Пыльца (часть 2)

К вечеру, когда фильтры хорошо поработали, из взрослых остались только дядя Сулим и мама Полина. 

Козочка начала капризничать, а это означало, что она хочет спать. 

— Я ее уложу, — сказала Ника маме Полине, и та благодарно ее обняла. 

От такого живого тепла маминого тела Нике на пару секунд сделалось так хорошо, что она застыла и позволила себе просто ощущать, ни о чем не думая и не вспоминая. 

Козочка засыпала быстро. Даже странно, что она успевала запомнить какие-то сказки. Когда сестра заснула, Ника достала из шкафа ночную маму — куклу, больше похожую на мешок с одной толстой рукой. Ника сделала куклу из агротехнической ткани, набив ее перлитом — разрыхлителем для почвы. Тяжелую руку ночной мамы она укладывала на спящую Козочку — и та спала ночью крепко, не просыпаясь. Когда Ника заканчивала дела, она тихонько ложилась к Козочке, и длины руки хватало и на нее. 

— Хорошо ты все-таки придумала, — прошептал дядя Сулим. — Помнишь, значит, мои рассказы про эксперименты над детенышами обезьян. 

— Помню, — сердито сказала Ника. — Сердца не было у тех экспериментаторов. 

Они вышли из спального отсека. Ника в компании дяди Сулима дошла до хранилища образцов с кодовой дверью, и встала перед ней, не решаясь прикоснуться к пульту. 

— Зачем? — спросил дядя Сулим. — Ты не увидишь ничего нового. Если у тебя по-прежнему сохраняется память о произошедшем, то не стоит терзаться. 

— Я сегодня чуть не забыла, — сказала Ника. — Было пару моментов, когда я правда думала, что все в порядке. 

— Когда я танцевал с блондином? 

Ника бледно улыбнулась. 

Она подняла руку и набрала код. Толкнув дверь, Ника зашла в помещение. В помещении для хранения образцов было холодно, как и положено. 

Перед шкафами с прозрачными дверцами, куда мама Полина успела поместить несколько биологических образцов, на полу лежало четыре тела, покрытых черной пленкой. 

Ника не очень помнила, как она их сюда перетащила. И как хватило сил. 

— Я правда выдержу, дядя Сулим? — спросила она. 

— Выдержишь, — ответил он. — Есть, ради кого и ради чего. Ты же помнишь, что я говорил. Не надейся на быстрое спасение, но и не отчаивайся. Каждый день делай то, что должна. Следи за показателями, заботься о себе, о Червяке... 

— ... и о Козочке, — продолжила Ника. — Это счастье, что она выжила. Я бы рехнулась без нее. 

— С ней ты тоже можешь рехнуться, — проворчал дядя Сулим. — Невыносимое создание, но и обаятельное, как сто тысяч других незнакомых нам девочек. 

— Главное, чтобы было, кого любить, — тихо сказала Ника и закрыла за собой дверь. — Пойду Червяка найду, его бы намочить пора. 

Червяк нашелся нескоро. Он лежал под кроватью у Ники, куда она полезла уже совсем от отчаяния. 

Он свернулся в идеальный круг, мох на теле потемнел и частично осыпался, обнажив сухую кожу. 

Ника несколько раз прерывисто вздохнула, как будто ей не хватало воздуха. 

— Спокойно, — сказал дядя Сулим, положив руку ей на плечо. — Мы с тобой ничего не знаем о его жизненных циклах. 

Ника оттащила бублик, бывший Червяком, к анализатору, и тот показал наличие метаболических процессов. 

— Живой, — сказала Ника, опускаясь на пол прямо у анализатора. — Если он выбрал место под кроватью, значит, ему нужна темнота и сухой воздух. 

Она положила Червяка в коробку из-под галет и отнесла его обратно под кровать. 

— Анабиозничай спокойно, — шепнула она ему. — Надеюсь, из тебя получится что-то приятное. 

В дни, когда уровень Пыльцы доходил до критической отметки, требующей включения фильтров, Нике долго не спалось. 

Она шаталась по всей базе, проверяя датчики. Оставшиеся рабочими солнечные батареи были в норме, реактор тоже не собирался взрываться, системы утилизации и переработки органических отходов отлично выглядели и пахли.

— Картошку, что ли, посадить, — подумала вслух Ника. — Козочка пюре любит. 

— А что с сигнальным устройством? — спросил дядя Сулим. 

— Мигает зелененьким, — сказала Ника. — Значит, работает. Жаль, что Красивая очень далеко от человеческого сектора. 

— А от нечеловеческого? — уточнил дядя Сулим. — Кто там у нас в соседях? 

Ника покопалась в планшете. 

— Леркои, — сказала она. — Понятия не имею, кто это такие. Я еще не всех разумных проходила. 

— Не смотри описание, — быстро сказал дядя Сулим. — Потом посмотришь. 

Ника внимательно посмотрела на него, но послушалась. 

— Я успела только заметить, что у нас с ними заключен пакт о нейтралитете. Мы не суемся к ним, а они к нам. Универсального сигнального кода не используем. Скорее всего, они, если и поймают мой сигнал, либо оставят его без внимания, либо не поймут. А может, они вообще другие частоты используют для общения. Как киты определенного вида. 

— Тогда шли упорядоченный сигнал по всем частотам, — пожал плечами дядя Сулим. — Авось приплывут какие-нибудь киты. Особо любопытные. 

 

***

 

Сигнальное устройство оказалось перепрограммировать не так уж и просто. Ника пару часов рылась в инструкциях на планшете, но когда поняла принцип, сделала все быстро. Теперь можно будет хоть каждый день сигнал менять туда-сюда. 

— Так я и кораблем научусь управлять. И улечу на нем далеко-далеко! Подальше от этих вонючих деревьев, — сказала она довольно. 

— Это будет нашим планом В, — сказал дядя Сулим. — Пока вся надежда на залетных людей и китов. Охлаждающий элемент у реактора так себе. И его тебе не починить в ближайшие лет десять. Потом-то, конечно, освоишь науку. 

— Почему ты понимаешь, что ненастоящий, а родители — нет? — вдруг спросила Ника. 

Дядя Сулим большим пальцем провел по щеке Ники, как будто хотел стереть ее веснушки. Она помнила этот жест с детства. 

— Потому, что я воплощаю твою критическую часть. Мамы — любящую. Папа — папскую. Сама придумай название этой части. 

— Папа у нас за веселье отвечает. И за истории дурацкие. Дядя Сулим, а любовь не может быть критичной? 

— Все она может. Только справилась бы ты, если бы мамы тоже прекрасно понимали свои природу? Если бы они смотрели на тебя с огромной жалостью и состраданием? И не могли бы ничего сделать? Так они любят тебя — и все. Лучше разделять аспекты. Ты все правильно сделала. 

— А вот ты, дядя Сулим? Что ты думаешь о себе? Чувствуешь ли ты себя человеком? 

Первый раз все время дядя Сулим ничего не ответил. А потом, когда Ника уже отвлеклась на что-то другое, сказал:

— Некоторые вопросы не стоит задавать. Ты и сама это прекрасно знаешь. Чтобы себя защитить, сознание прекрасно умеет обходить острые моменты. Наша сила не только в том, чтобы помнить, но и чтобы забывать на какое-то время. 

— Ты помнишь, как ты умер? — спросила Ника. — Как умерли родители? 

— Это я помню прекрасно, — засмеялся дядя Сулим. — У меня сначала был приход, потом я бился в закрытую дверь тамбура, затем я растоптал все респираторы, кинул в утилизатор скафандры, а потом умер от остановки сердца. С родителями было то же самое. 

— Тогда и я буду помнить именно это, — сказала Ника. — Мне очень жаль, что с вами все это случилось. 

И тут впервые она смогла заплакать. 

 

*** 

 

Ответ на сигнал пришел ночью. Ника сама не поняла, как услышала его. Чтобы не закричать и не разбудить Козочку, она закрыла себе ладонью рот. 

Ее услышали. Ее сигнал приняли. 

— Это может быть галлюцинацией? — спросила она у Сулима. 

— Может, — ответил он. — Надо ждать. 

И Ника принялась ждать. Она ничего не говорила Козочке. Та и так страдала от того, что Червяк впал в бубличную кому. Если окажется, что сигнал был ненастоящим, то Козочка будет жестоко обманута. 

До прекращения цветения оставался месяц, а это означало, что даже если за ними никто не прилетит, им осталось всего ничего до момента, когда можно будет выйти наружу. 

Красивая все-таки была очень красивой, если не считать полостей для переваривания. 

Дни тянулись медленно. Мамы, как будто чувствуя что-то, постоянно рассказывали Нике и Козочке истории из их детства — и некоторых Ника даже не помнила. Папа катал Козочку на плечах, и от этого зрелища Нику накрывало смешанное чувство щемящей нежности и тревоги. 

Червяк все так же лежал в своей коробке, постепенно усыхая. Анализатор показывал, что метаболические процессы ускоряются, а это вроде означало, что с Червяком все в порядке, хоть и выглядел он паршиво. 

— А вдруг Червяк станет щеночком? — спрашивала Козочка из-под кровати, тыкая пальцем в Червяка. — Хотя не станет, куда ему. 

Козочка всегда была очень умной. 

Она даже смогла попасть в помещение для хранения образцов. Код, что ли, засранка, подсмотрела. 

— Ничего интересного в комнате Синей бороды я не увидела, — разочарованно сказала она тогда Нике, у которой чуть ноги не подкосились. Только шкафы и что-то под пленкой. 

— Что? — спросила Ника слабым голосом, хотя уже и понимала по реакции Козочки, что под пленку она не заглядывала. 

— Подарки к моим дням рождения, — подумав, решила Козочка. — Я не стала смотреть, чтобы сюрприз себе не портить. 

— Нет, милая, это совсем не подарки, — сказала Ника, утыкаясь носом в макушку сестры. 

Она пахла так же, как пахла в первый день, когда ее принесли из роддома. 

Код Ника сменила в тот же день — и больше в помещение не заходила. 

 

Чужой корабль прилетел за неделю до окончания цветения. 

Системы оповещения сообщили об этом утром, когда все завтракали. 

— Спасители вернулись, — деловито сказала Козочка. — Хорошо, что мы Червяка успели найти. 

— Я больше вальс танцевать не буду, — сказал дядя Сулим. — Хотя вряд ли меня пригласят. 

Камеры показали, что у тамбура стоят две приземистые фигуры, больше похожие на металлические бочонки, в которых мама Полина перевозила земную почву с бактериями. Видимой головы у них не было. 

— Теперь смотри описание этих леркоев, — сказал дядя Сулим. — Бочкообразные они или нет. 

Описание совпадало. 

— Здравствуйте, — сказала Ника на универсальном в переговорное устройство. — Спасибо, что прилетели. Хотела предупредить, что атмосфера пропитана психоактивным веществом. 

— Мы в курсе. Вы терпите бедствие. Мы вас заберем. Подходящих для людей защитных устройств у нас нет, но наш корабль совсем рядом. Вы не успеете сильно отравиться. На корабле мы устроим вам детоксикацию. 

Нике очень хотелось задать какой-то уточняющий вопрос, чтобы дополнительное проверить леркоев на настоящесть, но она не знала какой. Не про водоросли же их спрашивать. 

Она забила свой и козочкин нос ватными тампонами, а на рты повязала бинты из запасов мамы Рашиды. 

Наверное, это было совершенно бесполезно, но ей страшно не хотелось выйти наружу и тут же устремиться к ближайшей роще растворяться в полостях. 

— Я открою дверь тамбура, — сказала она в микрофон, — а если мы кинемся бежать, ловите нас. 

Леркои выразили осторожное согласие. 

Все вещи были собраны. Ника одной рукой крепко взяла Козочку за ладошку, а другой прижала к груди коробку с Червяком. 

— Я с питомцем, — гнусаво предупредила она леркоев. — Он безобидный. 

От яркого света и красок Ника почти ослепла. 

Пыльца плыла по ветру золотистым туманом, окутывая все нежнейшей дымкой. 

— Пока Пыльца не выветрится, мы будем с тобой, — сказал дядя Сулим. — Еще успеем попрощаться. 

Ника шагала за леркоями в скафандрах на гусеничном ходу. Козочка крутила головой и смотрела по сторонам. 

Червяк в коробке зашевелился. Кожица лопнула, и из нее вылезло крошечное существо, покрытое нежными розовыми волосиками. На безглазой голове торчал остренький нос с щетиной усов. Из-под усов торчали ярко-красные зубы. Бывший Червяк заверещал и быстро прогрыз дырку в коробке, вываливаясь на землю. 

Оцепеневшая Ника наблюдала за тем, как существо быстро ввинтилось в почву. 

— Прощай, Червяк! — из-под бинта сказала Козочка. 

— Он все-таки местный, — заметила мама Полина. — Неместный так бы быстро не сориентировался. 

Ника потерла глаза, в которые попала то ли Пыльца, то ли еще что-то. Еще более грустное. Она подумала о том, что расставания с теми, кого любил и о ком заботился, могут быть экстремально быстрыми и нелепыми. 

Корабль леркоев был похож на них самих — тоже приземистый и тоже бочкообразный. 

Ника с Козочкой зашли в корабль, а там их споро завели в кабину дезинфекции и детоксикации. 

Все происходило так быстро, что Ника не успевала ни о чем подумать. 

Они сидели на чем-то вроде резиновых подушек и смотрели друг на друга. 

— Наверное, у леркоев тоже были свои темные долгие века, которые они смогли пройти, потому что помогали друг другу, — сказал папа. 

— Ага, — сказал дядя Сулим. — Они тоже брели сквозь буран на маленьких ножках под увесистыми тельцами и высматривали, когда же впереди затеплиться окошко избушки. 

Ника смотрела на Козочку. Без тампонов в носу она выглядела гораздо лучше. Ника провела по щеке сестры, как будто хотела стереть веснушки. 

— Вот и закончилось наше приключение, — сказала она. — Но сейчас начнется новое. 

Ника посмотрела на родных.

— Кстати, я ведь вам не рассказала, что было через неделю после того, как началось цветение. После того, как вы... Короче, когда стало совсем тихо... Ну, значит, Козочка выбежала наружу. Вы там были очень заняты и не видели. Между прочим, у Козочки какой-то талант вскрывать кодовые замки. 

— Это потому, что я приметливая! —хвастливо сказала Козочка. 

— Так вот, Козочка выбежала наружу и мчала на полном ходу к роще. Я, конечно же, кинулась за ней. Бегу, а у самой такая эйфория внутри. Смеяться даже начала. Наконец-то, думаю, все стало ясно-преясно. Это же глупость какая — бояться деревьев и полостей для разжижения. Это же не полости, это ванные, наполненные чистым дофамином. Нет большего счастья, чем стать частью их экосистемы. Я аж подскакивать стала от нетерпения. 

— И что? — спросил нетерпеливый папа. 

— Ну, я Козочку догоняю, готовая уже лопнуть от предвкушения счастья, хватаю ее и почему-то бегу назад. Что-то во мне решило, что Козочке еще рано ванны из дофамина принимать. Когда добежала до базы, попустило немного. Я одного не понимаю: я ведь твердо знала, что помереть там под деревьями — это здорово, но только для меня. А для Козочки — не здорово ни разу. Почему так? 

— Это у тебя окситоцин заборол дофамин, — сказал дядя Сулим. — Наверное. Пусть кто-то из мам скажет. 

— Ну уж нет, Сулим, — возразила мама Рашида, — как врач я тебе скажу, что человек больше, чем его гормональная система. Фокусы высшей нервной системы и внутреннего психического устройства. Так что это вопрос по твоей части. 

Ника слушала их разговор и удивлялась тому, что до сих пор ее реальность — вот они. А прилетевшие леркои, их корабль и прогулка по Красивой до сих пор воспринимались как фрагменты сна. 

— Хочу поискать нового Червяка, — вдруг сказала Козочка. — Я буду поливать его, вдруг он засохнет раньше времени. 

Она обхватила Нику и боднула ее головой в живот. 

Ника присела и в ответ обняла сестру так крепко, что та уже через несколько мгновений должна была недовольно захныкать. Но Козочка терпеливо ждала. 

Нике хотелось завыть, но гортань спазмировало так, что даже сглотнуть не получалось. 

Когда она выпустила Козочку из рук, та сделала шаг в перегородку и исчезла. 

Следом за ней ушли мамы и папа. 

Ника представляла себе, как они идут по Красивой и совершенно не боятся Пыльцы, потому что сами были ею. 

Козочка бежала впереди родителей, периодически присаживаясь на корточки, и ковыряясь найденной палкой в земле. 

— Я побуду с тобой до конца, — сказал дядя Сулим. 

— Некоторые вопросы себе не стоило себе задавать, да? — сказала Ника. — Почему у нас с Козочкой были общие галлюцинации? Как папа мог носить ее на плечах? Сколько всего тел было под пленкой? 

— Главное, чтобы было кого любить, — сказал дядя Сулим. — Ты же сама так сказала. Все остальное не так уж и важно. 

Он стал осыпаться некрасивыми желтоватыми хлопьями, и Ника отвернулась, чтобы не смотреть. 

Когда она нашла в себе силы снова посмотреть в угол, где сидел дядя Сулим, на полу была крошечная горстка Пыльцы. 

Ника хотела плюнуть в нее, но во рту было совсем сухо.

Анна Бурденко: Пыльца