Заятуляк и Хыухылыу

Поднявшиеся из земли сумерки обесцветили степь. Только небо горело синим, обнажая первые звезды. Кто-то дремал, утомившись дневной битвой, кто-то молча смотрел на тлеющий кизяк. Тишину нарушил голос молодого врача.

– Начали было вы сказывать прежде историю об Заятуляке. Чем закончилась их семейная распря? Поймали его братья?

– А, хазрет, занятный то был сказ, только печальный, – хорунжий[1] откинулся на локоть и продолжил. – Тем мне любим, что детство мое прошло на берегах Асуллы-куля. Воды его такие же синие как небо сейчас над нами, вокруг простор, прорезающий глинистой пяткой водное брюхо тонким мысом. Ох и боялся я в детстве того места. Все мерещился мне под водой черный чешуйчатый хвост подводного царя… – Башкирец замолк и снова продолжил: – а Заятуляк –да, оторвался от погони…

Мерно потек тихий говор хорунжия, любовно сказывающий о родной стороне.

***

Заятуляк потянул поводья на себя. Впереди обрывалась пропасть. Он прислушался: погони не слышно. Слез с коня и подошел к уступу. Внизу плескались тихие волны, а противоположенный берег озера утопал в предутренней дымке. Егет пригляделся: то ли камыш колышется, то ли рыбак сидит поодаль. Он отпустил коня и неслышно сошел вниз. Не камыш и не рыбак: перед ним сидела дева. Заятуляк застыл в десяти шагах от нее. Кожа ее была белой и тонкой, лицо прекрасно, стан пленителен и изящен. Она касалась золотым гребнем локонов, которые черными лентами обвивали серые спины камней, уходили в глубины озера. И пела.

Лепят пчелки соты в диком бору
Желты, черны, белы лебедушки вернулись
Гнезда вьют
Просыпается земля, василек тянет стебель к небу…

С уступа вскрикнув, сорвался сокол. Дева прянула в сторону и тут же исчезла под водой.

Через день повторилось то же. В предрассветной тиши дева выплыла на берег и снова взяв гребень, принялась расчесывать волосы, продолжать свою песню. Заятуляк затаился в этот раз совсем близко. Он разглядел синеву ее глаз, легкий перламутр запястий. Только потянулся к черному локону, как нетерпеливый конь заржал на уступе. Дева словно пух от ветра порхнула с камня и исчезла, слегка помутив воду.

На следующее утро Заятуляк отвел коня и сокола к лесу, а когда подходил к зарослям камыша, услышал знакомую песню:

Тихое блаженство серебрится в водах,
В водах Асуллы-куля…

Опоздал! Он завороженно смотрел, как в первых лучах светились обнаженные плечи, плавные движения манили егета, кровь ударила в голову. Шесть шагов до нее – что пропасть!

Вдруг она взмахнула головой и волосы, длиною в несколько маховых сажень, взвились. Блеснули и опустились прямо у ног егета.

Не мешкая он схватил их. Послышался плеск – дева рыбой соскользнула в воду, но шелковые пряди были в руках Заятуляка. Он припал к ним. Его окутал запах. Запах кувшинок, но он был нежен, сладок и тонок. Мелкие камешки отскочили от порывистых шагов, у леса заржал конь, вскрикнул верный сокол, ноги ступили в топкий песок, высокое голенище сапог захлестнула вода. Но егет видел только огромные синие испуганные глаза. Он жадно впился в ее лицо, которое вблизи было еще краше.

– Пусти меня, – прошептала она.

Заятуляк молчал.

– О, егет, смилуйся. Отдам я тебе золотой гребень, иные драгоценности подводного царства, только отпусти.

Аромат ее волос кружил голову.

– Испокон веку на жителях подводного царства лежит запрет к общению с сынами земли.

Но Заятуляк не внимал ее словам.

– Нигде не видел я такой красы, как звать тебя?

Дева смутилась.

– Хыухылыу, – шепнула она.

– Отныне я твой пленник. Нет жизни мне. Останься же со мной.

Ее белые щеки заалели.

– Суров мой отец, Оло Суртан[2], грозны его воины. Если не вернусь я, несдобровать тебе, егет. Воротись же к своему коню и соколу, скачи к родной стороне.

– Не нужен мне ни конь, ни сокол, ни родина. Ни драгоценности подводного царства. Лишь ты.

– Не принесу я тебе счастья, егет, лишь горе. Погубит тебя твоя страсть. И тебя, и меня.

Дева стала удаляться, отплывая от берега.

– Не ходи за мной – захлебнешься и погибнешь.

Она нырнула в воду, шелковые ее локоны, намотанные на руку Заятуляка, распускались, исчезая в глубине. Вот и кончик длинной косы.

– Нет! – Крикнул егет и крепче зацепившись за косу нырнул следом в прозрачные воды озера.

Кругом бурлили пузырьки, водяная дева прытко ускользала, так, что Заятуляк еле видел очертания ее стана в глубине. Он тянул ее вверх, за косу, но течение тащило его вниз. Сил он был недюжинных, но что они без глотка воздуха? Без опоры под ногами?

Скрылись солнечные лучи. Показались очертания подводного царства: малахитовый шатер или дворец? Раскинувшиеся пастбища и диковинные кони на них, из точек вырисовывались жители. Понял Заятуляк, что не совладать ему с Хыухылыу. Внизу смерть, наверху тоска. Что выбрать? Обвязал он себя косой и повиновался потоку. Холод глубин пробрался в самое нутро, в глазах потемнело, он медленно проваливался в бездну, когда почувствовал, как губ его коснулся лед. Вот и смерть, подумал Заятулек, но открыл глаза и увидел перед собой нежный взгляд Хыухылыу.

***

Сколько ни пытался Заятуляк после вспомнить о жизни в подводном царстве – не мог. Как обрывками возникают в нашей памяти образы детства, так же коротки и бессвязны были его воспоминания.

Поцелуй Хыухылыу подарил Заятуляку умение дышать под водой. Сколько таились они, опасаясь гнева отца – неизвестно. И сколько прожили после того, как все открылось – тоже. Жизнь в подводном царстве была для егета заточением. Со временем забыл он и как выглядел Оло Суртан. Только иногда всплывал в кошмарных снах черный чешуйчатый хвост, обвязывал лодыжку и тащил Заятуляка в бездну, сверкнув из толщи воды невыносимым взглядом.

Заятуляк думал, что прошло около года, когда Оло Суртан согласился отпустить их на землю. Одарив единственную дочь щедрым калымом, старик взял обещание с зятя, что поселятся они на реке Дим[3], во владениях отца Заятуляка.

Как оказался Заятуляк в своей стихии – будто очнулся от долгого сна. Радостно клокотало сердце, крылья выросли за спиной. Он голосил молодецкие песни, вдыхая полной грудью, смеясь в полный голос. Восходящее солнце освещало их путь. К родной земле. Но чем ближе подходили они к яйляу[4], к реке Дим, тем задумчивей становилось лицо Заятуляка.

Остановились они на ночевку. Глядел Заятулек в звездное небо и вдруг вспомнил причину своего бегства. Сомнения захлестнули его волной. Что нынче делается в семье? Не отступились ли братья от мысли погубить его? Поверит ли ему отец после долгого отсутствия?

– Отчего же загрустили глаза твои, Туляк, затихли песни?

Синие глаза Хыухылыу заглянули в лицо мужу.

– Устал с непривычки, – отмахнулся он.

Перевернулся на бок. Что если хитростью обольстят они Хыухылыу? Или погубят его находку? Заберут себе щедрый калым Оло Суртана? Нет, нельзя идти к реке Дим. Завтра же повернут они на юг, к Балкан-тау и будут жить на горе.

Так и сделали. Одна была тягота: вместо полноводной реки Хыухылыу довольствовалась лишь мелким ручьем у подножья.

Часто пела она в сырой низине у тонких потоков родника протяжные непонятные песни. Изредка делилась с мужем воспоминаниями об их подводной жизни: как неожиданно благословил их отец на свадьбу и подарил волшебное зеркальце, показывающее земную жизнь. Как перенес он целую гору, когда Заятуляк истомился о родных местах. Как долго колебался подводный царь и, в конце концов, одарил табуном крылатых коней, отпуская их из своих владений навсегда. В этом месте Хыухылыу неизменно начинала плакать, касаясь памятью прощания с домом, отцом и прежней жизнью.

Дни сменяли друг друга. Цветущая весна переоделась пышным летом. Леса были полны зверя, небеса щедро одаривали дичью. Только Заятуляк, так мечтавший о вольной жизни снова затосковал в своем бездействии. Часто, уходя на охоту, больше слонялся по лесу впустую.

«Отчего же молчит сердце мужа?» – печально глядела на неспокойное его лицо Хыухылыу.

Хыухылыу за лето тоже изменилась. Утеряли ее глаза цвет озерной глубины, побледнела, очерствела черная шелковая коса. И все чаще грустила она о прежней жизни, отвечая на вопросы мужа молчанием.

«Видно не хватает моей русалке воды», – объяснял себе эту перемену Заятуляк.

Ветер уже срывал цветные листья с деревьев, как однажды, с макушки Балкан-тау, увидела Хыухылыу на горизонте пыль от приближавшихся всадников.

«Горе», – шепнуло ей сердце. И не обмануло.

Поспешно сбежала она к мужу, рассказав об увиденном. Заволновался Заятуляк, потемнел. Поведал все жене. О том, как братья из зависти задумали извести его, о том, что уходя от погони, он встретил Хыухылыу тогда на берегу. И не знает Заятуляк воли отца о нем и примет ли тот спустя целый год его обратно?

– Я возьму меч и стрелы и убью их! – Крикнул Заятуляк. Но тут же смолк и прошептал. – Или бежим прочь с этой земли. Вернемся к Асуллы-кулю.

– Прошло уж два десятка лет, с тех пор, как мы встретились с тобой, – ответила Хыухылыу.

Заятуляк молча глядел на жену. Ветер играл ее седыми прядями.

– Ни кровопролитие, ни бегство не принесут нашей жизни покоя. Есть пути, что назад не ведут. Ты одна моя опора и щит, и жизнь, без тебя я гибну. Не противься пришлым людям. Иди с ними. Но помни, что сорок дней и сорок ночей буду ждать тебя здесь, на Балкан-тау. А потом иссохну.

Только договорила Хыухылыу, как показались из-за горы всадники. Заятуляк послушался жену и вышел к ним.

Пришлые же оказались воинами хана, отца Заятуляка. Умирая, тот приказал искать своего младшего сына и привести к родным чертогам. Завистливые братья замутили после смерти хана междоусобные воины, только Заятуляк может принести мир.

Запрыгнул Заятуляк на коня, оглянулся на Хыухылыу, но увидел лишь цветной ворох листьев на земле и темные сучья голых дерев.

***

Кипит пир. Щедрый дастархан пышет яствами. Сидит на белой кошме Великий хан – прекрасный Заятуляк. Примирил он рода, положил конец междоусобице, навел порядок в родной стороне. На закате зажигают костры, не считая дней, гуляет народ под властью щедрого хана.

Взвился верный сокол над синими водами реки Дим, кличет хозяина своего. Глянул Заятуляк в воду и вспомнил глаза Хыухылыу.

«Ах, что же там моя русалка?» – подумал он, перебирая в уме прошедшие дни, но зашипел кумыс, изливаемый вельможей в саб[5]. Несут слуги медовый баурсак, блестит на солнце жирный казы[6].

Ржет верный конь, бьет копытом по черной земле. Глянул Заятуляк на его вороную гриву, вспомнил шелк волос Хыухылыу.

«Ах, что же там моя русалка? Надобно отрядить за ней послов», – подумал он, высчитывая истекшие ночи, но затрещала камча: лучшие скакуны вздыбили пыль – началась байга[7].

Кружатся в легком танце девушки, смех льется из алых уст. Звенит серебро дорогих украшений. Выплывает иноземная наложница, на голове диковинный убор: венок из сотен желтых цветов. Взмахивает она волосами и летит венок прямо в руки Великому хану. Заятуляк жадно припадает к цветам. Вдыхает. Резкий запах кувшинок разрезает переносицу, врезается кинжалом в голову.

Он отшвыривает цветы. Вскакивает с белой кошмы. Бежит. Спотыкается.

Слепой сэсэн[8] у шатра поет свою песню:

Не лепите, пчелки, сот своих в диком бору:
Медведь придет и выдерет, а вам покинет дупло.

Заятуляк встает. Свистит коню. Ветер несет протяжные слова:

Прости, сказал мотылек родимой соломинке, родному зеленому лугу,
Когда пришла пора, что подул ветр полунощный,

Скачет Заятуляк на верном коне сквозь безжизненную степь, а следом вплетается кобайыр[9] в стебли ковыля:

Заволок заповедные луга сизым инеем,
Зазнобило мотыльку летки и щупальце.

Вот и Балкан-тау. Корявые ветви чернеют на сизом небе. Трещит промерзшая трава под копытами. Земля сухая. Лежит бездыханное тело Хыухылыу.

Желта, черна и бела лебедка в отлет летят,
А теплынь придет, опять домой, к родному гнезду тянутся;

Блеснул в руке Заятуляка кинжал. Сухая земля окропилась кровью.

А мне, сиротке, от живого отца,
Мне до веку не видать струи твои, Асуллы-куль, родимый, серебристый мой.

Не раз скует лед воды Асуллы-куля. Не раз пробьется зеленым ростком весна на вершине Балкан-тау. Не раз пропоет слова кобайыра сэсэн над могилой Заятуляка и прекрасной Хыухылыу:

Не носите, русалочки, тихое блаженство свое в люди:
Люди попрут его ногами, а корысти им с него будет мало[10].

Озеро Асслыкуль – самое крупное озеро Башкирии. Карстового происхождения.

 

Этот и другие рассказы https://t.me/EvaSmolnikova 

 

[1] Хорунжий – знаменосец, офицер.

[2] Оло Сурта (башк.) – Старая Щука.

[3] Река Дёма, протекает на территории Башкирии.

[4] Летовка – временное место кочевья в летнее время.

[5] Чаша для кумыса.

[6] Конская колбаса с начинкой из крупы.

[7] Скачки.

[8] Сэсэн – народный сказитель.

[9] Кобайыр – древний народный жанр башкирского народного творчества. Как правило создавались в XIV – XVIII вв.

[10] Слова песни Хыухылыу из сказки В. И. Даля «Башкирская русалка».