Повесть о человеке. Часть первая

Раннее утро. Нежно-жёлтая полоса рассвета протянулась на горизонте. Вот-вот выкатится солнце-абрикос и, распустив невидимые лучи, словно ёж иголки, напитает землю теплом. Птицы весело чирикают, сидя на ветках деревьев, на телеграфных столбах и проводах, на крышах домов, на заборах, на памятнике Владимиру Ильичу Ленину. Обгаженный вождь мирового пролетариата указывает рукой на покрашенную блевотной синей краской автобусную остановку, где на полусгнившем бревне, согнувшись в три погибели, спит человек.

В голове у человека бегают сказочные звери, летают космические корабли, взрываются снаряды, порхают бабочки, цветут фиалки, какают принцессы. Одна, сидя под дубом у пруда, спрашивает рыбу, высунувшуюся из воды:

— Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?

— Невеста графа де Ла Фер, — ей рыба отвечает. — Таких изысканных манер...

— Заткнись! Убью! — И рыба уплывает.

Вторая, обтерев салфеткой попу, увидела кролика с часами и, забыв натянуть трусики, погналась за ним. Упала лицом в муравейник. Подол платья задрался, обнажив белоснежные ягодицы. Бедняжка рыдает, орёт. А тут принц едет на коне. Юный и прекрасный. Остановился рядом с плачущей девушкой. Окинул оценивающим взглядом привлекательные оголённости и говорит ласковым голосом:

— О чём кручинишься, красавица?

Принцесса повернулась к нему передом, хотела было пожаловаться на горькую долюшку женскую, а у молодого всадника глаза на лоб полезли от ужаса. Оттуда на макушку, с макушки на затылок, с затылка на землю — прыг и покатились дальше, только их и видели. Принцесса похлопала ресницами, похлопала, думает, ну и чудеса в решете, поохала, поахала, и давай опять выть-ныть. Жалко ей стало молодого да пригожего. Кому он такой нужен, безглазый-то? Как ему жить дальше и что делать теперь? В петлю или пулю в висок? Пулю. Бах! Снайпер опускает винтовку. Дело сделано. Можно расслабиться. Винишка хлебнуть. Проститутку вызвать. А принцесса? Не, её не заказывали. Тем более, ну-ка, ну-ка, снайпер внимательно смотрит в бинокль, крутит колёсико фокусировки, добивается чёткого изображения, да, так и есть, она уже мёртвая, вон её муравьи доедают. Снайпер покидает наблюдательный пункт — кусты можжевельника. Винтовка убрана в чёрный кейс. Кейс пристёгнут к руке наручниками. Дома снайпера ждёт жена и сыночек. Жена варит борщ. Ребёнок играет с игрушечным пистолетом в детской комнате. Там же на ковре у батареи корчится кот в луже крови. У него три пулевых ранения. Хорошая игрушка. Папа заходит в ресторан. Его встречают с поклонами. Двое с бутылками, один с калачом.

— Добро пожаловать, весёлого напитка отведать не хотите ли...

— Хочу.

Отпив медовухи, папа говорит, что ему позарез нужно отдать кейс. Лица встречающих резко меняются, добродушие и радость исчезают, появляются неподдельная заинтересованность и серьёзность.

— Да, да, конечно, — с готовностью кивают они, словно китайские болванчики. — Следуйте за нами.

Путь долог и тернист. Сначала нужно пройти через все заваленные яствами столики, которых в заведении... Так, а давайте посчитаем.? Раз, два, три... 25. Посетители, развалившиеся на стульях, двигаться не хотят, поэтому приходится им ломать шеи, чтобы очистить дорогу. Ещё эти противные назойливые пчёлы. Откуда взялись, чёрт его знает.

— Знаю, но не скажу.

— Сука.

Носятся роем, жужжат:

— Мы тож-же хотим. Не ж-ж-жмоться.

— Хрен вам, — отвечает папа, допивает на ходу пойло и бросает пустую тару в наглые пчелиные рожи. Рой рассеивается на некоторое время, но потом снова, после команды «держ-ж-жать строй», воссоединяется и продолжает погоню, увенчавшуюся в конце концов успехом. Они набрасываются на одного из проводников, на того, у кого была ещё одна бутылка с медовухой и заклёвывают его насмерть. Получив долгожданный трофей, пчёлы улетают пьянствовать в дупло дуба, растущего у пруда, где живут говорящие рыбы.

Трое путников миновали зал со столиками. Следующий этап: бесконечные лестницы и коридоры. Вверх, вниз, налево, направо.

— Наза-ад! — слышится крик впередиидущего.

— Ад! Ад! Ад! — вторит эхо.

— Поворот не туда!

— Да! Да! Да!

— Все в укрытие! Воздушная минога!

— Га! Га! Га!

Пролетают змеевидные рыбы, нападают на второго проводника, самого молодого в группе, не успевшего спрятаться. Выпивают всю его кровь и, махая плавниками, убираются восвояси. Снова вниз, опять вверх, будто американские горки, но, наконец, появляется заветная дверь, на ней табличка — «ДРОБОВ И К». Тук-тук.

— Кто там?

— Человек-паук, — отвечает последний из сопровождающих с лихо подкрученными усами, как у барона Мюнхгаузена, и прыскает в ладошку.

— Камин.

Дверь распахивается, первым входит «Сусанин», за ним снайпер.

Посреди кабинета ванна. Справа от неё письменный стол, слева на стене огромная картина, на которой полуголая танцовщица с закрытым вуалью лицом исполняет беллиданс. Её пышные, как у рубенсовских толстух, груди колышутся при каждом движении тела. В ванне лежит бородатый мужик в чёрной жиже, похожей на нефть.

— Свободен, — приказывает он помощнику. Тот удаляется. Снайпер, забыв зачем он сюда явился, тоже хочет уйти следом, но бородач его останавливает:

— А вас, Старосельцев, попрошу остаться.

— Мне надо выйти. Я ошибся дверью.

— Стой или Гюльчатай будет стрелять.

— У женщины не поднимется рука, чтобы убить калеку.

— Ты тут зубы не заговаривай, очкарик. Отвечай, как на духу, принёс деньги?

Память возвращается, и Старосельцев радостно сообщает:

— А как же, Игорь Константинович? Я же вас ещё ни разу не обманывал. — И трясёт кейсом.

— Положи на стол.

— Готово.

— Открывай.

Щёлк-щёлк.

— Пересчитывать будете?

— Нет. Оставь кейс и уходи.

Старосельцев тыкает ключиком в отверстие замка, пытается освободиться от наручников, пыхтит, плюётся, ничего не получается.

— Никак? — интересуется бородач, ухмыляясь.

— Не понимаю, что случилось. Новые же.

— Сейчас мы решим твою проблему, донт ворри. Эй, Джонни!

Из сумрака выходит здоровенный негр с бензопилой, подходит к Старосельцеву.

Божечки-кошечки! Беги, снайпер, беги! Старосельцев срывается с места, как спринтер при звуке стартового пистолета. Расстояние от стола до двери преодолено за считанные секунды. Из открытого кейса в разные стороны летят банкноты с лицом Бенджамина Франклина, который, улыбаясь, говорит всем присутствующим:

— Голосуй за меня, мазефака, или порву твоя срака!

— Не выходи из комнаты, не совершай ошибку, — слышится за спиной голос Джонни. От рёва заведённой пилы можно сойти с ума. Старосельцев дёргает за ручку, толкает дверь плечом. Бесполезно. Не поддаётся, зараза. Всё пропало!

— Оставь руку, всяк сюда входящий, — кричит Джонни и, приблизившись к жертве, отпиливает конечность чуть выше локтя. Кейс падает на пол. Из обрубка фонтаном бьёт кровь.

— Можешь идти, — говорит Игорь Константинович.

Сжимая зубы, Старосельцев уходит. Осторожно шагает по тёмным коридорам, лестницам, ощупью по стенам, нажимает кнопки, дёргает какие-то рычаги, оставляя везде кровавые следы. Загораются лампочки в сорок электросвечей. Тьма, бурча, прячется. Свет шепчет на ухо, помогает найти выход. На улице, пугая прохожих, увечный отец летит в родное гнёздышко, возвращается к убитым ребёнком коту и жене.

Вернулся.

Из комнаты выходит сын.

— Папа, приехал. Ура!

Обнимашки, поцелуйчики.

— Смотри, как я умею, — говорит сынок и запихивает ствол пистолета себе в рот. Нажимает на курок. От громкого выстрела Старосельцев получает контузию и теряет сознание. Очухивается под квадратным обеденным столом. За этим столом Старосельцев в течение пяти лет ел, пил, курил, молчал, разговаривал, шутил, смеялся, плакал. Столько всего перевидал купленный в Икее стол за... ну, за сколько? Дай Бог памяти. Да плевать! Крепкий стол. Выдерживает двоих. Проверено. Одно неудобство — углы острые у поверхности, больно, когда сексом занимаешься с женой. Кстати, чего она на полу разлеглась? Эй, Машка, вставай давай! Мечи стаканы на стол и прочую посуду. Обедать будем.

На плите скачут объятые огнём капустные листья.

— Помогите, горим! — кричат они.

— Заткнитесь, придурки!

Странно, не дышит. И пульса нет. Умерла, получается. Суп-то не доварила. Ай, как нехорошо получилось. Безответственная какая. О чём думала? Ты если решила в мир иной уйти, так хоть свои обязанности будь ласка выполнить перед отправлением. Уборка, готовка, стирка и прочее. Чтоб на небе не стыдно было ангелам в глаза смотреть. Дырок-то сколько, как дуршлаг, изрешечённая. Лежишь тут на животе, линолеум испачкала. Эх, Маша, Маша.

Неожиданно распахивается холодильник. Оттуда выпрыгивает медведь, резво закидывает Машу на плечо, ворчит при этом:

— Я её ищу, ищу, а она с незнакомым мужиком шуры-муры крутит. Съёмки на носу. Ишь чего удумала, проказница. Режиссёр мне — возьми в партнёрши Лолиту вместо Маши. А я ему — ты обалдел, ты нормальный вообще, она же несовершеннолетняя. Ладно, бывай, мужик.

— Вообще-то это моя законная жена, — сообщает Старосельцев.

— Бывшая, — гогочет медведь и скрывается с ношей в холодильнике.

В душе кошкой скребётся обида. Бросила. Мяу. Променяла. Мяу. И на кого? На шерстяной мешок с говном. Кис-кис-кис. Стерва. Не прощу.

На четвереньках в прихожую. А там чьё-то тело на полу да пятна розовые на обоях. Что это? Краска? Сок томатный? Кровь? О, почти угадал, молодец. Горячо. Подумай ещё. «Мозги это, мозги моего сына», — понимает Старосельцев и обхватывает голову уцелевшей рукой, качается, как неваляшка, воет над трупом: у-у-у!

В ответ ему с улицы: виу-виу-виу! Пожарная едет, скорая спешит, полиция несётся. Сюда, все сюда! Тут приключилась беда. И входит кролик в медицинском халате.

— Что у вас болит? Вот вам таблетка, нате.

А Старосельцев ему отвечает:

— Ой, какой же я дурак. Только сейчас дошло. Представляете, доктор, ведь я не в ту сторону дверь открывал, понимаете? Ничего бы не случилось, если б я на себя тянул, а не от себя.

И забегает дядя высокий в погонах. Имя на груди — СТЕПАН. Да с порога как закричит:

— Где убийца, где злодей? Не боюсь его... гм-гм... совсем.

— Пчёлы, — говорит Старосельцев. — Мы были в ресторане, когда они напали на нас. Двоих прикончили. А клювы. Вы бы видели. Во-от такие.

— Как фамилия, подозреваемый, то есть потерпевший?

— Моя фамилия слишком неизвестна, чтобы я её помнил.

— Так, гражданин, проедем в бордель... э-э... в участок, разумеется.

— Пациент отправится со мной в другое заведение, в дурдом, — вклинился в разговор кролик-врач.

— Нет, в публичный дом... извиняюсь... в отделение полиции.

— В дурдом. Точка. Вы что, не слышали разве как он обозвал себя дураком?

— Это какое-то недоразумение. Здесь произошло отступление... э-э... отупение... кх-кх... наступление... прошу прощения, преступление. Я вижу этот, как его... м-м... пуп... тьфу ты... труп. Чтобы провести расследование, нужно съесть суп и включить ютуб... По-моему так.

— Прошу, — Старосельцев жестом пригласил к столу. — Сейчас всё будет.

Когда гости расселись по местам, хозяин квартиры произнёс волшебные слова, обращаясь к скатерти:

— Давай жрать, гнида!

Перед удивлёнными взорами присутствующих появилась обугленная капуста, сухой сельдерей, пара дождевых червей, протухшая щука, тарелка недоваренного борща и на десерт в фарфоровой пиале вагинальная слизь.

Все с жадностью набросились на еду.

— Ом-ном-ном, нравится, заебись!

Не прошло и минуты как стол опустел. Пиалу облизывали по очереди, передавая друг другу, как эстафетную палочку. После дружно блевали на пол. Из трёх фонтанов получился государственный флаг России.

— Славься Отечество наше убогое... — заорало из радиоприёмника. Старосельцев ловко схватил его с полки и выбросил в форточку.

— Не позволю, слышишь? — он погрозил в окно невидимому врагу кулаком. — Мы ещё всем покажем кузькину мать, мать вашу.

— А давайте выпьем, — предложил дядя Стёпа.

— Чай, кофе, потанцуем? — поинтересовался кролик-врач.

— Какао, какао, ко-ко-ко-ко, — запел хозяин квартиры и пустился в пляс.

— Ку-ка-ре-ку, блять! — дядя Стёпа достал беломорину, помял её пальцами, прикурил от конфорки газовой плиты. 

Дзынь-дзынь!

— Всем оставаться на своих местах, — сказал Старосельцев. — Это телефон. Алло, кто говорит?

— Слон.

— Что надо?

— Яда.

— Для кого?

— Для меня, идиот!

— А может, всё-таки шоколада? Он способствует выработке «гормонов счастья» — эндорфинов и успокаивает нервы.

— Нет! Я на него смотреть не могу. У меня его уже тонн пять или шесть.

— Это много.

— Убейте меня, пожалуйста.

— Приезжайте по адресу: ул. Моховая, дом 5, квартира 7.

— До скорого.

— Жду.

 

#реконструкция