Годовые кольца Ольги Никодимовны

Игорь каждый раз, приходя к Андрею в гости, удивлялся тому, насколько голая у него квартира. Особенно кухня. На крючках не висели цветастые полотенца для рук, на столе не лежали никакие сервировочные коврики под тарелки. На стенах не было ни одной картины, за исключением аляпистой акварели с полевыми маками. Да и то — художник вложил в нее много материала, но мало умений. Издалека акварель вообще напоминала повязку товарища Щорса — расплывшееся алое на грязно-белом. 

И все же маки свою роль выполняли. Игорь уже несколько минут разглядывал их растекшиеся очертания, потому что после всего сказанного смотреть в лицо друга было непросто. 

Андрей, за неимением второй акварели, рассматривал ногти. 

— Вот прямо ненавидишь ее? — спросил он в конце затяжного молчания. 

— Люто, — ответил Игорь. — Прям трясет. 

— Дела-а-а, — протянул Андрей. 

Они снова погрузились в молчание, но в отличие от тяжелого молчания, разделяемого Игорем с женой, это было терпимым и незаряженным, как инертная среда. 

Андрей поднялся, прихватив со стола кружки из-под чая. Быстро ополоснул их и поставил сушиться прямо на столешницу. Игорь смотрел, как с кружек натекают лужицы воды, и мстительно думал: «Лену бы кондратий хватил». 

— Значит так, — начал Андрей, упершись мокрыми руками о стол, — есть у меня одно предложение. Отключай рациональное мышление и включай магическое плюс какое-никакое доверие ко мне. 

 

***

Доверие к Андрею у Игоря было. Да что там говорить, его было столько, что если бы Андрей сказал, что для решения Игоревского вопроса потребуется настоянное на лунных лучах молоко медведицы, Игорь стал бы думать, где в пределах Московской области можно найти кормящую медвежью мать и как ловчее воспользоваться молокоотсосом. Но искать нужно было бар. Вернее, как голосом подчеркивал Андрей, Бар. 

По словам Андрея Бар отыскать было непросто. Нужно было внимательно следить за всеми телеграм-каналами, посвященным обзорам на вновь открывающиеся питейные заведения. Просто бары можно было отбрасывать сразу. Описание нужного места обязательно содержало в себе такие слова как: «секретный», «тайный», «для знатоков» или «загадочный». Еще следовало отслеживать словосочетание «бартендер Якимоша».

— А почему бартендер, а не бармен? — спросил инструктируемый Игорь. — Первый раз слышу это слово. 

— Это как архивариусы и библиотекари, — ответил Андрей. — Как гейши и проститутки. Как художники и маляры. Короче, ты потом поймешь, почему человек за стойкой может быть и барменом, и бартендером. И просто бармен нам не нужен. 

Глубокие познания Андрея в области гейш и архивариусах Игорь уважал. Хотя, с другой стороны, человек, держащий у себя такие позорные маки, разницу между художником и маляром явно не чувствовал. 

— И последнее, — закончил инструктаж Андрей. — На старые объявления внимания не обращай. Бар на одном и том же месте работает не больше недели. Ищи свежачок. 

Увы, свежачка Игорю не попадалось месяца полтора. С каждым днем он все реже заглядывал в тематические каналы, а под конец так вообще решил, что Андрей просто хитрым образом перенаправлял его внимание отвлечения ради. 

Однако нужный обзор нашелся именно тогда, когда Игорь окончательно решил совершить побег в безответственную жизнь.

«Нашел охуенный бар. Из тех секретных, вход в которые маскируется под двери в подсобку. Ну, знаете, там еще табличка обычно висит «Только для персонала». Короче, утка в зайце, игла в яйце, а Бар в другом баре «Штопор» (Шарикоподшипниковская, д. 38, корп.1). Бартендер Антошка (не вздумайте называть его барменом!) — лучший в своем деле. Я вышел оттуда другим человеком». 

Сообщение было трехдневной давности, так что Игорь вполне себе успевал. После долгих торгов с Леной он выбил для себя вечер следующего дня. 

Имя упаси-господи-не-бармена, конечно, немного смущало. С другой стороны, пьяный человек легко может спутать богопротивного Якимошку с приятным всякому уху Антошкой. 

В «Штопоре» было многолюдно. На сцене выступала рок-группа, звучанием похожая на ту самую акварель. Громкая, душераздирающе вторичная и вызывающая ассоциации с кровоточащими ранами души меломана. 

— Вам поближе к сцене или подальше? — проорал Игорю администратор бара. 

— Да я в секретный бар! — с теми же дебицеллами прокричал Игорь. — Только я попрошу вас проводить меня. Вдруг не туда зайду. 

Администратор долгих секунд двадцать разглядывал Игоря, как будто недоумевая от запроса Игоря. А возможно, он больше предпочитал тех, кто не ищет секретных баров, а просто садится подальше от сцены или поближе к ней. 

— Пойдемте, — со вздохом сказал он нормальным голосом, шестым чувством угадав момент смены композиции. — И не вздумайте пить «Палехскую даруму», я второй день от нее отхожу. 

Лавируя между столиками, администратор повел Игоря из большого зала в соседний аппендикс. При этом он, опять заглушаемый музыкой, беззвучно кого-то костерил. Вероятно, Антошку-Якимошку. 

Администратор указал рукой на неприметную дверь и выразительно покачал головой. Мол, вместо того, чтобы пить сомнительные коктейли, могли бы наслаждаться музыкой и чесночными гренками.

Игорь не знал, из чего было сделана дверь, но закрыв ее за собой, он полностью отрезал себя от громыхания. 

Крошечной помещение на три столика было освещено парой тусклых светильников и сиреневой неоновой вывеской с единственным словом «Бар». После буквы «р» шла какая-то завитушка, которая делала возможным и другой вариант прочтения — «Баре». 

За одним из столиков сидел пожилой мужчина. Он сидел над пустым бокалом внушительного размера, сжав ладони между коленей и тихонько раскачиваясь.

«Наверняка «Палехская дарума», — подумал Игорь. 

— «Рычащий зяблик», — развеял сомнения кто-то из-за стойки. — Через полчаса будет как новенький. Песни будет петь, пташек привлекать. 

Якимоша оказался высоченным мужиком с лысиной, красиво отражающей сиреневый неон. 

— Здравствуйте, Якимоша, — вежливо сказал Игорь.
Вообще-то он хотел назвать его полностью, упомянув слово на «б», но от волнения совершенно забыл его. Бартрейдер? Барвейдер? 

— И вам не хворать, — ответил «б» Якимоша. — У нас в заведении принято так. Вы мне тихонечко рассказывайте о том, в честь чего хотите выпить, а я вам делаю подходящий коктейль. Ингредиенты, вкус, цвет и запах — полностью на мое усмотрение. Такой вот волюнтаризм. 

Внезапно Игорю захотелось выйти — к чесночным гренкам и року. Обнажать душу перед совершенно незнакомым человеком не хотелось, тем более так — без всяких прелюдий. 

— Я очень душевный, — сказал Якимушка. — Замечательно слушаю. Вы не робейте. 

Слова не шли. Даже с Андреем ему не так легко было раскрыться. 

Якимушка пододвинул к Игорю тарелочку с орешками, как будто те могли как-то помочь. 

Присмотревшись, Игорь понял, что в тарелке не орешки, а жареные тыквенные семечки. 

Рука сама потянулась с ним, а сердце, воспоследовав за рукой — к Якимушке. 

— Мне сорок лет, — сказал Игорь, взяв первую семечку, — у нас с женой-ровесницей недавно родился первый ребенок. Я сам уговорил жену. Долго ее уговаривал. Давил на возраст, призывал не упускать последний вагон. Вот и вскочили. 

Якимушка и вправду слушал отлично. Внимательно, не жадно. Участливо, но без сопливой жалости. 

— Я ненавижу нашу дочку. Все понимаю, она еще младенец, у нее газики. Но она же орет не переставая. Спать невозможно. Думать невозможно. Дышать. Жена уже в состоянии остервенения. Обвиняет меня в том, что я мало помогаю. 

Якимушка периодически двигал губами, как будто неслышно проговаривал некоторые слова: «ненавижу», «остервенение». 

Отчего-то это Игорю помогало. 

— К врачам ходили, разумеется. Те говорят, что все в пределах нормы. Терпите, мол. А я не могу терпеть. Я сбежать хочу каждый день, каждую ночь. Боюсь, что сорвусь. Иногда думаю — да хрен со всем, оставлю жене квартиру, алименты буду платить. Она справится, она железная. 

— А вы какой? — спросил Якимушка. 

— Я из мякиша, наверное. Хотя из меня даже чернильницы не слепить. 

Якимушка кивнул, как будто соглашаясь с характеристикой Игоря относительно себя. 

— Так чего вы хотите? — снова спросил Якимушка. — Решимости сбежать? 

Игорь почувствовал, как в пальцах крошится семечка. 

Внезапно ему стало очень горько, как будто среди семечек попалась прогорклая. 

— Терпения хочу, — зло сказал он. 

 

Коктейль, предложенный Якимушкой, пах прокисшей медовухой и полынью. 

— Он не очень вкусный, — сочувственно сказал он. — Но для некоторых коктейлей вкус — это не главное. Вы присаживайтесь, пейте, не торопясь. Такие напитки нужно смаковать. 

— Как коктейль называется-то? 

— «Жидкая старуха». Авторский рецепт, разумеется. Референс — жизнеописание Ольги Никодимовны, прожившей сто три года, похоронившей четверых детей и двух мужей. В древности своей не зовущая смерть, но и не боящаяся ее. 

— Хороший референс, — сказал Игорь и сделал первый глоток. 

Придвинув бокал к электрической свечке, стоящий на столе, он увидел, что коктейль состоит как минимум из десяти слоев. 

«Как годовые кольца Ольги Никодимовны», — подумал он. — «Только каждый слой — это десяток лет». 

Игорь делал медленные глотки, практически не отмечая вкус, и думал о том, что ему рассказал Андрей. Когда рухнул бизнес, больше не осталось ничего, что двигало бы его вперед. Тормошило, толкало. Как будто не с бизнесом расстался, а с самой любимой женой, которой никогда не было. Типа даже о самом плохом думал. Как работать на кого-то, когда всю жизнь после института на себя работал? Не рассказывал об этом Игорю, потому что смешно звучит. Люди теряют любимых, здоровье, а он всего лишь деньги и способ занять время. Любимое беличье колесо. Только колеса не хватало отчаянно. Хорошо, что тогда он случайно попал в Бар, и Якимушка выдал ему волшебный коктейль под названием «Кукурузник». Взлетел тогда Андрей над бедой своей, увидел далекий горизонт. 

Допив свой коктейль, Игорь поднялся, не ощущая в себе ровным счетом никаких изменений. Да, подуспокоился. Да, чуть замедлился. Так ведь после любого алкоголя с тобой такое может случиться. 

— С вас сто двадцать тысяч, — весело сказал Якимушка и протянул ладонь, собранную в горсть. Словно предлагая ему насыпать туда золотых пиратских монет. 

— Плати! — внезапно закричал от своего столика пожилой мужчина. — Не жмотничай! 

«Рычащий зяблик» оказался позабористей, чем «Жидкая старуха». 

 

***

Игорь зашел домой и услышал знакомое хныкание. Это хныканье могло раздражать даже больше, чем плач. Он уже приготовился к тому, что вот-вот изнутри поднимется знакомая волна отвращения, смешанного с яростью, но ожидание не оправдалось. 

— Бесчинствует? — спросил он у жены, которая механически ровно укачивала дочку. 

— А то, — ответила она. — Три часа, пока тебя не было, орала. Теперь восстанавливает силы хныканием. Минут через десять опять орать будет. 

Последнюю фразу жена проговорила с нескрываемым удовольствием, потому что знала — Игорю тоже достанется. 

Вымыв руки, Игорь вернулся к жене. 

Он взял на руки дочь и посмотрел на нее. Взгляд на некрасивом красном личике фокусироваться отказывался. Воздух над головкой, торчащей из пеленок, дрожал, и в нем проступало совсем другое лицо. Лица. Казалось, будто Игорь внезапно увидел свою дочь в полгода, в трехлетнем возрасте, тридцатилетнем. 

— Зыбать тебя, стерлядь, буду, — ласково сказал Игорь. 

Одной рукой прижимая ребенка к себе, другой он придвинул кресло к окну. 

В окне показывали темноту и силуэты деревьев, снизу подсвеченные фонарями. 

Мерно укачивая замолчавшую дочь, Игорь думал о том, что иногда совсем притихший ребенок — самое страшное, что может случиться с человеком. Пусть плачет, пусть хнычет. Все хорошо, пока живой. 

Он смотрел на крошечные ноздри, еле заметно шевелящиеся при вдохе, и довольно кивал. Еще он думал о том, что пряники особенно хороши с мятным чаем. О том, что туман бывает такой густой, что становится тяжело дышать, а одежда промокает в два счета. 

Усталые подслеповатые глаза смотрели в окно так, словно за стеклом был маленький огромный мир, уютный и страшный одновременно.

#антиподы