Мама права

31 декабря, утро.

Стою у туалета. Стучу в дверь.

– Маша, открой, пожалуйста.

– Чего тебе?

– Пописать.

– О, боже. Сейчас.

Проходит пять минут.

– Ма-аш, больше не могу терпеть.

– Сейчас, я же сказала.

Проходит ещё пять минут. Дёргаю за ручку. Не открывает. Скрещиваю ноги. Пританцовываю.

– МАША, ПУСТИ ПОССАТЬ!

– Фу, Виталий, зачем так грубо? – доносится мамин голос из кухни.

– Сейчас, уже заканчиваю.

От напряжения потею. Машино «сейчас» затягивается. Минута, две, три.

– Долго ещё?

– Скоро, Виталик. Ещё чуть-чуть.

Бегу в гостиную, к нарядно украшенной новогодней ёлке, собираюсь помочиться на неё, но тут входит мать. Я отворачиваюсь и мчусь в кладовку, беру топор. Возвращаюсь к двери туалета. Она по-прежнему закрыта. Размахнувшись, с силой ударяю топором в дверь.

31 декабря, день.

Сижу за столом, ем оливье. Один дома. Как в фильме. Разница лишь в том, что Кевину Маккаллистеру было восемь лет, а мне – 28 и грабители сюда не придут, потому что у нищих красть нечего. Смотрю на ёлку в центре гостиной. Убогая. Когда в лесу рубил, была красивее. Смерть ей не к лицу. Перевожу взгляд на топор, воткнутый в дверь туалета. Мать и сестру как ветром сдуло после моей выходки. Испугались, понятное дело. А по-другому тут никак. Мне что, в трусы мочиться? Я между прочим право имею, как белый человек, справлять нужду, большую и малую, в унитаз, он, кстати, тоже белый. Белое тянется к белому. Раз по-человечески не понимают, нужно принимать более радикальные меры. Нужно действовать отчаянно и смело, не думая о последствиях. В принципе, ничего страшного не случилось. Все живы-здоровы. Дверь можно новую поставить. Не проблема. Этим и займусь после праздников.

Наливаю в стакан игристого вина и залпом выпиваю. Понимаю, что рано, но если душа просит, то можно. Чую, до Нового года не дотяну. Нажрусь.

31 декабря, вечер.

Кручу пустую бутылку из-под шампанского на столе. Она останавливается. Горлышко указывает на смартфон. Точно. Надо позвонить Алёне. Даст или не даст? Вот в чём вопрос.

С Алёной я познакомился в баре. Девчонка симпатичная, но, сука, эгоистка конченая. Что не по ней, сразу скандал устраивает. В чёрный список заносит. Может игнорировать неделями. Прощает, если подарок купить. Причём обязательно дорогой, мать его, брендовый. Получив презент, оттаивает, становится доброй и милой, как администратор на ресепшене. К телу допуск возобновляется, а мне в принципе от неё другого и не надо. А как Алёнка трахается! У-у-у, это ж ни в сказке сказать, ни пером описать. В общем, огонь девка.

Набираю её номер на телефоне. Длинные гудки. Не хочет отвечать или телефон дома оставила? Чёрт, забыл совсем. Она обиделась на меня за то, что с работы не забрал на прошлой неделе. Так, чтобы ей впарить? О, придумал. Сеструхины кроссовки Адидас. Новенькие. Неношеные. Я видел, как мать заворачивала их в подарочную бумагу. Ничего, мам, я за тебя подарю. Только не Маше, а Алёне. Размер ноги у них одинаковый.

Достаю из шкафа коробку, разрезаю ленточки, разрываю бумагу. Снимаю крышку, щёлкаю кроссовки камерой мобильника, отправляю фотки и текст (привет, это тебе, прости дурака, я больше так не буду) Алёне. Тут же приходит смс-ка. Сердечко, поцелуй, счастливое жёлтое лицо. Следом – другая. «С наступающим Новым годом, милый». Шлю в ответ: «И тебя, солнышко. Приезжай ко мне. Встретим праздник вместе. Только ты и я».

«Приеду после двенадцати. Твоя А».

1 января.

На часах полпервого. Моей А до сих пор нет. Мать и сестра не вернулись. Я допил уже третью бутылку вина. Вглядываюсь в телевизионные рожи. Они расплываются и хохочут надо мной. Мне дурно. Тыкаю пальцем в пульт. Экран гаснет. Поднимаюсь с дивана и, шатаясь, иду на балкон. Вдыхаю полной грудью свежий морозный воздух. На улице шумно. Небо сияет, искрится тысячами разноцветных огней. Вокруг раздаются радостные крики, взрываются хлопушки, змейками вьются ленты серпантина. Люди во дворе целуются и обнимаются. Водят хоровод вокруг ёлки.

– С Новым Годом, народ!  – выкрикиваю я, прислоняясь к перилам. Машу рукой, как британский монарх огромной толпе после коронации.

Мне машут в ответ, зовут вниз, желают счастья и «э, ты там поаккуратнее, не свались».

Дети обступили Деда Мороза, дёргают его за шубу, бороду, как будто проверяют, настоящий ли. Мешок с подарками наполовину пуст. Нет, наполовину полон. Буду оптимистом в этом году. Снегурочка без остановки что-то весело щебечет звонким голоском. Мерцает гирлянда на высокой ёлке. В воздухе витает волшебная атмосфера праздника. Медленно падает снег. Если рай существует, то, думаю, он выглядит именно так.

Перемещаюсь на кухню, сбив по пути горшок с цветком. Откидываюсь на спинку стула и закуриваю. В голове гудит. К горлу подступает рвота. Вскакиваю и лечу в туалет. Поднимаю крышку унитаза, опускаюсь на колени, словно верующий перед иконой, и блюю. Мать сказала, что мне нужно лечить нервы, что я ненормальный, что она с дочерью не будет жить под одной крышей с психом, что сегодня я сломал дверь топором, а завтра этим же топором человека зарублю. Я не стал с ней спорить. Бесполезно. Мама всегда права.