Велосипед

Никита просто светился от счастья.

На день рождения дед подарил ему велосипед. Новенький, красивый. Ни у кого больше на улице из многочисленной детворы не было такого. Яркая наклейка на раме, изогнутый блестящий руль, катафоты на колёсах и крыльях. На переднем крыле белый световозвращатель — как фара. На заднем — красный, как стоп-сигнал. Круто. Гоняй куда хочешь по пыльным улицам с ямами и буграми. Здесь, в частном секторе, машины ездили редко. Да и то осторожно, на маленькой скорости — из-за неровных дорог. Названия окрестных улиц сохранили старинный колорит, когда-то здесь располагались мельницы. Мельничная, Заовинная, потом 2-я Мельничная, а следом уже более современная Кирпичная.

Ближайший магазин располагался рядом с автобусной остановкой. Она тоже называлась «Мельничная», в честь главной, пусть плохо, но всё же асфальтированной улицы. Во второй половине 90-х, в период бурного роста доморощенного бизнеса, магазином назывался любой ларек, а владелец ларька по праву считался «крутым». Обшитый жестью вагон-дом являл собой зрелище уродливое, но вполне соответствующее веяниям времени.

Оставив велосипед в узком предбаннике, Никита купил хлеба, макарон и сахара, как наказала бабушка. А когда с покупками вышел наружу, то чуть не лишился дара речи. Новенький, красивый, блестящий велосипед... пропал. В панике обежав три раза вокруг вагончика, Никита метнулся на соседние улицы, но и там не обнаружив следов велика, в слезах помчался домой. Бабушка, взволнованная его долгим отсутствием, шла навстречу.

— Баба, велосипед укра-а-али, — захлебываясь от слез и обиды поведал Никита бабушке. — Что делааать? Что я деду ска-а-ажу? — мальчишка находился на грани истерики.

— А мы деду не скажем, это же не последний велик в магазине? — проявила хитрость бабушка. — Мало ли, сломался. Он сегодня не придёт к тебе в гости, а потом поедем и купим.

— Он доро-о-огой, — пуще прежнего заревел Никита.

— А ничего, — у меня пенсия хорошая, накопила немного, — ответила бабушка.

Через час о том, что у Никиты украли велосипед, знала вся улица.

Зной стоял над городом. На голубом небе до горизонта — ни облачка. Народ ближе к вечеру собрался идти купаться. Порядок купания определялся негласными правилами и никогда не нарушался. Детвора собиралась у дома на лавочке, и кто-то из взрослых шёл с ними через Мельничную и дальше, мимо старинного храма, вниз к Волге. Полудикий пляж рядом с покатым берегом, засыпанный золотистым песком, дарил раздолье. Волга здесь у берега мелкая и можно было зайти далеко, постепенно погружаясь в прохладную, несмотря на зной, воду. Дети слушались старшего группы, «из воды» — значит из воды, а «идём домой» — значит идём домой. Иначе в следующий раз могли и не взять.

— Никита, пошли купаться.

— Не пойду, у меня велосипед украли, — с обидой ответил мальчишка.

— Пошли, не вернёшь же уже.

В этот раз детвору повёл купаться Игорь, живший неподалёку. Отец двух девочек, которые тоже отправились на Волгу, работал на «зеркалке» — зеркальной фабрике, где трудился грузчиком, резчиком стекла и везде, где нужны крепкие мужские руки. Вдоволь наплескавшись в воде, собрались обратно. Вверх, мимо старинного здания из красного кирпича и дальше, к Мельничной. Справа показался пивной ларёк — этакий клуб по интересам для местных завсегдатаев ближе к вечеру. Но народ пережидал зной, и у ларька было пусто, только скучающая продавщица выглядывала из проёма, грудью навалившись на пластиковый прилавок.

— Никита, смотри! Это же твой велик! — воскликнула одна из девочек.

По дороге к пивному ларьку на велосипеде ехала цыганка. Края её длинной юбки болтались почти у педалей. На багажнике восседала другая чернобровая красотка, при этом дымя папиросой, вонь от которой распространялась в неподвижном мареве воздуха на приличное расстояние.

— А ну стой! — Игорь встал перед велосипедом, заставив цыганку спешиться. — Это ваш велосипед, где вы его взяли?

— Конечно наш! — заорали цыганки. — Купили мы его! — вдвоём они подняли такой шум, как будто рядом собралось полбазара.

— Это мой велосипед! — голос Никиты срывался.

Мускулистая жилистая рука работяги легла на руль.

— Чем докажете, что он ваш? — недобро прищурился мужчина.

— А ты, ты чем докажешь, гаджо[1]?! — завизжали цыганки. — Документы покажи.

— Есть документы? Дуй за ними, — велел Игорь Никите, и тот помчался домой что было сил.

— Баба, докумен.. на вел.. там вели.. мой, — воздуха не хватало после быстрого бега, и Никита глотал окончания. Бабушка поспешила вслед за внуком.

— Вот документы! Это не документы разве?! — Игорь отвесил ближайшей цыганке увесистого пенделя.

Тем временем из подошедшего автобуса вывалились трое цыган и встали в сторонке, поглядывая, но не вмешиваясь в происходящее.

— Валентина Павловна! — голос Никитиной бабушки обращался к разбитной продавщице, высунувшейся из пивного ларька. — А вызови-ка ты милицию.

— Так уже вызвала! — бодро соврала та. — Едут уже.

Цыганки быстро исчезли, цыгане прыгнули в подошедший автобус и уехали на нём. Домой Никита возвращался с видом победителя, катя рядом велосипед.

Подойдя к дому, он увидел вдалеке деда, шедшего навстречу.

[1] Гаджо́, или гаджё (мн. ч. «гадже́») — в цыганской философии обозначение человека, не имеющего романипэ. Таким может быть даже этнический цыган, воспитанный вне рамок цыганской культуры, не имеющий цыганских качеств и не стремящийся принадлежать к цыганскому сообществу. Но всё-таки обычно «гаджо» практически означает «нецыган».