ВРАГ ТИШИНЫ

Логорея – симптом патологии речи,
речевое возбуждение, многословие
и безудержность речевой продукции.


Да какая, на хрен, логорея?! Это была, скорее, лингводиарея, самый настоящий словесный понос! Бледуардыч никогда не умолкал, он говорил всё время, без пауз, перескакивал с темы на тему, кричал, шептал, стонал, рыдал, смеялся... Он и тишина были понятиями несовместимыми! Самое главное — его не интересовало, слушают его или нет: как—то мы с ним поехали на машине из Москвы в Пятигорск; едва выехав со двора я включил магнитолу на полную громкость, но всю дорогу, полторы с лишним тысячи километров, каждый раз, когда смотрел вправо, видел, что губы его шевелятся: он что-то увлечённо мне рассказывал!
Со временем я к этому привык, как привыкает водитель к шуму двигателя.
Бледуардыч служил в милиции и имел звание капитана. Однажды я спросил его:
— Серёга, а когда ты кого-то допрашиваешь, даёшь ему хоть слово сказать?
— Кто он такой, чтоб что-то говорить? — удивился Бледуардыч, — он должен молча писать то, что я скажу!
Женился Серёга, когда ему было уже 33, аккурат 26 апреля 1986 года, и от такого невероятного события даже планета содрогнулась и разразилась Чернобыльской катастрофой. Полагаю, по его прозвищу все догадались, что общения с прекрасным полом он никогда не чурался, но, поскольку сам жил с родителями, его «общение» в основном происходило в спальне служебной квартиры, в коей я обитал, а на выходные, когда я уезжал домой, он регулярно вымогал у меня ключи от неё.
Была пятница, а назавтра мы с женой были приглашены на свадьбу её подруги. Я мастерил для неё перстень с хризобериллом, когда в дверь постучали. Открыв, узрел Бледуардыча с очередной его пассией Викой, тощей и бледной, как спирохета, которая мне жутко не нравилась. Она держала в руках два объёмистых пакета, а Серёга прямо через порог протянул мне бутылку «Двина» со словами:
— Извини, но твоего любимого «Васпуракана» не нашёл. Может, до этого снизойдёшь?
Знал, скотина, моё слабое место! Я взял бутылку и отступил в сторону, открывая им проход.
Пакеты пахли весьма аппетитно: он привёз из ресторана шашлык, люля-кебаб и кучу салатов. Ясно было, что это всё приобретено на нетрудовые доходы: капитан явно поучил сегодня взятку. Вика сноровисто разложила снедь на столе и мы приступили к трапезе. Бледуардыч, как всегда, тарахтел, не давая нам вставить хоть слово, начинал тост, потом перепрыгивал на другую тему, забыв, о чём была речь, короче — сам говорил и сам себя слушал. Худосочная Вика с неожиданной прожорливостью уплетала за обе щеки, а я наслаждался «Двином», констатируя, что губа герцога Мальборо дурой не была, но особо не налегал: перстень был сложным, работа предстояла тонкая. Когда наелся, прихватил бутылку и ушёл в мастерскую, а «голубки» удалились «в опочивальню».
Закончив монтаж, опустил перстень в раствор кислоты, чтоб очистился он от нагара и вернулся к столу. Войдя в комнату услышал из спальни голос Серёги. Предположив, что в «общении» их наступил перерыв, решил отблагодарить друга за его щедрость: достал из холодильника бутылку шампанского, два фужера, шоколад, расположил всё на подносе, аккуратно открыл дверь в спальню и остолбенел!
Открывшаяся картина была просто потрясающей: «голубки» активно совокуплялись в позиции, именуемой в простонародье — «doggy-style», а Бледуардыч, не прекращая совершать целенаправленные телодвижения, самозабвенно повествовал о том, как ему однажды жутко повезло и он по дешёвке купил несколько тюков шерсти у проезжих курдов-овцеводов!
Вика располагалась лицом к стене, Серёга, увлечённый собственным рассказом, вообще ничего кругом не замечал, а его громкий голос заглушал все посторонние звуки, так, что, моё появление, равно как и мгновенное исчезновение, остались для них незамеченными...

Я крепко спал, когда раздался громкий, требовательный, эдакий «гестаповский» стук в дверь. Не проснувшись толком, побрёл открывать и ещё в коридоре услышал голос Бледуардыча за дверью.
У Серёги было уникальное качество, ни у кого больше я такого не встречал: когда он капитально напивался, у него исчезали зрачки! Вот и сейчас, уставившись в меня пустыми белками, он пропел, указывая на стоящее рядом кошмарное существо:
— Сёмиик! Это — Иира! Принимаем её в компааанию!
Иру стоит описать отдельно: возраст, даже приблизительно, определить я не смог, русые волосы её были какими-то слипшимися и свисали, как сосульки, один глаз был голубым, другой — не знаю: он был заплывшим, а вокруг — фиолетовым, а когда она улыбнулась, констатировал, что несколько зубов во рту всё- таки присутствовали. Блистательный имидж её дополняли испачканный чем-то красно-бурым порванный в нескольких местах болоньевый плащ, дырявые чёрные колготки и грязные полусапожки. Сразу становилось ясно, что Ира побывала в серьёзной переделке, и, скорее всего, далеко не впервые.
От этой картины я впал в лёгкий ступор и не успел захлопнуть перед ними дверь, а Бледуардыч, взяв Иру одной рукой за шиворот, а другой — пониже спины, двинул её на меня, как таран. Я успел отскочить, Ира беспрепятственно проникла в коридор, а Серёга запнулся об порожек и с грохотом растянулся на полу. Заботливая Ира начала его поднимать, а я убежал в спальню и уже оттуда крикнул:
— Сюда не заходить! Вон, кресло — кровать разложите! И клеёнку какую-нибудь на него постелите!
Возмущённо хлопнул дверью, снова прилёг, но сон пропал и я закурил, чтоб немного упокоиться.
Слышимость в панельных домах практически абсолютная, и по доносившимся звукам я почти видел, что происходит в комнате. Сначала кряхтящая Ира втащила туда что-то нечленораздельно бормотавшего Бледуардыча, потом было разложено кресло, на него уложен полутруп Серёги, а после было длительное шуршание: это многоопытная Ира, чётко знающая, зачем её сюда привели, привычно раздевалась. После бормотание Серёги сменилось натужным похрюкиванием: видимо, его пытались немного подвинуть, и вот тут случилось непоправимое: Бледуардыч очнулся!
Я лежал, запихнув в рот полподушки, чтоб не расхохотаться в голос: невзирая на то, что рядом лежит полностью готовое к эксплуатации женское тело, Бледуардыч начал трындеть. Но как! Подобных дифирамбов даже Петрарка не пел Лауре, таких метафор и аллегорий не нашёл бы даже сам Данте Алигьери, чтоб воспеть красоту Беатриче Портинари! А уж когда выяснилось, что Бледуардыч, оказывается, всю жизнь искал, и, вот, наконец, нашёл-таки свою «Жар-Птицу», я подавился подушкой и громко закашлялся...
Говорят, что женщины любят ушами, и это абсолютная правда! Серёга настойчиво продолжал воспевание не существующих достоинств Иры и, видимо, оказался убедителен! Причём, настолько, что в итоге повторилась история с Маугли: «Ты столько твердил, что я — человек, что наконец и я поверил в это»! И реакция Иры оказалась соответствующей: как так, она — королева, Богиня и Жар-Птица по совместительству, и вдруг какой-то пьяный, лысый мент?! Да никогда в жизни!!! Снова зашуршало: Жар-Птица торопливо стала оперяться обратно, и Серёга на свой заданный томным голосом вопрос — «Ты куда, цветочек мой аленький?» получил ассиметричный ответ: послышался звучный шлепок, (капитан явно огрёб по лысине), злобное шипение — «Да пошшёл ты на хер, мусор вшивый», и вскоре торопливое цоканье каблучков в коридоре и хлопок входной двери возвестили о том, что Жар-Птица упорхнула...
Соблазнённый и покинутый Бледуардыч начал выдавать Ире новые характеристики, разительно отличающиеся от предыдущих, в сравнении с коими пресловутое «Волчица ты подлая и мерзкая притом» можно было бы счесть изысканным комплиментом, и под его монотонное бормотание я, наконец, заснул...
Проснувшись первым и войдя в комнату увидел свернувшегося на кресле в калачик Серёгу. Спал он беспробудно, но губы беззвучно шевелились: видимо, кому-то что-то во сне рассказывал. Зная по собственному опыту, как тяжко ему будет, когда проснётся, решил облегчить предстоящие другу муки: достал из холодильника бутылку ледяного пива, откупорил и вернувшись прижал к потному Серёгиному лбу. Он, толком ещё не проснувшись, довольно внятно произнёс — «И тут я начал стрелять по колёсам...», потом приоткрыл глаза, уставился неузнавающе на меня, после нетвёрдой рукой взял протянутую мной бутылку, выдул махом половину, вытер губы рукой и простонал:
— Ох—ох—ох... Грехи мои тяжкие... Дай визину в глаза накапать.
— Визина НЕТ. Есть скипидар для на жопу намазать, чтоб на развод не опоздать.
— Погоди, дай немного прочухаюсь...
— Вставай! — уже грозно потребовал я и взялся за край одеяла, чтоб сдёрнуть с него, но тут увидел на нём мятую бумажку достоинством в один рубль.
Поскольку она лежала поверх одеяла, то не могла быть выпавшей из Серёгиного кармана. Значит, Ира обронила.

Но случайно ли обронила? Вряд ли, скорее всего, это был гонорар Бледуардыча за ночные дифирамбы...