Салон-бутик «Еретик», или не ходите, дети, в Индию гулять...

Как художественная книга на долгие годы становится путеводителем не только по местам, но и по отношению к жизни и безразличию к смерти? Наверное, потому, что книга всё-таки хороша.

фото автора

Дэн Симмонс, наш современник и топовый писатель-универсал (автор детективов, триллеров, научной фантастики и т. д.), в 1985 году выпустил откровенный хоррор. Мистический роман «Песнь Кали» полон вязкого напряжения психики и динамических конвульсий саспенса. Хотя всё произведение — это просто история одной поездки. Описание безумного роуд-муви литератора-американца по городу Калькутте в Индии. Он приехал туда в 1977 году за рукописью знаменитого поэта, вдруг воскресшего, и попал в настоящую паутину. Жаль, что вместе со своей семьёй, которую неосмотрительно взял с собой «проветриться». А ведь его предупреждали: не езди ты в Калькутту!

Но Роберт Лузак, так зовут персонажа (в чьей фамилии неотступно слышится «лузер»), прибыл — и лбом столкнулся с безжалостным Городом. Калькутта, переполненный людьми и нечистотами мегаполис, едва не сталкивает неудачника-Лузака даже с постамента главного героя книги. Это не привлекательный фасад для туристов, а топкая зона ужасов! Шевелящееся месиво со своими богами, которым тут тесно, ведь они всегда и люто голодны... Да, трэвел-блогерам здесь не рады.

Намеренно или нет, однако главный герой смотрит на Индию конца 70-х через клубные очки в стиле «диско». Ни во что не вникает, начиная с древнейшего кастового устройства общества и его чрезвычайного этнического разнообразия. Мистер Лузак лишь искренне не понимает, как можно так плохо жить и почему так безропотно живут миллионы индийцев... На все корки он распекает национальную политику династии Ганди, зато осторожничает в оценках колониалистов-англичан. Носится с лирикой Рабиндраната Тагора, презирая Киплинга. Читая ту самую рукопись, за которой явился, обречённый попаданец и здесь не верит, что это написал тот же поэт. Просто получивший новый опыт — или новое задание от кровавой богини Кали.

Теперь про Кали, одно из самых жутких, известных и притягательных воплощений индуизма, тоже претендующей на роль главной героини, не будь она богиня! В романе она заведомо находится над происходящим, всюду незримо присутствуя и побеждая в Калькутте, главном городе своего имени.

Изо лба Дурги выскочила богиня, в которой было больше демонического, чем святого. Она воплощала мощь, олицетворяла жестокость, неподвластная даже путам времени, державшего в узде прочих богов и простых людей. Закутанная в мрак темнее ночи, она шествовала по небесам, вселяя страх в сердца даже тех божеств, что дали ей жизнь.

За жертву тёмная покровительница забирает и возвращает, насылает сонные кошмары и реальных сторонников (фанатиков-адептов), но никогда не отпускает и никого не милует. Кали в книге — это не просто запрещённый в таком виде культ, жестокий по любым цивилизованным меркам, это праматерь абсолютного страха, невыносимых мук и растлевающих наслаждений. Царица нового хаоса, не имеющая ни сочувствия, ни стыда, ни души. И возвращённый из мёртвых Поэт должен принять богиню за музу и провозгласить её песнь миру.

С такой стратегией захвата великолепно справляется писатель Симмонс, назвавший целую книгу в честь поэмы о культовом божестве, приведённую в романе отрывочно. Но крайне заметно и в цель. Проработка «поэмы» выдаёт в популярном прозаике мастера художественной литературы, понимающего тему (и Индию) куда мудрее своего героя. Однако и наш скиталец не возвращается домой прежним... Вместе с почти погубившей его личной утратой со страниц произведения исчезает прежний свободомыслящий литератор средней руки. Фома неверующий, разгильдяй, пустослов и немножко повеса.

Вместо него итоги воздействия «миазмов Калькутты» описывает взрослый мужчина, будто заговоривший памятными со школы словами нашего Александра Радищева. (Будете припоминать «Путешествие из Петербурга в Москву», припомните и эпиграф к письму — очень подходящий к нашему разговору.)

Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы.

Везде слышится теперь мистеру Лузаку торжествующая «Песнь Кали». Пускай не он опубликовал мрачную поэму — господство кровавого насилия не ему отменять. И место любой Кали в этой проблеме тоже, надо сказать, довольно второстепенное. (Да и удивляется же, наверное, она нам, давно её во всём перещеголявшим.)

Этому премиально (а может, и нетленно) сделанному хоррору почти сорок лет. В свои дни он был умненькой салонной штучкой про разувшего глаза либерала-еретика, подкупая публику экзотикой, эротикой и экзальтацией по количеству трупов. А теперь он читается по-настоящему намного страшней и извращённей, нежели в реформаторские 80-е, когда в художественных «ужастиках» несли всё, дабы удивить. Сегодня роман отличается от воспитанных современных ужасов, словно хмурый пустырь от жеманного дендрария. Своей нетерпимостью, прямотой, брезгливостью, жутью и двоедушием — как подчёркнутым пороком.

Именно сравнивая вехи, замечаешь: та неистовая энтропия (стремление к саморазрушению), которую Лузак учуял в своём Городе зла, тоже повсеместно оказалась могущественнее честного созидания. А практика чистого распада куда мощнее грязного хаоса Кали. Хотя её песнь звучит — и неузнанный зов слышим, различим, подчиняющ. Что ж, возможно, в этом всё дело. Ведь муссонное облако над Калькуттой тоже когда-то было тьмой, пришедшей со Средиземного моря. И накрывшей Ершалаим.

фото автора