Отчим и пасынок

За десять лет совместной жизни Слава так и не смог побороть страх перед ним. Каждый раз он с тревогой возвращался домой, если знал, что отчим не на заводе. Он радовался в душе, когда тот уезжал на рыбалку или месяцами калымил на парниках. Это были настоящие каникулы для Славы и его друзей, которые также побаивались хмурого бородача с распятием Христа на плече и надписью «Help me, my god».

Но он и любил его, ведь тот считал Славу сыном и хотел дать ему свою фамилию. Отчим был строг, — колошматил за тройки, лишая досуга, и с третьего класса мальчик стал отличником. Отчим отдал его в секцию шахмат и через семь лет пасынок выполнил КМС. Из-за его овчарок Слава пошел в секцию лёгкой атлетики, благодаря которой посетил почти все областные центры республики. Отчим закончил вечерний техникум, бросил работу мясника и пошёл работать на завод порошковой металлургии. Славу он определил на курсы при факультете международных экономических отношений. Он считал, что пасынок непременно должен стать либо дипломатом, либо журналистом-международником. Сам же он варил самогон, выращивал редкие сорта помидор, глушил рыбу динамитом, воровал стройматериалы, выносил с завода все, что можно унести, разводил нутрий, чтобы шить из них шапки. Он умел делать деньги из воздуха и никогда не брал в долг. Он не был сторонником партии, но даже подшофе никогда не ругал партию и не жаловался на мизерную зарплату. Казалось, что он жил по своим понятиям и государство с политикой в его жизни были вторичными категориями. Отчим никого не боялся, хотя постоянно носил с собой финку, кастет и нунчаки. Иногда он приносил воздушку, и из кухонной форточки отстреливал воробьев и голубей, чтобы приготовить из них жаркое на мангале. Он не покупал отечественную одежду и обувь. Через фарцовщиков доставал японскую Аляску, югославские туфли или итальянские джинсы.

Отчим редко улыбался, хотя в грусти его тоже нельзя было застать. Всё свободное время он что-то мастерил по дому или готовился к сезонной рыбалке. И лишь когда перепивал, он жаловался на сердце и просил Славу, чтобы тот посадил ему на могиле белую берёзу и чёрные тюльпаны. В таких случаях мальчику было жалко его, и он спускался в погреб за огуречным рассолом или берёзовым квасом.

Славе исполнилось девятнадцать. Он служил в спортроте и его отпустили в увольнительную. В день рождения родители ушли из дома, чтобы не стеснять друзей именинника. Вернулись поздно. Из своей комнаты Слава слышал ревностные крики отчима. Мама плакала, оправдывалась, но тщетно. Он поджёг палас в гостиной, так как жаждал правды. Он кричал, что сожжёт весь дом, если не узнает имён. В ночной сорочке она убежала из дома.

— Ты зачем маму избил?

— Не твоё сучье дело! Ты как со мной разговариваешь? — глаза отчима налились кровью. Это был первый протест за десять лет.

— Ты зачем маму...? — не успел договорить он, как кулак отчима врезался в его нижнюю челюсть.

Слава пошатнулся, но устоял на ногах. Он увернулся от второго удара, и нанёс отчиму апперкот.

— Ах ты, б... дь! — сказал упавший на пол пьяный отчим. В эту же секунду пасынок перепрыгнул через него и побежал на улицу.

— Стой. Хуже будет... Убью сучёнка! Зарежу, как кабана!

Слава не был спринтером или прыгуном, но сейчас неведомые силы, как на крыльях, уносили его прочь от родительского дома. Он ярко помнил, как отчим немецким штыком убивал свиней, заполнял кружку кровью и выпивал её.

— Лура, Инга, фас! — крикнул отчим, выпуская из вольеров овчарок.

В одно мгновение парень с лёгкостью перепрыгнул через три забора и побежал без оглядки. В голове стучало наставление тренера: «кто оборачивается — тот проигрывает!» Лишь через полчаса бега он понял, что погоня отстала, и псам он уже неинтересен. 

— Я поживу у тебя, Саня?

— Да, Сява, — сказал близорукий Кузьма, протирая очки. Друг понял всё без лишних слов... — может тебе скорую вызвать?

— Заживёт, как на собаке... — отшутился Слава.

Утром он не мог открыть рот. Жевать было больно, и он выпил лишь чашку сладкого чая. На рентгене — перелом. Знакомый стоматолог сделал шинирование. В спортроте сказали, чтобы он не появлялся в части, пока не спадут синяки, и готовил вещь-мешок к возвращению в войска.

Мама подала на развод. Отчим попросил у неё прощения и в очередной раз поклялся в любви к ней и детям.

Слава его простил. Зло, обида и ненависть разрушают человека. К тому же он любил его, хоть и боялся. «Странное это чувство — любовь, — думал юноша, — не понимаешь, почему и когда оно появляется и как оно сочетается со страхом и ненавистью. Наверное, все сильные эмоции, возникающие между людьми — это и есть проявления любви... Худшее в отношениях — это равнодушие...».