Пушкинские уроки. О возможных сюжетах и тайном родстве в «Евгении Онегине»

Возможный сюжет — это термин. В пушкинистике его применил впервые С. Г. Бочаров. Примером возможного сюжета он назвал планировавшееся автором путешествие с Онегиным в Италию. Ю. Н. Чумаков назвал возможным сюжетом вариант прочтения финала «Моцарта и Сальери», согласно которому Сальери на глазах Моцарта бросает ему в стакан яд, предлагая проверить, совместимы ли гений и злодейство. Тексту такая трактовка не противоречит. Ученый также предположил, что возможно еще одно прочтение: Сальери планировал двойное самоубийство. Называется статья «Сюжетная полифония "Моцарта и Сальери"». Сюжетная полифония — это хорошо. Это о скульптурности смысла — когда смысл меняется по ходу смены точек зрения на произведение. Мы как бы обходим его вокруг, и с разных сторон оно — разное. При этом каждая сторона прописана — текст принципиально сделан так, чтобы в нем прочитывались порой противоречащие друг другу смыслы. Смыслы, медведи мои, именно конкретные смыслы, а не художественная интуиция, когда автор в божественном бреду городит черти что, а филологи мифопоэтику с интертекстуальностью включают и глубины всякие предъявляют.

Возможный сюжет — это структурный элемент, без него чтение не может состояться. В отличие, скажем, от интерпретации. Интерпретация в структуре не участвует, она структуре внешня. Возможный сюжет — это ни в коем случае не подтекст. Подтекст всегда однозначен, он четко входит в пазы текста, это своего рода бонусный смысл. И без него чтение чаще всего тоже может обойтись. Возможный сюжет не столь определенен, он может варьироваться, но если мы не замечаем, что он здесь какой-то есть, мы текст не прочитываем. Я чисто о текстах с возможными сюжетами, множество текстов без такового обходятся.

Скажем, вы пишите историю семьи. Выдумываете. Но вдруг вам показалось, что эта история в каком-то пункте похожа на известную историю семьи Сидоровых. Прикольно. И вот вы кое-какие незначительные сидоровские подробности в текст переносите. Замысел не поменялся, Сидоровы вам как были по барабану, так и остались, но открылась некая возможность. И вот вы в каком-то моменте делаете так, что смысл очередной сюжетной ситуации останется не совсем ясен, если Сидоровых не вспомнить. А где Вася? А Вася Басю троллит. Ахахах. Какова, говорите, обстановка на бирже?.. В истории Сидоровых Вася в итоге с Басей переспал и получился скандал, у вас — нет. Но учитывая неоднократные сидоровизмы, у некоторых сидороведов появится подозрение, что какое-то отношение ваша история к Сидоровым имеет. Какое? А фиг его знает, ответите вы (если ответите), вот что-то вспомнились. И понеслась. Теперь мы имеем сюжет: автор почему-то вспоминает историю Сидоровых, когда пишет свой роман. Это реально сюжет, и он может быть каким угодно, и без него упоминание Баси, вкупе с другими необязательными сидоровизмами, будет пустым местом, а так — интрига, увеличение смысловой мерности текста.

Ну, или попроще пример — ложная версия преступления в детективе. Ложная же, зачем про нее так много? Но без нее уже как-то не того. Впрочем, это плохой пример. Долбоебы попросят, чтобы им так же подробно в тексте изложили, почему Моцарт выпил яд, хотя видел, как Сальери его ему в стакан бросил. А если Пушкин это подробно не изложил, значит он ничего такого сказать не хотел. Ну, им виднее. Я, например, понятия не имею, что хотел и думал Пушкин. Да и рановато, если честно, заниматься такими научными проблемами — автора обычно прочитывают и только потом спрашивают: кто это написал?

Итак.

Скажи: которая Татьяна?"
— Да та, которая грустна
И молчалива, как Светлана,
Вошла и села у окна. -
«Неужто ты влюблен в меньшую?»
— А что? — «Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет.
Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне».
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал.

Можно было ожидать, что Ленский начнет отстаивать достоинства Ольги, многажды превозносимые им в обращенных ей стихах, но нет, он что-то буркнул и больше ни слова. Не очень на него похоже, не правда ли? Еще более удивительно, что Онегин, как мы заметили по этой и предыдущей строфе, очень расположенный сегодня поболтать, не задает больше ни одного вопроса. Возникает вопрос: что ответил Ленский?

А так ли много вариантов?

Об отношениях Ленского и Татьяны не говорится почти ничего. Ну, разве что Ленский первым приглашает ее на танец на ее роковых именинах. Татьяна любит читать, любит стихи, почему она не обратила никакого внимания на творчество соседа, а в скором будущем и родственника? Хотя бы иронично как-то высказаться же могла? Уж не говорю, что любовный четырехугольник предполагает проведение внутри себя двух диагоналей: Онегин — Ольга, Ленский — Татьяна. Хотя бы пунктиром. Бог с ним, нет второй диагонали, но скажите — почему? В двух строках или даже в одной: не в ее вкусе красавец, не в ее вкусе поэт. Ок, вопросов больше не имеем.

Нет, вот еще пересеклись. Татьяна написала Онегину любовное письмо...

Но день протек, и нет ответа.
Другой настал: все нет, как нет.
Бледна как тень, с утра одета,
Татьяна ждет: когда ж ответ?
Приехал Ольгин обожатель.
«Скажите: где же ваш приятель?»
Ему вопрос хозяйки был.
«Он что-то нас совсем забыл».
Татьяна, вспыхнув, задрожала.
— Сегодня быть он обещал,
Старушке Ленской отвечал:
Да, видно, почта задержала. -
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор.

Ей показалось, что Ленский намекает на ее письмо...

Онегин приезжает и отвечает устно. Помимо прочего:

Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей...
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.

Нежность братской любви точно допускает степени сравнения? Я вас люблю любовью брата — то есть секса с вами мне не надо, так? И, может быть, еще нежней — то есть все же секса немножко хочется, но я сдерживаюсь. Нежней — это, значит, все-таки про секс? Получается братская любовь априори сексуальная, но не до конца, не до такой степени, чтобы можно было ее как сексуальную охарактеризовать. До конца — это когда еще нежней, когда есть, от чего сдерживаться.

Тему инцеста нам-таки подкинули. А с нею и легкий вариант расшифровки: я вас люблю, возможно, даже сильней, чем ваш брат Ленский, но вы любите его, а не меня, так что извините.

Про родителей Ленского мы практически ничего не знаем: жили по соседству с Лариными, дружили, отец Ленского пережил отца Ольги. Странно то, что могилу Дмитрия Ларина, на которой он произнесет сакраментальное «Poor Yorick!», Ленский посещает раньше могилы своих стариков. Хотя все, возможно, объясняется этим:

Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?.."

А близится день, когда Владимир встанет на путь своего почившего тестя — путь рогоносца.

Посвященные ей строки, отнюдь не убеждают нас, что мать Ольги не такая.

В то время был еще жених
Ее супруг; но по неволе;
Она вздыхала по другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле;
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.

XXXI.

Как он, она была одета,
Всегда по моде и к лицу.
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу,
И чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.

Татьяна была зачата первая, когда Прасковья Ларина, вероятно, была в шоке от своего брака, а тут еще — молодой красавец сосед («бог знает кем окружена»), который, возможно, и поспособствовал тому, что разводиться с мужем она передумала.

Ах да, мы же знаем, что Владимир был влюблен в Ольгу с самого детства. Что он проводил с нею чуть ли не все время...

В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы
Друзья-соседи, их отцы.

А где была старшенькая? Не отстраняли ли ее от этих забав нарочно? Не стала ли она запретным плодом?

И стихи же Ленский не с детства начал писать. Не поспособствовала ли этому любовь Татьяны к чтению?

Есть еще немало мест в романе, прочитав которые под углом данной гипотезы, мы увидим в них иногда что-то новое, иногда — единственно их оправдывающее в плане сюжетной функции. То есть перед нами — возможный сюжет. Какова его функция? Во-первых, сразу оговоримся, что кровное родство Татьяны и Ленского маловероятно, все это как-то слишком тайно, не смотря на то, что вроде бы всем известно. Например, пригласить Татьяну на первый танец в день ее именин Владимир мог только по праву близкого родства. Хотя, в принципе, он мог мнить себя таковым в виду близкой женитьбы на Ольге. Неестественно, что на протяжении всего романа никто в слух об этой тайне не проговорился. Следовательно, роман написан так, чтобы вызвать у нас предположение об этой связи. Зачем? Возможно, автор (друг Онегина, то есть персонаж), рассказывая о драме, участником которой стал его приятель, вспоминает какую-то другую историю, участником которой был он сам или которая по какой-то причине его сильно задела. Возможно, впрочем, что автор, наоборот, удаляет из повествования указания на эту инцестуальную трагедию, но все удалить не удается и у нас на руках остаются кое-какие улики. Так или иначе, этот возможный сюжет, будучи сам по себе интригующей загадкой, одаривает нас новой тайной, связанной теперь с его автором (персонажем), добавляет к роману новое сюжетное измерение.