Пралюбофь

Тени проклятых душ упырей колобродят по городу,

проявляясь шарами в мерцающей ленте дождя.

Проститутка весна до кошачьего визга упорота,

и шокирует в дымном шалмане воров и бродяг;

Залепила зима фонарей окаянные головы

липкой ватой надежды, и с верою в добрый финал

разливает по рюмочкам душ предзакатное олово,

по гранёным стаканам бездушия — тонны вина;

Кочевряжится осень кленовыми ветками лысыми,

завывает ветрами, и тысячей глоток скулит

о потерянном в парке щенке, громыхает кулисами,

пузырями выводит на лужах кресты и нули;

Через призму прозрачного льда, если очень захочется,

Можно видеть и дно, и на дне разложившийся труп.

Это лето — ушедшее в омут порока, пророчество,

надоевшее рондо расстроенных клавиш и струн.

Параллели миров и шоссейных дорог перекрестия,

опрокинутых чаш бытия животворная муть.

Никуда не спешу, гончим псом замираю на месте я,

чуя запахи тлеющих снов и мослов наяву —

это юность мою доедают в степях... 

А над просекой

монотонно гудят провода о высоком своём.

В мерном гуле — тире — точки — точки — тире и вопросики:

Где ты бродишь, алё,

Почему мы с тобой не поём?

Я бы спел, завывая на всю эту Тьмутараканию,

отгоняя нечистую сволочь от светлых твоих,

и душистых волос... Но сейчас не могу — на задании —

я ищу заповедное место для нас, для двоих.

Пусть дорога не ляжет мне чистой, отглаженной скатертью,

пусть я сгину в пути от какой-нибудь лютой беды,

или проще — сопьюсь и умру, побираясь на паперти,

ты мне после открой — 

где, жестокая, пряталась ты!