ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ - 2

продолжение
начало https://alterlit.ru/post/23288/

Сопровождающая из управления — это майор Маркова. Моложавая шатенка. Как принято говорить на тюрьме, строгая, но справедливая. Слава Богу, без вельможных замашек. Умная, деловая и ироничная. Наших кураторов от управы двое. Маркова адекватная. А второй — Подпол* Гурский — полный бронтозавр. Имя соответствующее — Бронислав Брониславович. Огрёб от него не одну начальственную оплеуху. Ну да ладно, сейчас не об этом...

Под ободряющими взглядами волонтёров, докладываю:
— Товарищ майор, на отделении содержится восемьдесят восемь воспитанниц, ещё две в санчасти.
— Вольно, — уголками глаз улыбается Маркова — из взрослых наставниц кто пойдёт с нами?
— Носова.
— Сюда её, — даёт мне команду, и приглашает волонтёров к первой камере — Пройдёмте, — кивает новенькой, представляется — Нина Александровна.
— Очень приятно, Лариса Михайловна, — лучезарно улыбается «фифа».

За первую камеру можно не беспокоиться — там образцовый контингент «мамы» Нади.
А дальше начнётся...
Разбираем подарки. Букетики тюльпанов, конфеты, печенье и — о чудо — дефицит, импортные прокладки. Эту девчоночью проблему до сих пор решаем раздачей ваты по камерам. Хотя у большинства девчонок в заключении месячные замирают — аменорея, стресс.

Открываем дверь в Надино царство. Десяток чистеньких узниц в одинаковых платьях. Выслушиваем рапорт дежурной. Гражданка майор, граждане волонтёры, в камере содержатся столько-то, статьи УК такие-то, жалоб, заявлений нет...

Дежурная по камере — семнадцатилетняя Света Моргун, несостоявшаяся актриса. Будучи первокурсницей театрального, из ревности изрядно порезала парочку, отыскав возлюбленного на месте прелюбодеяния с новой пассией. Слава Богу, без тяжких последствий. Но на выходе статья 15-102я пункт «з», что означает покушение на убийство двух лиц, и карается до десятки (малолетке больше не дают — закон). После приговора уйдёт на взрослую, ибо восемнадцать вот-вот. Девица более чем интересная. Внешность, фигура, да ещё и талант. Чего не хватало её хахалю — загадка.

Вадим вручает девчонкам букеты, училкообразные дамы-волонтёры — сладости и прокладки. Несколько юных узниц заученно делают книксен (молодец Надя), что приводит молодую «волонтёрку» в восторг (какие милые девочки!) Рано она восторгается, ох, рано...

В ответ мамка Надя раздаёт умиляющимся волонтёрам девичье рукоделие — шерстяные носки. А одарённая Моргун под общие аплодисменты декламирует Письмо Татьяны Онегину. Да так, что заслушаешься. Сто процентов: в соседней камере мартышки, прильнув к двери, скалясь, греют уши по полной, там совсем другой контингент (я вас люблю, вы мне поверьте, я вам пришлю блоху в конверте, а вы пришлите мне ответ: кусает вас она, аль нет?)...

— Можно я возьму слово? — встревает в «монолог Татьяны» растроганная Лариса Михайловна, и не получив одобрения, картинно развернувшись на каблуках, продолжает — Какие замечательные девочки! Я учитель русского и литературы, и не каждый мой ученик может похвастаться таким исполнением!
— Она училась в театральном, — сдержанно улыбается мама-Надя.
— Всё равно, разве можно таких, как Света, держать в этих стенах? — уже на выходе продолжает кудахтать филологиня, — я уверена, что большинство из них тут по недоразумению....
(погодь, Лариса Михайловна, в следующей камере ждёт тебя контрастный душ, зуб даю).
Сопровождающая нас мамка Носова вытесняет либералку из камеры.

Перемещаемся в камеру Саиды. Чудеса с порога. Метиска-хулиганка Люда со спущенными подштанниками, щедро светя белым окороком, сидит на дальняке* под общий ржач. Вот так встреча. У мужика-волонтёра запотевают очки.
— Какой ужас! — смущается молодая литераторша.
(Ну а как вы думали, мадам, это вам не письмо Татьяны Онегину).
Училкообразным дамам, в отличие от Ларисы, абсолютно пофиг: в тюрьму давно ходят, видать, привыкли. Ноль эмоций. Маркова с трудом сдерживает улыбку.

— С горшка слезь, не стыдно при мужике-то — совестит Людку неавторитетная Саида.
— А чо, я ничо, от волнения, у меня почки, я ребёнка выносила, не могу терпеть. Пусть лучше лопнет моя совесть! — подытоживает Чума, и встаёт, картинно натягивая рейтузы.
— Писдодуйка! — мрачно изрекает Носова.
— Да что вы, тётя Таня, — парирует Чумбуридзе, счас по форме всё будет — рапорт, доклад, порядочек. А ну построились! — отдаёт команду мартышкам, — дежурная, быстро доложила!

Да уж. Саида и тут не хозяйка...

Смущённый Вадим вручает букет развязной наркоше:
— С Праздником вас.
— Жёлтые тюльпаны — вестники разлуки, — принимает подарок Чума, проникновенно глядя в запотевшие стёкла вадимовых очков, — что вы делаете сегодня вечером?

— Чумбуридзе, — вмешиваюсь — в стакан* тебя закрыть?
— А нас сам хозяин амнистировал, гражданин начальник — борзо идёт ва-банк Чума, — сегодня праздник у девчат! — но, натолкнувшись на стальной взгляд Марковой, затыкается, — всё-всё, молчу...

Лариса Михайловна, судя по всему, начинает прозревать. Разнося по камере коробку с прокладками, интересуется у каждой из маленьких уголовниц:
— Ты за что, девочка? А ты за что?
Получает в ответ ворох непонятной ей информации: 103я, 108я, 145я, 206я, 224я...
— А что это? — беспомощно оглядывается на меня модная фифа.
— Убийство, тяжкие телесные, грабёж, хулиганство, наркотики, — перевожу волонтёрке эту юридическую кашу.
Маркова наблюдает за происходящим с иронией.

— А тебя-то за что?? — изумлённо смотрит Лариса на малявку Самойлову (метр с кепкой, четырнадцатилетка, но на вид более десяти не дашь).
— 146я — неожиданным басом отвечает малявка.
— А что это? — снова поворачивается ко мне настырная литераторша.
— Групповой разбой. Залётные из Казани, сумки у женщин дёргали под угрозой ножа.
— Как можно, такие юные, это же девочки... — растерянно лопочет интеллигентная дама-волонтёр.

Отвязную Люду-Чуму Лариса демонстративно обходит, оставляя без «положняковых» средств гигиены.
— А я? А мне?? — громко реагирует на такой беспредел Чума.
Вадим через плечо филологини поспешно достаёт из коробки прокладки, суёт наркоше.
— Мужчина, — томно смотрит на Вадима нахалка, — это лучший мой подарок к Восьмому марта, но после этого, вы просто обязаны на мне жениться...
Под общий ржач, волонтёры вываливаются из камеры.

На очереди — хата мамы-Тани (Носовой). Именно там сидит поднятая вчера из карцера отмороженная Рекемчук. Дура без границ. И садистка Соколова там же. Поэтому на подкрепление заранее позвали крепкого старшину-контролёра* с наручниками.

Сразу при входе в камеру, Носова строит своих трудных подопечных, дежурная громко рапортует. Выделяясь из строя заметной дылдой, Рекемчук, вызывающе ухмыляясь, разглядывает нарядную волонтёрку Ларису:
— А это что за фифа?
— Рот закрой! — наезжает Носова.
Издав нечто среднее между шипением и хрюканьем, хулиганка неохотно замолкает. Соколова, слава Богу, не выпирает. Молчит. Видать, карцер пошёл на пользу. Тем не менее, вручение цветов терпеливым Вадимом сопровождается подколками и ухмылками. Да уж, контингент завмагше достался — мама не горюй. Хуже только рецидивистки. Контраст с камерой мамы-Нади ощутим как никогда.

Печенье узницы тупо расхватывают, сходу начиная жевать. Раздача прокладок встречается дружным гоготом:
— Бабы, это песец, как попользуем, не выбрасывайте, мы их скурим!
Ни тебе спасибо, ни здрасьте, ни до свидания. Прёт культура...

Оно, конечно, и ко мне вопросы. Не всю ж воспитательную работу на мамок перекладывать. Но состав-то переменный, не колония. Перевоспитать их время надо. А тут иная пришла, пару месяцев перекантовалась, и привет, в зону, а то и вовсе на условное...

Вдруг сваливается борзометр у Рекемчук:
— Эй! — это она с набитым ртом, жуя, обращается к Ларисе — А затычки импортные у тя ещё есть? Дай, а? 
— Да как вы... Как ты со мной... разговариваете? — изумляется Лариса, и поворачивает голову в нашу с Марковой сторону (очевидно, ища поддержки).
Воспользовавшись заминкой, Рекемчук задирает подол филологине:
— Айболит, зацени какая жопа!
Лариса взвизгивает и нелепо приседает, обхватив руками колени. Очки у Вадима запотевают снова. В свой новогодний визит на взрослый корпус он такого явно не наблюдал.

Носова хватает нахальную узницу за шкирку, выкидывает в коридор. Старшина-контролёр, подхватив дылду, резко командует:
— Руки назад! — на запястьях арестантки щёлкают наручники.
— В стакан её, — распоряжается Маркова.

Контролёр тащит Рекемчук по коридору к выходу.
— Ой, белая панамаааа! — раздаётся вопль отмороженной, — с Восьмым марта, бабы!
Германия, проснись, коммунисты ох.. ели!
— Писдодуйка — хмуро резюмирует Носова...

Технический перерыв.
Отпаиваем в воспитательской чаем плачущую и такую прекрасную в своём горе Ларису.
Да, сегодня она пережила целый спектр эмоций. Будет что вспомнить. И подумать: стоит ли впредь заниматься тюремной благотворительностью.

— Как можно, как можно! — талдычет, трясясь Лариса — это же девочки, какой ужас...
— Так они ж тут большинство по недоразумению — иронично парирует Маркова.
— Почему они такие?— обращается ко мне Лариса.
— Уголовницы, — объясняю просто — они разные на самом деле, есть и нормальные, сами видели. Но сюсюкать с ними нельзя, как только расслабишься — получишь поддых. Даром что девочки. Тюрьма есть тюрьма. Они так выживают, тут тоже борьба за существование...

— Сергей Викторович, — заглядывает в воспитательскую тот самый контролёр — Алеева из камеры судимых к вам просится, информация срочная.
— Ну веди.

Алеева (она же Сильва) — тихая и умная стукачка. Наркоша.
Воспитатель, не имеющий своих информаторов, и не знающий обстановку на отделении, зря жуёт свой хлеб.

Похожая на худенькую цыганку Алеева (выведенная из хаты под видом «к врачу с резью в животе») огорошивает нас новой вводной:
— У Фигуристки заныкана мойка*. Она при волонтёрах вскроется — в знак протеста против десятки по приговору. Считает, слишком много дали.
— Это за два-то трупа?
— Моё дело предупредить...
(Ипона мать, и ведь недавно шмон был в этой хате, а мойку упустили. Бронтозавр теперь сожрёт. Быть тебе, Сергейвикторыч, вечным дежурным. Ну что за день такой...)

— Так, гражданских с режимной территории убрать, — распоряжается Маркова.
В камере срочно сделать обыск, лезвие у Карловой изъять. Демонстративное харакири на публику нам здесь не нужно. С этой перестройкой да гласностью во все газеты попадём.
— А подарки? — нерешительно спрашивает контролёр.
— Здесь оставить, сами раздадим, — решает Маркова — хватит на сегодня волонтёрской благотворительности...

_______________________________________
*Подпол — подполковник (сленг)
*Дальняк — унитаз в камере (жарг.)
*Стакан (жарг.) — одиночный бокс-камера, оборудуемая в СИЗО, для кратковременной изоляции заключённого.
*Контролёр — охранник в СИЗО.
* Мойка — лезвие(жарг.)

Фото: Питерская женская тюрьма(СИЗО) Арсеналка.
На переднем плане — "мамка"(взрослая заключённая-наставница).

Окончание следует.