ХИЖИНА ТЕТИ ЖЕНИ

(Е. Некрасова «Кожа»; М., Bookmate Originals, 2021)

#новые_критики #новая_критика #некрасова #кожа #тошнота #кузьменков

Сестромамы, домовихи и остальные пердячины-задрочины в трауре. Безутешно плачут зайки под дождем и без хозяйки: Евгения Некрасова переключилась на историческую прозу. Срочно вызывайте саперов: эффект надо подсчитывать в тротиловом эквиваленте.

Роман «Кожа» вышел прошлым летом в формате аудиосериала, а немного погодя добрался до шорт-листа «НОСа» – там что ни дурно, то и потешно. Но желающих издать бумажную книгу до сих пор не нашлось: проект заведомо нерентабельный. Я при всем желании не в силах вообразить камикадзе, что одолеет 10 с лишним авторских листов такого вот текста:

«Все, что тут делалось, производилось двумя десятками работающих: одна работающая надзирала за всеми работающими и за тратой денег на хозяйственные дела, специальная работающая помогала Дочери хозяина мыться, убираться и следила за ее одеждой, самого Хозяина одевали и мыли два специальных работающих, одна работающая надзирала за всеми ножами, вилками, ложками и постельным бельем, несколько специальных работающих женщин убирались, одна работающая готовила еду, ей помогали еще две работающие, они же ходили в лавки за продуктами, специальные работающие подавали еду, на особенные приемы пищи с гостями звали повара, который приехал из другой страны, и все работающие тогда подчинялись ему, почти как Хозяину, один работающий рубил дрова и топил печь, одна работающая существовала для стирки одежды и белья Хозяев».

 Соваться к «Коже» с филологическим аршином бесполезно: иные мерки нужны, вроде SEO-анализа. Беспристрастный арбитр Advego доложил: классическая тошнота документа равна 3,61, академическая тошнота – 19,9 процента. Для отрывка из 115 слов цифры запредельные.

Попутно выясняется, что для понимания необходим переводчик с некрасовского на русский: ни слова в простоте. Крестьяне? – ну что вы, примитив: работающие. Дворовые – полуработающие. Дворяне – неработающие. Кузнец – работающий с железом. Царь – Главный русский хозяин. Жена сановника – Титульная женщина. Питер – Главный город. Москва – Второй главный город. Блины с икрой – конверты солнечного хлеба с зародышами рыб. Карета – закрытая коробка. Пролетка – полузакрытая коробка. И так далее, вплоть до стойкой тошноты. Уже не академической.

Хотя и академическая постоянно зашкаливает. Слово «работающие» встречается в тексте 977 раз, «неработающие» – 386, «полуработающие» – 112. Запасайтесь противорвотными – говорят, церукал хорошо помогает.

Особо выносливому читателю удастся добыть в залежах пустой словесной породы фабулу. Лирическая героиня ведет длинную беседу с Братцем Черепом – гибрид «Сказок дядюшки Римуса» то ли со «Старшей Эддой», то ли с «Чжуан-цзы». И Братец Череп рассказывает, как черная рабыня Хоуп поменялась кожей с белой крепостной Домной. Тема второй свежести: упражнялись все желающие – от Баратынского до сценаристов франшизы «Любовь-морковь».

Но вторичность – так себе претензия, далеко не главная. Тут, не взыщите, понадобится краткая лекция о нынешней исторической прозе.

Года два назад Елена Погорелая менторским тоном внушала мне со страниц «Учительской газеты»: «Для чтения о XIX веке у нас есть Толстой, Достоевский, Чехов. Мы хотим увидеть историю как экспериментальное поле, в котором работают современные образы и концепты, современный способ мышления и… современный язык».

 В общем, как учил верный ленинец товарищ Покровский, история есть политика, опрокинутая в прошлое.

Что и наблюдаем. Степнова к вящей радости ЛГБТ произвела Александра Ульянова в заднеприводные. Зоберн пошел еще дальше: назначил Христа бисексуалом, наркоманом и страстным поклонником Меркурия Сверхприбыльного – все актуальные тренды в одном флаконе. Не диво, что потуги наших прозаиков напоминают древний анекдот о биробиджанской постановке «Бориса Годунова»: а зохен вей, товарищи бояре, я Шуйского не вижу среди здесь. Про социальный заказ на разрушение исторической памяти, кладовой нежелательных аналогий, я не раз писал, не вижу смысла снова да ладом это разжевывать.

Наивно было думать, что Некрасова явится к публике с чем-то другим. Она же лютый social justice warrior, вот и багаж соответственный: Black Lives Matter, Women’s Lives Matter – и прочие штампованные речевки из Вашингтонского обкома в декорациях николаевского «мрачного семилетия». Политкорректность made in USA также налицо: «обозвал Хоуп словом, происходящим из цвета ее кожи».

Ладно, не привыкать. Проблема в том, что декорации изготовлены при помощи кайла и какой-то матери. Это для современной исторической прозы тоже не новость, но Е.Н. походя уделала всех чемпионов и рекордсменов: и Колядину, и Акунина, и Гиголашвили со Степновой. Число нелепиц в «Коже» таково, что их впору издавать отдельной брошюрой с комментариями. Несколько примеров на пробу, для краткости – в пересказе.

Муж Домны, он же Работающий с железом, кует зубцы плугов, церковные ограды и другие инструменты, необходимые работающим. Не ведаю, как ограды оказались в списке инструментов, но это на общем фоне мелочь. Предки наши предпочитали ковырять землю сохой. Была попытка внедрить английский пароконный плуг в имении графа Перовского, но и та не задалась, – подробности у Лескова. Да, Евгения Игоревна, ликбез на будущее: зубья – они у бороны, а рабочие органы плуга – нож, лемех и отвал.

Пряжа у неумелой Домны не собирается в нити. Так пряжа и есть нити, полученные прядением кудели, – Даль вам в помощь, а также Ожегов с Ушаковым.

Разорившийся Хозяин Домны сочинил феерический бизнес-план: продать молодых работающих, старых сослать в Сибирь и получить за них компенсацию. Господь с вами, Евгения Игоревна, какая такая компенсация? – как раз наоборот: одни убытки; милости прошу читать об этом у Долгих. Платьем, обувью и провиантом снабди, а еще и подушную подать за ссыльных плати до следующей ревизии, каких с 1719-го по 1860-й было десять – то есть, добрый десяток лет. Ссылка в Сибирь была делом крайне невыгодным: с 1827-го по 1846-й по Владимирке отправили всего-то 4 000 крестьян, в среднем по 210 человек в год. Для страны с 23 миллионами крепостных это капля в море.

И на десерт – клубника со сли… ах да, с густой молочной массой. Вот тут без цитаты не обойтись:

«Домна долго щупала свою середину, вышитую светлыми волосами. Было хорошо и приятно, но, когда нащупала вверху середины алый язычок, сделалось совсем восхитительно. Вечером она показала Мужу язычок. Тот удивился, но пошел на него чем мог – своим языком и пальцами».

Евгения Игоревна, mon ange, право, вы все рамсы попутали: русскую деревню с Монмартром, а сельского кузнеца с каким-нибудь мсье Гастоном. Раз уж к слову пришлось: православных за французские ébats отлучают от причастия минимум на 15 лет – здесь вам не тут!

Вот что бывает, когда Пишущая с полуработающим умом принимается за тему, где нужны какие-никакие знания: ядреный лубок, «12 лет рабства» пополам с «Бедной Настей». «С какой стати требовать исторической достоверности от книги, в которой действует оживший череп?» – спрашивает милосердная Галина Юзефович. Ну да, тут вроде как магический реализм, даже кракен всплывает из океанской пучины. Но есть константы, не подвластные жанровой системе координат. В конце концов, не пьют же у Кортасара квас вместо мате.

А дальше – сплошные вопросы без ответов.

Для чего две простые бабы, – хозяевами поротые, попáми пуганые… ну, вы в курсе, – поменялись кожей? Чтобы вослед Леннону доказать, что Woman is The Nigger of the World? Так после обмена как раз все пошло на лад: и личная жизнь, и карьера. И у Домны в коже Хоуп – кстати, 266 повторов, и у Хоуп в коже Домны – 554 повтора. Оковы тяжкие пали, и запас реперных точек в виде порки, изнасилований и других обязательных для фемповестки мытарств как-то сам собой кончился.

Для чего Некрасовой понадобилось остранение? Наташу Ростову в театре помните? – ну вот, «Кожа» изготовлена по тому же самому рецепту. Шкловская фишка у Е.Н., в отличие от классика, как-то мотивирована только в одном случае – при знакомстве Хоуп с бытом и кухней Дикой холодной страны: «поджаренные в масле тонкие круги теста», «чай производился в металлическом сосуде на ногах и с краном». Но «круглая дырявая выпечка», которую Домна видит на ярмарке, – уже к одиннадцати туз. Толстой, кстати, обошелся с читателем гуманно: уложился в 261 слово. Некрасова размазала свой единственный прием на 78 694 слова.

Для чего тут магический реализм? С Братцем Черепом и кракеном вы уже знакомы, а есть еще говорящие медведи, негритянская ведьма Бу-хаг – и кто еще там?.. При этом из всего бестиария крокозябров и тыгыдымских коней для сюжета значима лишь какая-то, хрен поймешь, Меловая зайчиха, что выдает Хоуп и Домне Пропускные документы. Остальные-то что здесь делают?

В итоге имеем феномен чистого искусства, эксперимент ради эксперимента, провальный во всех отношениях – идейном, сюжетном, языковом. Хотя у Некрасовой по-другому отродясь не бывало.

Назвать напоследок Пишущую с полуработающим умом словом, происходящим от ее профессиональной квалификации? – так вы наверняка это без меня сделали. Ограничусь немудрящей рекомендаций: safety first, как сказала бы Хоуп.

Если, конечно, стокгольмским синдромом не страдаете.