Байки маслопупа

КАБОТАЖКА. 

Случилось это, когда я был ещё зелёным курсантом.

После окончания третьего курса и успешной сдачи экзаменов отправили нас всех на так называемую «индивидуалку». То есть — на плавпрактику, но не в составе роты на учебно-производственном судне, а на настоящий грузовой теплоход и по одному. Свобода! Никаких старшин и командиров, настоящая работа. Эх!... сколько мечталось об этом в пыльных аудиториях во время самоподготовки!

Проходила она (практика) в этот раз не в моём любимом Мурманском пароходстве, а у соседей-северян, в стольном городе Архангельске. Визу мне после службы «под знамёнами» соответствующие «товарищи» открывать не спешили, поэтому я попал на внутренние перевозки по Арктике. У моряков такие рейсы называются «каботажными». Льды, морозяка, следование за ледоколом в караване, редкие полыньи чистой воды... Ни экзотических портов, ни стройных мулаток с глазами испуганной серны... Та ещё романтика! На палубе — дубак, руки без рукавиц к металлу прилипают. В машинном отделении мы старались двигаться по замысловатым траекториям, чтобы как можно реже попадать под струи морозного воздуха, бьющие из приточной вентиляции.

Порты... Тоже те ещё порты! Диксон, Дудинка, Игарка... и это ещё самые крупные. Цивилизация! А чаще — ползёшь по Арктике, останавливаясь иногда вообще непонятно где. Бросили якорь, пришли. Куда? Где порт, краны портовые, жильё наконец? Ага — вон там на склоне сопки два барака ГУЛАГовских. Это порт? Оказывается — да.... Название? Да какая разница? Знаешь их сколько тут таких по побережью раскидано? Так... Сюда — десять бочек солярки, овощи в огромных авоськах и какие-то ящики. Запчасти к дизель-генератору, наверное. Скинули на лёд, оттащили подальше от борта, и — к следующей точке. Снабженческие рейсы. Рутина.

Так бы и прошла для меня эта практика в трудах физических и томлении душевном, но случилось нечто, чего никто ожидать даже не мог.

Ледовый щит Арктики — это многолетние паковые льды, толщиной своей превышающие иногда пять-шесть метров. Лежит себе такой монолит в высоких широтах. Спокойно лежит, практически на одном месте. Лишь иногда под влиянием каких-то внешних условий начинают откалываться от него и дрейфовать в сторону материка мощные ледовые поля. И тогда — горе горькое для всех мореплавателей, оказавшихся по несчастному стечению обстоятельств на пути этих «льдинок». Потащит, прижмёт к береговому припаю (тоже не самые тонкие льды!)... Хорошо, если корпус выдержит!

Такая вот бяка случилась и с нами. Начал двигаться в сторону берега кусок льда величиной с три Бельгии, отколовшийся от Айонского ледяного массива. Толщина льда — четыре-пять метров, с торосами — до восьми. Такой даже атомному ледоколу не сразу поддастся, что уж о нас говорить было!... Зажало. Давление льда растёт, корпус трещит так, что в машине звук работающих дизелей этот треск заглушает. Ну и... Не выдержало железо: зазмеилась по борту трещина, со звуком пушечной пальбы оторвало от борта мощные шпангоуты, полезла внутрь корпуса сверкающая в свете машинных ламп масса льда... Брызги, водопад изумрудно-пенный... Включили все осушительные насосы, бросились к пробоине, пытаясь как-то заделать, спасти тонущий пароход... куда там! Дыра такая, что от немедленного затопления нас спасала только сама льдина, эту дыру проделавшая. Застряла в ней, как пробка в бутылке. Но края пробоины — рваные, и через зазоры между ними и льдиной внутрь машины поступало столько воды, что, несмотря на все наши усилия, скоро стало ясно — не уцелеть, надо уходить. Капитан с мостика уже давно дал SOS и связался с ледоколом... Тот — в сутках полного хода от нас. Вокруг — только лёд и никаких признаков жилья. Палубная банда посбрасывала на лёд всё, что хоть как-то могло помочь нам в этих условиях не замёрзнуть: одеяла из кают, тулупы и ватники из боцманской кладовки, какие-то доски, тросы... Мастер отдал команду выходить на лёд. Мы выскочили из машины, едва успев заглушить вспомогательный паровой котёл и стравить пар в атмосферу. Иначе ледяная вода, ворвавшись внутрь раскалённой топки, мгновенно испаряясь, вызвала бы хороший взрыв. А находиться на льду в непосредственной близости от такой бомбы- ну его к чёрту! Карабкались из машины мы по трапам, которые стояли уже почти вертикально — судно уходило под воду носом, с креном на правый борт. Выскочили на скользкую палубу, которая к тому времени находилась вровень со льдом. Мокрые все. Переодеться бы, да страшно в каюты за сухой одеждой бежать — так ведь и вместе с судном уйти можно! Перелезли на льдину, рванули подальше от борта. Туда, где сгруздились остальные члены экипажа... Нас тут же ребята закутали в тулупы и одеяла.

Дрожь била абсолютно всех. Не от холода даже... Для моряка его судно — это в последнюю очередь место работы. Это дом. С надоевшей до зубовного скрежета иногда многочисленной семьёй. Но — дом... Самое безопасное место в море. Даже полузатопленное судно — спасительный островок во время любых катаклизмов. Ни шлюпки, ни плоты такого уровня безопасности не обеспечат. Вот и бьются моряки за свои пароходы до последнего, спасая судно, чтобы потом оно спасло их. А тут вот так... Всегда больно смотреть на свой тонущий мирок. Не дай Бог никому пережить...

Ушёл наш теплоход под воду внезапно и быстро. Стоял-стоял, накренившись и зарывшись в чёрную маслянистую воду полыньи носом, вдруг вздрогнул, как смертельно раненый зверь, и быстро ушёл под лёд... Только послал нам последнее «прости» пузырями воздуха, рвущегося из внутренних отсеков... Успокоилась взбурлившая вода... На поверхности быстро затягивающейся полыньи покачались ещё какое-то время последние обломки, но и они исчезли скоро под массой надвигающегося льда.

Из досок и тросов соорудили мы подобие саней, нагрузили их своими нехитрыми припасами и двинулись в сторону подошедшего уже близко ледокола. Что ещё? Петляли между торосами больше часа. Вроде, и недалеко до «колуна», а через заструги эти ледяные не перелезешь. Пришлось обходить. 

Потом было всё: сауна, горячая пища, непременные сто грамм «для сугрева и с устатку», радушие спасителей и... сон. Видимо, от нервяка сморило всех. Лично я проснулся где-то часов через восемь...

Потом — переход до Мурманска, где мы все покинули наших гостеприимных хозяев. Разъехались по домам.

Такая вот необычная была практика... Запоминающаяся, прямо скажем.