Пельмени. 4

Олуша в телевизоре высадила два яйца, гнёзд им для этого не надо, просто на камни. Высидела, вылупилось два птенца. И вот, как только оба оказались вне скорлупы, один напал на второго, клювом своим хватал его, и вытолкал чуть-чуть, под солнце. Мать просто сидела над ними и наблюдала. Проигравший помер, мать занялась кормлением живого чада.

 

Воннегут:

Я сказал своим сыновьям, чтобы, они ни в коем случае не принимали участия в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали бы ни радости, ни удовлетворения. 

И еще я им сказал, чтобы они не работали на те компании, которые производят механизмы для массовых убийств, и с презрением относились бы к людям, считающим, что такие механизмы нам необходимы. 

 

Латинская Америка, огромный регион, где песни преступников есть народная музыка, где контрабандисты и наркоторговцы это вполне профессия, порой семейная традиция. Где даже святые специфические, Иисус Малаверде, Святая Смерть, ещё другие. Это у них такие святые, официальной церковью не признаваемые. Народные, точнее людские. 

Например — святой Гаучито. Его народ периодически воевал меж собой. Поделятся на красных и белых и давай мочить друг друга. Территориально Гаучито должен был пойти воевать за кого-то. Но он сказал — «Вы чо, совсем конченые мрази что ли, с какого перепугу я должен идти убивать своих братьев людей». Его осудили к повешению. Но, пока длилось следствие и суд, за него хлопотали друзья. В результате хлопот, власть имеющий огласил решение — «Соберёте двадцать подписей от важных поручителей — тогда не стану вешать вашего друга, просто скальп сниму, глаза выколю и на галеры отправлю». Подписи собрали, суд вынес новое решение — не вешать — но сотового телеграфа тогда не было, уже повесили.

Ещё — Тереза Каборская. В неё в детстве то ли молния шаровая ударила, то ли передозировка вакциной была, в общем она исцелять начала, после семи тысяч лет комы. Весть распространилась, люди шли. Времена тяжёлые были, диктатура, войны, эпидемии, межэтнические конфликты, сборная футбольная ленивая, куриные яйца только на бензин можно было поменять, а бензин только на солярку, а солярку получить можно было только одним способом, но он неприличный. И народ взбунтовался против правителя. «Уходи, жадина!» — кричали они ему — «Сами смотрящего поставим и жить будем». Бунтуют значит, с нац-жандармерией вооруженные столкновения производят. И кричат при этом «за Мексику-матушку, за святую Терезу Каборскую, за память предков, за то что наши деды совсем не такой жизни нам хотели, когда миллионами в большой войне гибли, землю эту защищая и правителей тогдашних справедливых и добрых». 

Повстанцы просили её стать их символом, возглавить, чтобы могли они с согласия Терезы от её имени действовать и дальше народ поднимать. «Нет» — сказала она — «я же исцеляю, а не калечу и убиваю».

Но те всё равно кричали её имя. Любили они её. Хотели, что бы хорошие люди жили в хорошее время.

Тем не менее правитель объявил Терезу врагом народа, иношпионом и подстрекателем, обвинил что она призывает к свержению власти и выгнал из страны.

Та поселилась в далёком совхозе и до конца своих дней лечила людей.

 

Жандармы с повстанцами до сих пор стреляют друг в друга, но иногда меняются местами и одеждой. И происходит это на разных территориях Терры. Диктатор умрёт, его сменит президент, которого сменит вождь, которого сменит фараон, которого сменит канцлер, которого сменит председатель, которого сменит лидер, которого сменит кто-то ещё. 

 

«Воду свою пьем за серебро, дрова наши достаются нам за деньги.» В этот свой плач человек когда-то давно вместил всю беду. Эта беду людям принёс враг. Беда того человека сейчас в мире норма. Враг пришёл ко всем и стал хозяином. 

 

В Африке — «Боко харам» — переводится как «западное грех». При этом слово «Боко» в языке значит «Ложь». Но после длительного взаимодействия людей с цивилизацией, слова ложь и запад стали синонимами. 

Когда-то к ним приехал белый человек на железном муле. Это было знаком грядущих бед и разрушений. Это был разведчик саранчи, предвестник наступления полчищ пожирателей. Его убили, а мула привязали к дереву. 

Через много дней, во время праздника урожая, базарная площадь райцентра была окружена белыми людьми с ружьями. Выжили случаные. 

После этого белые люди построили церковь и школу. 

 

Однажды к хантам пришли вооруженные люди и стали учить жить правильно. Сказали — «Отныне вы не имеете права воспитывать своих детей сами. Мы их воспитаем в яслях и школах. Рыбу ловить они больше не будут. Будут мерзлоту копать глубоко, нам нужна нефть. И газ. И вообще всё, что тут у вас есть, теперь наше. За это мы будем вас защищать. Но разговаривать вы должны на нашем языке. И петь не про оленей, а про героев. Мы вам за это новых лопат дадим, чтобы вам копать приятнее было». 

Ханты не то что бы сразу стрелять в гостей начали, нет. Сначала детей не отдали. Потом работать отказались. Потом рыбаков из вражеской артели с озера прогнали. Потому что на сто человек это озеро — кормилец столетиями. А эти пришли и за раз всё опустошить намерились. Прогнали ханты вражеских рыбаков, но те не ушли. Тогда их задушили, патроны для охоты нужнее. 

А закончилось это тем, что сейчас потомки тех несогласных очень даже на всё согласны. И строем ходить, и противников линии партии ненавидеть. И непроверенные щи колоть. И других принуждать. 

 

Во многих городах Кавказа стоит памятник генералу Ермолову. Неся человечность, генерал уничтожал селения, его именем пугали детей. Люди уходили дальше в горы. 

 

Существование детских садов считается не только нормой, но и благом. Человеку присвоен снилс. 

Человек снабжён новой лопатой. Да, не бесплатно. Но человек ведь хочет копать больше. 

 

Белый человек приходил ко всем народам с добрыми намерениями отнять всё. Детей в школу, рыбу в трюм, газ на экспорт, на площадь памятник. 

Таков принцип установки памятников в мире. Придти, переселить, разделить, отнять. Поставить памятник и открыть школу. Сделав обучение в ней непременным условием. И учить в этой школе, что человек, которому поставлен памятник — герой. 

Белый человек приходил и к другому белому человеку. 

 

«Цитадель»:

Я сторонюсь тех, кто судит обо всём с определенной точки зрения. Вот этому борцу кажется, что он борется за великое дело; кроме своего дела, он ничего не видит вокруг. Мне важно, чтобы в нем очнулся человек, когда я заговорю с ним. Но я не верю, что от нашей встречи будет какой-то толк. Наш разговор станет военным маневром и плутовством, собеседник переиначит мою истину, чтобы она послужила его собственному царству. И я не буду упрекать его, раз он ощутил себя значимым благодаря своему делу.

 

Родители Валентина тоже верили в идею. Родители Клавдии — в Бога. 

Мама рассказывала — прадед молился кратко перед едой, а прабабка — уединившись, истово и подолгу, за всех и за всё. 

Вера и постижение её сердцем, душой и разумом — меняют нутро. Не знаю, во что и как они верили, смотрю по плодам. Сами раскулачены и сосланы в голод и снег, дети мрут в землянке. Строят себе жильё и валят лес государству. Война — и дети, выросшие в этом, идут воевать, потом возвращаются и строят регион из собою и родителями поваленного леса. Никто не сел, не спился. Всё стали уважаемыми в социуме людьми. Набор критериев общества соблюдён изрядно, так, что на детей перешло уважение к родителям. 

Прадед по деду, шорец по нации, был другим, как и прабабка. Они сильно отличались от бабушкиной линии. Прабабка Морозова, они там уже крепко жили в Сибири, так что прадед на них батрачил, а потом женился на ней, на Прасковье. Потом война, после которой был назначен директором райпо в родном краю. А вокруг все голодные. И начались продукты под запись, в долг. Потом ревизия, растрата и зона. Потом всё, это сломало прадеда, он просто пил десятилетия, помер — за восемьдесят было. И дед мой пил, ускоряясь к финишу. 

А бабка моя тоже ослепла, как и сестра её. Но лежать во тьме отказалась. Загрустила и умерла. 

Люди без физических травм слепнут от несогласия мира внутреннего с миром внешним. Сходят с ума и бухают люди по той же причине. 

 

После периода пресыщения подача корма в банку прекращается, банка продолжительно встряхивается, потом тряска затихает, трупы перевариваются, улицы расчищаются, подача корма постепенно возобновляется, очень постепенно, чтобы контраст не забывался, потом период сытости, во время которого постоянно напоминается о героическом подвиге преодоления, потом наступает период пресыщения и на сцену опять выходит Валерий Леонтьев. 

Юношеский протест подавляется. Взрослый — спивается. Смена декораций ритмична, выверена, понимать некогда, надо пробиться вперёд в очереди за гречей. 

Вот названия, или типы войн — отечественная, гражданская, освободительная, национально-освободительная, народная. Вероятно, есть ещё. Специальные. Какие угодно, но не человеческие. Не людские. Воюют соотечественники с иноземцами, граждане между собой, освободители с поработителями, нации с угнетателями. Не слышал о, например, «Первой человеческой войне». 

Постоянно воплощается то, что в книгах и фильмах называется как постапокалипсис и антиутопия. Всё из значимого написанного и показанного уже было или есть, либо всецело, либо на ограниченных территориях поочерёдно. Что-то буквально, что-то иносказательно. Обычные картины во время или после войны. Разруха, инвалиды, преступность, голод. Например, «Иди и смотри». Вряд ли я когда-либо захочу его пересмотреть. Вспомните, а теперь отделите его от истории, представьте, что этих событий не было, что мы не читали о них в учебниках и не слышали от вымершего поколения. 

 

1984:

Металлический голос из репродукторов гремел о бесконечных зверствах, бойнях, выселениях целых народов, грабежах, насилиях, пытках военнопленных, бомбардировках мирного населения, пропагандистских вымыслах, наглых агрессиях, нарушенных договорах. Слушая его, через минуту не поверить, а через две не взбеситься было почти невозможно. 

 

Без стороннего вмешательства качели по типу доски на бревне работают только в двух условиях — либо седоки равновесные, либо управляет тяжёлый. 

 

Востребованная тема — героические страдальцы. Где хэппи-эндом показана их гибель, но следом стеной потомки. 

Страдали и претерпевали невзгоды от несправедливости мира, а потом геройски взорвались в танке грудью на дзоте рейхс-перл-харборады. А беременная от всех медсестра, поглаживая брюхо, наблюдает это событие сквозь затуманенную слезами даль. 

 

Каждый народ имеет в виде своей истории Сказ о том, как представитель сильного, но справедливого народа победил вселенское зло. Эпос этот в разных вариациях распространяется по векам, дополняясь. Страничка корректируется непрерывно он-лайн. Всё для того, чтобы подданные были уверены в своём бренде. И гордо вращали колесо, передавая его своим детям, не сомневаясь в истинности. 

 

Учитель призвал учеников к молчанию. Молчание было длительным. Они молчали, жили в школе, взаимодействовали и молчали, а потом он отправил их в город. Когда они вернулись, один из учеников сказал о жителях города — «Они все мёртвые».

Увы, люди говорят, чтобы заглушить себя. Думают, чтобы не мыслить. Работают, чтобы не трудиться. 

 

Попался видос — в пустой прямоугольный террариум посадили скорпиона и медведку. Медведка серьёзный агрессор, сразу кинулась в бой. Скорпион был в замешательстве, отступал, старался отбиться без жертв, кричал «оставь меня в покое, тварь», не действовало. Устав обороняться, он воткнул в неё свой хвост, и ещё пару раз, чтобы наверняка. Тут и конец противостоянию. 

 

Узнал о колумбийских бегемотах. Крупный плантатор, экспортёр порошка и национальный герой привёз из Африки нескольких бегемотов на свой приусадебный участок. Героя убили, бегемоты остались. Расплодившись, вышли за территорию сада. Один гигант стал хулиганить, коров убивал, людей гонял, страх сеял. Пришли солдаты и расстреляли его. Общественность взбунтовалась. 

Бегемотов убивать запретили. Бегемоты принялись плодиться ещё активнее и бесстрашнее. Так и продолжается, ареал растёт, их уже сотни, но это не точно, оценки разные, в зарослях и лужах посчитать их сложно. 

В Колумбии некому им противостоять, они плодятся в два раза чаще, чем на родине. Ушли в реки, какают так объёмно, что ламантины дохнут. В городки приходят погулять. Людей не трогают, люди их любят и подкармливают морковью. На Родине, в Африке от бегемотов гибнет больше людей, чем от львов и носорогов. На Родине они очень агрессивны. Вероятно, среда обязывает, нравы и уклад. Имидж и статус. 

 

Живу трезвым. Не одурманиваюсь исскуственно. Но считаю, что недостаточно трезвый. 

Например, некое помещение. У каждого свой критерий порядка и чистоты. Что для одного лёгкий беспорядок, для другого — бичарня. Или вовсе яма с экскрементами. 

Захочет ли войти туда тот, кому такое чуждо. Войти и остаться. 

Человек тоже помещение. Тело, сердце, душа, разум. Входит и остаётся только соответствующее. 

Я больше не хочу быть домом грязных мыслей, злых слов, низких чувств, разрушающих действий. Я не буду болеть за наших, потому что хочу выздороветь.