Один Момент [часть 2 из 4]

Вдох.

Выдох.

Ещё один эффект от вдыхания паров толуола — это потеря тактильной чувствительности и сильное завышение болевого порога.

В изменённом состоянии сознания люди частенько вытворяют всякое. Та самая соседская Тонечка, надышавшись клея, взяла, да сунула руку в кастрюлю с кипящей водой. Что ей там привиделось? Может, проголодалась, а пальцы показались аппетитными сосисками? Кто знает. И неизвестно, сколько она их так варила, пока родители не обратили внимание на плывущий по квартире запах мясного бульона. На тот момент Тонечка уже занималась рисованием. Карандаш всё выпадал из детских пальчиков, с которых прямо на альбомный лист сползала сочащаяся жиром сморщенная кожа.

Один момент! — и вот ваш творческий ребёнок уже никогда не станет художником.

«Тонечка, помаши культёй своей художественной школе!»

Тонины родители поступили аналогично Мишкиным. Они вызвали «скорую» только когда дочка вновь стала вменяемой — когда толуоловый приход полностью отпустил её, и она стала истошно орать. Беда уже случилась. А так, произошедшее хотя бы выглядело... Поприличнее, что ли.

Бабки у подъезда могут судачить о чём угодно. Лишь бы не о том, что ваш ребёнок — токсикоман.

Взрослая наркомания — взрослый выбор. Пусть зачастую и не осознанный.

Детская наркомания — взрослый проёб. Жёстко, но как есть.

Родителей покалеченного инвалида общество сочувственно пожалеет. Родителей токсикомана — смешает с дерьмом. Ваш малолетний токсик вас самих заляпает «Моментом» так, что вовек не отмыться. Хорошо, если отделаетесь просто шушуканьем бабок за спиной. А ведь можете и родительских прав лишиться. Или даже попасть под суд.

Один момент! — и вот вы больше не родители.

Но раз воспитательный момент с «Моментом» уже упущен, какой смысл выносить сор из избы, верно? Словами, как и слезами, делу не поможешь, правильно? И вообще, молчание — золото, не так ли?

«Уважаемые взрослые, какой ещё народной мудростью вы оправдаете свою родительскую никчёмность?»

Из-за тотальной молчанки родителей невозможно вести полноценную статистику. А раз нет данных — нет проблемы. Наркологи пожимают плечами, разводят руками и молчат.

Молчат родители.

Молчат продавцы в «Хозтоварах».

Молчат любители стендового моделизма.

Молчат дети, втихую продолжая делать свои ядовитые ингаляции.

Вдох.

Выдох.

Мультяшек вокруг становится больше. Тигра пружинисто отскакивает от стены беседки, а пёс Шарик учит бурундука Дейла рисовать на этой стене «фигвам». Мишки Гамми подпрыгивают до самой крыши, где, хлопая крыльями, порхают два попугая — Кеша и Яго. По земле стелится туман, в котором бродит Ёжик, то и дело шарахаясь от проносящегося мимо Уткоробота.

Вдох.

Санёк уже не успевает считать всех новоприбывших в его мультфильм героев. Здесь Алладин, здесь Дядя Фёдор. Здесь Вжик с Рокфором. Тут как тут и Скрудж МакДак с племянниками: вот Билли, вот Вилли, вот Дилли, вот какой-то дядька в спортивном костюме с полосками.

Выдох.

Мультика с таким персонажем Санёк не видел. Иначе запомнил бы. Такого шиш забудешь. На первый взгляд обычный мужик в белых кроссах и чёрном «Адидасе». Нынче куда ни плюнь — попадёшь в подобного спортсмена. И можно было бы даже подумать, что этот тип — реальный.

Если б не его голова.

Круглая, чёрная и вся гладкая. Ни глаз, ни рта, ни носа на ней. Вместо них, на том месте, где должно быть лицо, расположено какое-то цветное, круглое пятно размером с яблоко.

Вдох.

Почему-то это напоминает Сашке мамины пластинки — чёрные диски с цветными круглыми этикетками, наклеенными по центру.

Выдох.

Вот ещё прикольный момент: этот кругляк на башке-пластинке то и дело меняется в цвете. Когда за чёрной головой видны деревья, кругляк зеленеет, как листва. Когда мужик перемещается, и позади него оказывается стена беседки — кругляк становится грязно-белым, под цвет кирпича.

Вдох.

А вот не очень прикольный момент: обе Сашкины ладони, подрагивая, лежат на коленях, а пакет при этом остаётся на лице. Похоже, клей всё-таки попал на края пакета, да прилепил его к коже. И совершенно не прикольный момент в том, что воздуха в целлофановом мешке становится всё меньше.

Выдох.

Сашке не известно, что подвело под монастырь Мишку с Тоней. Но чисто интуитивно он смекнул: нюхать клей надо, не надевая пакет на голову, в уединённом, подальше от всевозможных опасностей, месте. Вот и все дела!

Вдох.

Порой, когда мама не слышит, отец называет Санька тупым мелким выродком. С чем тот, конечно, не спорит, но про себя категорически не согласен. Ведь то, что произошло с его одноклассниками, а так же десятками, и, возможно, сотнями (статистики-то нет) других детей — подобной фигни с Сашкой ни за что не случится. Только не с ним.

Выдох.

«Момент» долго сохнет, так что отлепить пакет от лица никакого труда не составит. Однако, оторвавшись от коленок, кисти рук на миг зависают на уровне живота и безвольно опадают назад. Поднять их выше не получается — попросту нет сил. Нет их и в ногах. При попытке встать те только немощно дрожат, но не разгибаются. Оттолкнуться от лавки ладонями тоже не выходит, они разъезжаются в стороны, скользя по чему-то мокрому, тёплому, липкому. Свесив подбородок на грудь, Санёк видит, как из-под его собственного зада растекается по лавке и капает на пол нечто красное. Пара хилых, панических рывков ни к чему не приводят — что-то крепко, очень крепко держит за задницу.

Вдох.

И хотя Сашке сейчас не до воспоминаний, взглянув на себя со стороны, он бы точно припомнил ту бедную лягушку, которую отец живьём насаживал на крючок, когда однажды брал сына ловить щуку-травянку. Маленький, подцепленный крюком за жопку лягушонок дрыгал лапками и неодуплённо хлопал выпученными глазками. Беззвучно открывая-закрывая при этом рот. Жалкий и беспомощный.

«Сашенька, скажи «Ква!», если думаешь, что ты самый умный».

Выдох.

Последний.

Дальше только вдохи. Мелкие и частые. Конвульсивные. Пакет больше не надувается, а лишь постепенно сжимается, сдуваясь насовсем. В нём практически не осталось воздуха. Один толуол.

Вдох.

А меж тем, пластинкоголовый мужик направляется в Сашкину сторону.

Вдох.

С каждым маленьким вдохом он всё ближе.

Вдох.

Он почти рядом.

Вдох.

Он рядом.

Вдох.

Он тянет к обдолбанному, теряющему создание ребёнку свои ручищи. Щас как схватит!

Вдох.

Сцапает!

Вдох.

Сгребёт!

Вдох.

Заграбастает!

Вдох.

Сашка вяло мотает головой. То ли пытаясь отстраниться от растопыренных прямо у его мордахи чужих пальцев, то ли выражая нежелание дальше смотреть такие мультфильмы.

Вдох.

И тут трансляция прерывается. Кто-то выключает звук и изображение.

…Как славно, что можно тебя повстречать…

Вдох.

Глубокий, какой делаешь, когда очень-очень хочешь жить.

Вдох.

Заполняющий все лёгкие воздухом. Простым, чистым и скучным воздухом, дыша которым мультики можно смотреть только по телевизору.

Вдох.

Всё мультяшки исчезли. Разве что в голове засел дятел Вуди, отчаянно долбящий дупло прямо изнутри детской черепушки. Да коты Матроскин с Толстопузом дружно нассали в пересохшем рту напоследок.

Вдох.

И этот кошачий сортир изрыгается изо рта вместе со слопанными в обед мамиными котлетками.

Вдох.

Химозный отходняк, как расплата за толуоловые мультики. Бесплатные — только по телеку.

Вдох.

Снова сблёв.

Так Санёк и пришёл в себя. На полу беседки, в собственной рвоте, посреди обломков разнесённой в щепки лавочки и обрывков разорванного на клочки пакета. Рядом валялся какой-то здоровенный гвоздь. Загнутый крючком и перемазанный красным.

Весь этот бедлам явно не бесплотные мультяшки устроили. По всему выходит, что тот пластинкоголовый хрен с горы — не глюк толуоловый, а реальный дядька. Всамделишный. И кто он такой тогда? Сторож? Бомж? Педофил?

Сашку ещё раз выворачивает. На сей раз просто желчью.

Про педофилов он узнал от отца. С ухмылкой тот подробно объяснял, какой странной любовью некоторые взрослые дяди любят маленьких детей.

Вспомнив отцовский рассказ, Санёк непроизвольно сжимает ягодицы, и тут же взвизгивает во весь голос, хватаясь за правую.

Так, прижимая ладонь к больному месту, он и покидает садик. В драном ботинке, в рваных штанах, с разодранной жопой. Наш отважный искатель приключений хромоного ковыляет домой — навстречу отцовским звездюлям.

Дома мама еле уговорила отца сходу не учинять расправу за испорченные штаны. Так что свои оплеухи и подзатыльники под традиционное: «Не папкай мне, выродок!» Санёк получил уже после визита в травматологию. Где ему наложили аж три шва. Сказали, шрам останется. Таким можно было бы даже гордиться, будь он на другой части тела. А так — стыдоба одна.

Вдобавок, нитки швов тянут кожу при каждом шаге, того и гляди разойдутся от любого резкого движения. Уделать кровью новые штаны — верный кабздец. И это отец ещё ботинок не заметил. Поэтому Санёк ходит медленно. Осторожно, как сапёр по минному полю. А когда не ходит — стоит.

Стоит за столом во время завтрака. Стоит за партой на уроках. Стоя обедает в столовке, под приглушённые смешки остальных учеников. Стоя делает домашку и стоя ужинает. Короче, только спит лёжа на животе. Всё остальное время стоит.

Стоя он встречает воскресный вечер во дворе. В новых штанах и футболке.

«Ну жених!» — улыбаясь, сказала мама.

«Хоть пятнышко — прибью, выродок» — шепнул на ухо отец.

Весь из себя нарядный, Санёк торчит на своём качельно-наблюдательном посту. Сам не качается, естественно. Зато раскачивает Мишку. Тому, конечно, пофиг, что его качают, как маленького, а вот Санёк от своего занятия не в восторге. Это Мишкина мама припрягла — покачать-присмотреть. Дружба дружбой, но в воскресенье вечером Сашке совсем не до Мишки. Всё его внимание, как обычно, приковано к крыше девятиэтажного дома. Но конкретно в данный момент, помимо выжидания того самого момента, есть ещё один момент.

Как раз на девятом этаже живёт Мишка. Когда Санёк был у него в гостях, заметил, что металлическая дверь, ведущая на технический этаж, не заперта.

Одной рукой качая одноклассника, пальцы второй руки он держит крестиком, чтобы та дверь до сих пор оставалась открытой.

И едва во дворе раздаётся первое:

— Мультииикиии!

Как Санёк оставляет Мишку на качелях, а сам срывается к его дому, даже не дожидаясь, пока опустеет двор. Резво чешет вприпрыжку, напрочь позабыв что про вездесущих бабок, что про свои швы, которые вот-вот лопнут, как его терпение. К счастью, в нужный подъезд вместе с ним никто не заходит. На удачу лифт тоже оказывается на первом этаже. Санёк заскакивает в провонявшую мочой кабину и жмёт самую верхнюю оплавленную кнопку. За мгновение до того, как двери закрываются, он слышит:

— Эй, пацан! Обожди, а?

А потом, уже из-за закрытых дверей, приглушённое:

— Блядь! Ладно, давай по лестнице!

…Лишь стоит только их позвать…

Немного ранее, один взрослый, который имеет к этой истории кое-какое отношение, говорил:

Блядь! Ну куда ты на красный прёшь, Толян?! Чай, не от мусоров съёбываем. Попусти газульку-то!

Чё?

Да потому что ты гоняешь, как беспредельщик! Из-за этого с тобой остальная братва уже ездить стремается. Один я терплю.

Чё?

Кому ты ебало бить собрался? Всей бригаде? Ой, не смеши. Просто тише будь, и всё.

Блядь!

Опять на красный! Ёбаный в рот! Сука, там, кажись, гайцы стояли!

Чё?

Ты за базаром-то следи! Я не очкую мусоров, а просто не терплю, когда барагозят без причины.

Бля, походу в натуре мигалки на хвост прицепились. Следи за дорогой! Сам гляну. Ну-ка. Не. Ложная тревога. Это просто скорааа… А это чё здесь за хуйня!?

Чё?

Я вижу, что это обрез, умник! Какого хуя он делает на заднем сидении, Толян?! Ты, блядь, в прошлое воскресенье не настрелялся?

Чё?

В смысле, про что я базарю? Да про то самое я базарю, Толя! Какая у тебя, ебать, память короткая, однако. Всего-то неделя прошла. У меня даже мозоли от лопаты не успели зажить.

Ох, ёпта… Видит бог, не хотел я с тобой на эту тему закусываться... Думал, что проехали… Но, раз ты сам этот вопрос поднял, давай проясним один моментик. Будь так любезен, Анатолий, ответь, пожалуйста.

Всё-таки нахуя ты Липкому в жбан шмальнул, а?

Чё, блядь?!

Дёргался? Серьёзно?! Ясен хуй, он дёргался! Мы же с тобой ему пакет на башку напялили! Он задыхался нахуй, вот и дёргался! Так ведь и задумывалось! Нужно было просто пакет ещё чутка подержать, и он сам бы сдох. Проще некуда. Но нет, блядь! Тебе примандилось ему дыру в ебале пробуровить из этой своей сраной гаубицы.

Перенервничал, говоришь?

М-да… То на тебя не так посмотрят, то чья-то рожа не понравится. Теперь вот перенервничал, да? Толян, такими темпами в лесу скоро поссать негде будет — под каждым кустом уже холмик. С твоими заскоками тебе не девятку надо было брать, а экскаватор.

Бля, какой же это геморрой — от жмуров избавляться. Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Чё?

И чё с того, что вся братва так делает? Если все начнут под хвоста долбиться, ты тоже станешь очко подставлять?

То-то же.

Зарываешь, топишь, сжигаешь — настопиздило уже, сил нет!

Чё?

Да не собираюсь я завязывать! Ты ёбу дался? Речь о том, что подход надо менять, врубаешься?

Взять того же Липкого. План был какой?

Охуенный был план! Надёжный, как бабкины часы с кукушкой.

Берём «Момент». Берём пакет. На рыжую башку Липкому — раз! Держим, держим. Ждём, пока зажмурится. Хоба! Готово! После оставляем трупака как есть, и сваливаем. Мусора его находят. Думают, что обчуфанился долбоёб и случайно удавился. Дело закрыто.

Чё?

Схуяли это только пиздюшня чуфанит? Кто тебе такую хуйню сказал? Ты анекдот про «Момент» слышал, не?

Короче, в хозяйственном магазе очередь. На прилавке табличка «Момент отпускается только по одному тюбику в руки». Мужик на кассе клянчит: «Ну пожалуйста, продайте хотя бы парочку!» А ему: «Хрен тебе на рыло!» Как он ни умоляет — без толку. Из толпы кто-то сочувствует: «Да сжальтесь вы над человеком. Может, ему день рождения отмечать?»

Ржачно, да? Вот. Так что тебя наебали, Толя. «Момент» не только пиздюки нюхают. Его все нюхают.

Чё, блядь?

Ты подъебал, что ли? Ясен хуй, я не нюхаю! Я ж не конченый! А вот Липкий сто пудов нюхал. Он и кликуху-то свою знаешь, как заработал? Ща расскажу, охуеешь.

Давай здесь на Пушкина свернём. Да похуй на колдобины. Зато ни мусоров, ни светофоров.

Короче, слушай.

Я в ту пору пилоток пас. Сутенёрил, типа. И вот звонят мне однажды с блатхаты. Подъезжай, мол, тут ситуация внештатная.

Ты путану Сунмин знаешь? Да, та самая, которую можно только в рот и в жопу. А ты в курсе, почему её в передок нельзя? Потому что наш покойный Мойша ей щель заклеил.

В каком, в каком!

Да в самом что ни на есть прямом смысле, Толян!

Чё?

Не, сам не видел, бог миловал. Но фанило от неё, как из того ларька, где армяшки обувь чинят. А орала она, ой бля… Ну я сразу её к нашему доктору повёз, конечно.

Кто?

Я?

Да причём тут заботливый? Это ж просто мохнатое бабло, сечёшь? А за мохнаткой Сунмин целые очереди любителей экзотики строились.

Кто?

Сунмин-то?

Вьетнамка, вроде. А чё?

Чё, блядь?!

Ты в натуре думаешь, что у пиздоглазых баб и пизда горизонтально расположена!? Серьёзно?! Ёбаный стыд, с кем приходится работать…

Ладно, я не дорассказал.

Доктор наш, что братву от ножевых и огнестрельных латает — матёрый такой Айболит. В Афгане фельдшером служил. Всякого повидал. Но пока он с Сунмин возился — несколько раз поблевать бегал, реально. А потом рассказывал.

Только представь.

Разбухшая, распаханная пилотка. Раздроченная в мясо. Чуть ли не наизнанку вывернутая. И вся обвафлена какой-то желтоватой, мутной, вонючей хуетой, которую ни спиртом, ни перекисью не оттереть. Но самое жёсткое то, что эта поебень попала внутрь, и всё там намертво склеила. Залепило дырку наглухо. Спичку не просунуть. Только рваный гондон из складок свисал, как тряпочка. Короче, пизда пизде.

Сунмин и сама толком не поняла, что этот жид пархатый с ней вытворил. Он же обдолбанный был в кашу. Кстати, скорее всего обчуфаненный. Мож, клей с вазелином попутал. Или вместо пиструна своего обрезанного в манду ей тюбик запихал. Хрен его знает, этого извращенца.

Ну не кончал же он, блядь, «Моментом»?!

Хотя, в нашем Черноволжске, с этой злоебучей АЭС, сам знаешь — каких уродов тут только не встретишь.

Будь моя воля, я б Липкого заебошил прямо там, на месте. Но Жук его ясно обозначил, как приближённого.

Чё?

Да хрен знает, что за мутки они мутили. Я в чужие дела не лезу. Братва поговаривала, Липкий до реальных дел музыкантишкой был. Так что не удивлюсь, если он для Жука пианины пиздил из филармонии. Ещё ходил слушок, что этот хрен рыжий на супругу Жуковскую запал. Но не думаю, что он в натуре рискнул бы с женой бригадира спутаться. Он хоть и болтливый был, но не тупой. А пронырливый, скользкий и наглый. Типичный жидяра.

Чё?

А чё тебя смущает? Да, жиды бывают рыжими. И хачи бывают рыжими. Не знал, темень? Ну, знай теперь.

И слушай дальше.

После того случая к Липкому его погоняло и прилипло. У проституток его больше не видели. А чуть позже он вообще пропал с радаров. Мы с братвой думали, подох давно. И тут — вот-те-нате! — нарисовался спустя восемь лет. И каким-то раком-боком снова подлизался к Жуку. Да не долго музычка играла, как ты знаешь.

Блядь!

Да чё ты орёшь, а?!

Вижу я! Бодрая бэха, базара нет. Нахуя орать-то? Ты ещё в ладоши захлопай, как дитё малое. Вот косячить перестаешь, бабла поднимешь — тоже такую себе возьмёшь, Толя. Хотя тебе, конечно, больше подойдёт экскаватор.

Ты мне, блядь, закончить дашь, или нет?

Короче, как только Жук сказал, что Липкого валить надо, так я сразу ту историю с «Моментом» и припомнил. И тут же всё придумал. Реально, охуенный был план! Который ты Толя, похерил своим ебучим обрезом! Сука, как вспомню, аж трясёт!

Чё?

Да мне лично до пизды, за что Жук на Липкого зажлобил. Видать, очередная спизженная пианина оказалась расстроенной. Повторяю — я в чужие дела не лезу. Особенно, когда мне башляют.

Чё?

Чё?!

Чё, блядь?!

Я, блядь, вечно переспрашиваю, потому что ты, блядь, вечно мямлишь — хуй поймёшь!

Поворот не проеби.

Да всё-то ты помнишь, ёпта! Однако один хрен постоянно проёбываешь, и приходится крюка давать!

Вот щас — молоток! Красавчик! Но если б я не напомнил — точняк проебал бы.

Давай прямо у дома Жука тормози. Да прям возле его подъезда. Твоя тачка тут уже примелькалась, шифроваться понта нету. Номера потом поменяем на всякий.

Двиган не глуши, а я дай назад переберусь.

Эть... блядь... ай... Тьфу ты, сука! Чуть жопой на твою базуку не присел!

Так. Теперь давай ещё раз по плану. Жук конкретно изложил: чтоб было́, как несчастный случай. Значит, работаем максимально аккуратно.

Дождёмся, пока мелкий домой пойдёт. Я его за шкирку в тачку, а ты — по газам. Вывозим его на стройку у рынка. И там тихонько удавливаем. Пакетом с клеем. Брыкаться, как Липкий, он явно не будет. Так что волыну свою оставь в машине.

Обрез не брать! Ты меня услышал, Толян?!

Трупак бросаем прямо там. На самом видном месте.

После сидим тихо и не отсвечиваем, пока мусора дело не закроют.

Делюга простая, но ответственная. Деликатная, так сказать. Остальная братва не в курсе. Жук одним нам доверил. Сработаем чисто — он не обидит, будем в шоколаде. Но если напортачим — в лесу станет на два холмика больше.

Вопросы?

Ой, блядь! Опять ты за своё, Толян? Ну если ты такой дохуя любознательный, сам спроси у Жука, почему он решил мелкого шлёпнуть.

Чё, ссышь?

То-то же. Вот и не пизди попросту. Мне лично похуй, чем он ему не угодил. Не слушался, наверное.

Кстати, а вот и наш клиентик.

Чё?

Да вон, какого-то дебила на качелях качает.

Блядь!

Куда он, сука, попиздил?!

Ладно, похуй... Будем импровизировать. Глуши тачку! Погнали за ним!

... продолжение следует...