Не тот

«Ты мёртв», — сказал мне ангел. Умер я, не дрогнув и не проронив ни слова, печаль свою и ревность хороня для умысла ли, промысла иного. И всё вокруг свой вес приобрело: любимая вернулась, «Как?» — спросила; друг выпил водки и обвёл число в календаре с картинкой некрасивой; вздохнул тревожно отдалённый сын и принялся считать мои убытки; закрылся в третьем доме магазин, верблюд соседке снился, ад и пытки.

Не жить мне в белом доме, не иметь ларца, венца и нимба золотого, не исцелять на праздник, не жалеть убогого, убийцу и святого. Кто не был богом, умер насовсем, хоть чудеса творил, морил соблазны, по-доброму и искренно висел на деревах, кривых крестообразно.

Любимая, боюсь твоих простуд! Мой друг, мне не ясна твоя тревога... Соседке снились рай и Страшный суд. Меня свезли к ногам живаго Бога.

По гробу нынче место на земле, по толщине свечи — печаль и вера. Всё как в простой покойничьей семье — неловкости обряда, толки, нервы...

...Гурьбою скучной потянулся гость, таща в дом грязь, сочувственную фразу вышоптывал и ждал, как повелось, момента чтоб уйти, но чтоб не сразу.

Пустые хлопоты, обычая возня во мненье общем враз потяжелели: налили, помянули — без меня, о чём-то вспомнили, о чём-то пожалели и... разошлись.

Всё! Кончено: не тот. Соседке снился сон без сновидений, сын сосчитал и убыль, и доход, из магазина сделалась кофейня. Любимая грустила сорок дней, и вдруг заметили: «А как похорошела! Чем дольше пост, тем женщину видней...»

Из дому вышли ангелы с торшером.

Друг вырос в должности и разом обмельчал: брал взятки и над рюмкой тихо плакал, всё чаще от любимой по ночам он выходил с ухмылкой вурдалака.

«Не тот».