из соседнего кабинета усиленный динамиками проигрывателя неумирающий сезонный хит. Несмотря на поздний осенний час, жизнь в угрозыске бьёт ключом.

И ведь ничто такую «романтическую» ночь не предвещало. А с чего же всё началось? А вот с чего. Ближе к одиннадцати выдёргивает из койки телефонный звонок:
— Виктор Николаевич — рыдающий женский голос в трубке — извините, что поздно, я от Вашей сокурсницы, сына моего задержали.
— За что?
— Убийство.
— Кого??
-Отца. Ножом.
— Ох-йо! (извиняюсь, спросонья)...Как Вас звать?
— Эля.
— Район какой?
— Наш с вами.
— КПЗ на Апрельской знаете? Подъезжайте туда.
— Я уже там...

Из сбивчивого рассказа дюймовочкообразной голубоглазой Эли узнаю первые подробности. Поножовщина между папашей и старшим сыном на кухне, переместившаяся на лестницу. 
Результат — вся квартира и лестничный марш в кровище, следов наляпано, нож чёрт знает где, папаша в морге, сын в участке. Во мороки группе, осматривающей место происшествия...
— Сколько детей-то у Вас, Эля?
— Двое — старшему шестнадцать, младшему девять.
— Как старшего звать?
— Егор. Умоляю, помогите, он невиновен, он оборонялся!
— Не беспокойтесь, мамаша. Разберёмся. А расскажите-ка мне лучше следующее...

Ну вот он — Егор. Голова-два уха. И кадык дёргающийся на тонкой шее. Высокий, худой, светленький, с такими же как у мамы голубыми глазами. На головореза совсем не похож. Правда, руки перемотаны окровавленными бинтами. Футболка и треники в бурых пятнах — одежду на экспертизу пока не изъяли. ..
Сидим вдвоём в том самом кабинете-живопырке, где великий и ужасный Максуд предоставил нам короткое свидание наедине. Как могу успокаиваю, настраиваю на допрос:
— Времени у нас мало. Мама говорит, что оборонялся. Так? (кивает испуганно) — Сам-то помнишь подробности?
— Н-нет, быстро всё произошло, — стучит зубами. (Да уж, без меня эти двое матёрых его бы сходу сломали...).
— Один на один дрались, без свидетелей?
— Д-да, мама с братом у бабушки были.
— С руками что?
— Из-зрезал, когда за л-лезвие ножа хватался, вырывал.
— Уже зацепка в нашу пользу. Как получилось, что отец на тебя с ножом напал, мотив какой?
— Н-не помню, перебранка с-словесная...
— Он же здоровый, без ножа тебя не мог сделать?
— Н-не помню.
— Ну что ты заладил, «не помню-не помню» — (шок у него не прошёл, ещё бы: папашу собственного завалил). — Ты скажи-ка мне правду: что на самом деле было — кто на кого первый напал?
— Он на м-меня...
-В какой момент нож у него выхватил — в квартире или на лестнице?
— Не помню...
— Значит так, слушай сюда, юноша: мама сказала, что отец был злобный, конфликтный, семью терроризировал. Ты за маму и ранее вступался, а он нос тебе сломал пару лет назад. Было? Ну вот.

Поэтому показания давай такие: сегодня вечером зацепились словами на кухне, и он на тебя попёр с ножом. Ты схватился руками за клинок, нож вырвал, ударил в ответ. Как, куда, сколько раз — не помнишь, понял? Больше никаких подробностей, как бы ни давили на допросе. Вот тут как раз и включи своё «не помню». Ты не убивал, а оборонялся — необходимая оборона не преступление, понял? Запомни это ключевое слово — «оборонялся», и талдычь его постоянно. В общем, нисцЫ, мужчина, я с тобой. На убийство не колись, иначе сразу арестуют, в камере малолеток окажешься с беспредельщиками. В тюрьму хочешь? Нет? То-то...

И вот уже минут десять как слышу этот моральный прессинг с воплями: 

— В глаза, в глаза мне смотреть, не врать, взгляд не отводить!...

Как-то начинает всё это утомлять. Привстаю с табурета с заготовленной фразой, дабы обуздать эту прыть.

— Уважаемый — вдруг резко оборачивается ко мне Максуд — вы не могли бы выйти? 
— С какой стати? — твёрдо иду в контратаку — Это мой подзащитный.
Максуд неожиданно преображается, лицо озаряется обаятельной белозубой улыбкой — сама галантность:
— Виктор Николаевич, оставьте нас с задержанным наедине, пожалуйста. Пальцем не трону, слово офицера. И ты выйди — обращается к напарнику...

Примерно сорок томительных минут ошиваемся с несчастной мамашей в коридоре. В кабинете — тишина гробовая.

— Забери пацана — наконец выглядывает из-за двери Максуд, обращаясь к подошедшему напарнику — А вы зайдите, пожалуйста, на минутку — просит Элю. 
«Минутка» растягивается ещё на целых полчаса. Спать хочется — ужас, хоть спички в глаза вставляй. В коридоре вдруг появляется сонный мужчина-медик в униформе и с чемоданчиком. Отстранив меня, проходит в кабинет.
Усталый Максуд, оставив медработника с Элей, выходит ко мне: 
— По кофейку, не против? Разговор есть. — Открывает дверь соседнего кабинета, движением головы приглашает меня, проходит, приглушает звук проигрывателя, разливает дымящийся кофе из термоса в кружки — Присаживайтесь. Угощайтесь.

Несколько минут загадочно, изучающе на меня смотрит. Только сейчас замечаю: глаза у майора зелёные, с хитринкой, взгляд цепкий. Спокойно выдерживаю этот взгляд, эту паузу, нарочито скучающе изучаю обстановку. Благо, этот кабинет — с окном, не то что соседний — мечта клаустрофоба. 
— И что, считаете, тут тридцать седьмая?- нарушает молчание Максуд.
— Конечно, тридцать седьмая статья УК, необходимая оборона, руки у мальчишки изрезаны, я докажу, — отвечаю не моргнув.
— Нет тут необходимой обороны, — огорошивает опер, — пацан первый ему нож в глотку воткнул. Папаша дрых на кухне мордой в винегрете, сын напал на него спящего...

ОКОНЧАНИЕ  https://alterlit.ru/post/33965/