Гипнофобия (13)

...Телефон дрожал на подоконнике, звук был выключен. Но он боялся подойти к окну, прижался к стене и почти не дышал. Вероятно, звонили предупредить, что бы сидел дома, не выходил на улицу. Там за окном, город словно вымер, жители попрятались по своим квартирам, так же, как и он, боялись пошевелиться.

Герман услышал, как под его окна пришел Панаётов. Что-то бормотал, пердел и смеялся, шевелил пластиковую мебель уличной кофейни. Герман зажал рот рукой, телефон не переставал сверкать дисплеем, вызов оборвался. Стало так тихо, что было слышно, как скрипит флюгер на соседней крыше. Опять этот проклятый город — черепичные крыши, тарелки телевизионных антенн, внизу полосатые тенты над витринами овощных лавок. И где-то за перекрестком седой треугольник моря в ущелье между домами на единственной улице, ведущей в порт...

Внезапно, раздался крик, топот ботинок и шум драки. Какой-то дурак, турист, наверное, вышел на улицу и тут же был атакован. Это хорошо, подумал Герман, пока Панаётов занят делом, он выскользнет из дома. И сразу к морю, а там, на лодку и подальше от берега!

Панаётов стоял на коленях, одна его рука была по локоть в ротовой полости жертвы, он что-то искал в кишках несчастного. Парень дергал конечностями, выпучив глаза, кровавая пена пузырилась из носа. Герман рванул по улице. В одном супермаркете, как ни в чем не бывало, люди гуляли вдоль полок, разглядывали ценники. Он вбежал в магазин и заорал:

— Панаётов!

Люди вздрогнули и обернулись:

— Где?! Где? Где...

— Вот он! Уже здесь!

За витриной на улице прорезались фрагменты пока еще не собранного в один силуэт изображения. Так мажет плохого качества видеозапись. И вот соткалась фигура человека, только голова, как бы висела на уровне плеча, лицо так и осталось размытым мегапикселем, просто дергающаяся мазня. Он шел к ним, расставив руки в стороны, как футбольный вратарь.

Люди побросали покупки и застыли в романтических позах, изображая манекены. Герман подумал, что это плохая идея, и бросился к запасному выходу. Успел вовремя, с улицы услышал женский вопль и гогот Панаётова.

...Заблудился, не узнавал ландшафт, где же та улица, что вела к морю?! Шел быстрым шагом вдоль размалеванных граффити стен, заколоченных окон и опущенных жалюзи. Наконец, увидел нужный перекресток, знакомый угол дома, но куда пропало солнце? Над этой улицей всегда висело солнце и все блестело, а теперь это темный коридор и оттуда тянет холодом и бедой. Он повернул за угол...

Между домами до самых крыш возвышалась огромная куча из человеческих тел. Скорее, даже не куча, а стена. Она и закрывала солнце. Люди лежали только на спине друг на дружке, крутили головами. Они спорили — кто не закрыл дверь, и даже пытались бодаться.

— Кто оставил дверь не закрытой!

— Вон тот оставил дверь не закрытой!

— Что! Да я твою маму в рот видал. Понял?!

— Я твой «понял» на хую пупонил!

— Слышь...

— Эй!

Герман крикнул. Эхо заметалось в этом дьявольском тупике. Десятки глаз уставились на него. Перевернутое лицо само по себе кошмарное зрелище, а когда их много... Они напоминали рассыпанные пуговицы. Прямо под ними, булькающим месивом, примерно, по колено были навалены внутренние органы. Еще трепыхались ломти печени, вздрагивали мускулистые сердца, шевелились кишки...

Вдруг, лица распахнули рты и завыли, они увидели, что-то за спиной Германа. На перекресток вышел мясных дел мастер Панаётов. Руки он держал вверх, на каждую нашампурил по человеку, их челюсти закусывали подмышки и плечи мясника, ноги согнулись в коленях ромбом. Панаётов стал похожим на краба или какой-то безумный иероглиф.

Герман не стал ждать, прыгнул на стену. Пополз вверх, карабкаясь по кадыкам и подбородкам. Он видел зевы порванных ртов, и что люди уже трупы, они давно выпотрошены мясником, не было даже языков. Но как же они общались, ругались совсем недавно? Непонятно.

Эта инсталляция, штабель из человеческих туловищ был как раз на уровне крыш. Он вывалился на теплую от солнца черепицу, так и остался лежать, глядя в синеву небесного океана...

Течением облаков его снесло на другую плоскость, может, в другой город или иное измерение. Вцепившись в кирпичную кладку вентиляции, выглянул вниз. Увидел конек мансарды. Надо было, где-то прятаться — через минуту, может даже и раньше, громыхнет ливень. Небо давно уже затягивало обрывками черных туч. Порыв ветра ударил в спину, чуть не столкнул в пропасть...

Хватаясь за растяжки антенн, спустился на карниз водостока, ухватился за распахнутые настежь ставни. Окно, слава богу, было открыто, он перевалился через подоконник в комнату. И тут же забарабанил дождь.

Огляделся — темная комната с косым потолком, стол посередине, черные пятна мебели, вероятно шкаф и трюмо, дальний угол тонул во мраке. Он сидел на полу у окна, замерев, мало ли, в комнате есть кто-то еще. Дождь танцевал на подоконнике, брызгая ему на макушку, он не замечал этого. Глаза немного привыкли к темноте, на трюмо белела фарфоровая статуэтка, она оживляла нищий интерьер, притягивала взгляд.

Герман поднялся на ноги, сделал шаг. Скрипнула половица, никто не откликнулся на его движение. Хотя, скорее всего, из-за шума дождя этот звук слышал только он. Подошел к трюмо, и... снова остолбенел. Это была барабанщица, смотрела ему прямо в глаза, этакая невинная фарфоровая кукла...

И тут же он уловил некий ритм в шуме дождя, хаотичный стук осадков приобрел стройность, еще мгновение, и этот зловещий саунд полностью обернулся в барабанную дробь.

Он подбежал к окну. Даже сквозь серую занавеску дождя увидел, еще далеко внизу по улице, что вела к морю, стройные ряды штыков. Солдаты шли сюда, отбивая сапогами дробь в унисон барабанам. Это ее армия!

Бежать! Схватил статуэтку, запустил ее в темноту, хлопка рассыпающегося от удара фарфора не последовало, как будто она улетела в космос. Дрожащей рукой нащупал спички на столе, зажег огонь...

Барабанщица повисла, прилипнув спиной к жирной паутине, которой был опутан черный угол комнаты. Она была уже не фарфоровым истуканом, а ростом с человека. Она глядела на него широко распахнутыми глазами, как люди радуются встрече. Тенета вздрогнули, кто-то смотрел из-за ее плеча, тень невероятного телосложения существа шевелилась в углу за паучьей геометрией вязки. Герман почувствовал на своем лице мощь дыхания, ноздри обожгло зловонием... 

Заметался по комнате, ужас и отчаяние, казалось, порвут его пополам. Дверей в комнате не было. Бой барабанов звал на улицу, потоки дождя лились на пол. Он поскользнулся, завертелся, делая ногами «велосипед», животом упал на подоконник. С грохотом роняя мебель, кто-то подбежал сзади, схватил его за ноги и выкинул в окно. Он заорал, падая на ощетинившиеся штыки. Усатые, суровые лица солдат, последнее, что он запомнил в этом кошмаре...

Проститутка сиганула с кровати, стала быстро одеваться.

— Такого у меня еще не было...

Убежала. А он все орал, лезвия штыков еще жгли его тело. Дрыгался, пружинил, расшатывая кровать, кувыркался со спины на живот. Боль прошла не сразу...

Весь день он лежал, прятался под одеялом, ничего не ел, только вечером выпил стакан воды. Следующей ночью он научился выдергивать себя из сновидения. Как только монстры начинали высовывать свои рога, хватать, толкать, визжать и кривляться, он с криком просыпался. Так ночь растянулась на сутки. Потом не выдержал, выпив водки, спал и ночь и день. Вырубился, словно умер. Снов не было.

Проснулся бодрым и легким на подъем. Такое ощущение, будто всю ночь рыдал в муках совести и его простили. Хотелось смеяться, бежать куда-нибудь, скорее делать добрые дела.

Он даже пошел на тренировку.

Вот где действительно забываешь обо всем на свете. Покрикивал на «бестолковых». С начала сентября пришло много новеньких. Корявые мальчики и девочки из окрестных универов расширяют кругозор. Ну, надо. Надо... Неделя расписана: виолончель, факультатив по соционике, айкидо...

— Это не спорт, друзья, — говорил Герман, — и не фитнес. Это боевое искусство.

И хлоп жирную девушку об ковер. И еще раз и еще, еще. Пока не потечет ручьями из всех складок. Может быть и из глаз. Только так и ни как иначе. Пусть знают, куда пришли.

— Следующий!

Настырных хвалил:

— Молодец, кремень. 

...Интернет наводил тоску. Герман вбивал в поисковик ключевые слова, гулял по ссылкам, куча сайтов грузили непонятными словами. Ничего и близко по его запросам. Ведьмы и колдуны приглашали в гости, доктора предлагали снотворное и «новейшие методики»...

В который раз пытался вспомнить всех причастных к заказу на тот выстрел. Старый пердун, его «диспетчер» убит еще там, в Германии, вероятно, обычная перестановка кадров, ротация, как сейчас говорят. Такое случается. А если с дедом рассчитались за этот самый заказ, тогда почему шмальнули не всех? Ведь они тогда сидели за одним столиком...

Вспомнил. Есть один человек в Москве. Не факт, что еще жив. Сколько ей сейчас? Они же ровесники, тогда в двухтысячном им было по тридцать. Бывшая фигуристка, бывал у нее дома, да они все там были.

Надо ехать. Не убудет. Долетит на такси за несколько часов, главное, не заснуть в машине, а то можно напугать водителя и упорхнуть в кювет.

На рассвете въехали в столицу. Москва началась с обилия автозаправок и мегамолов по обе стороны автострады, потока навстречу блестящих лимузинов, «бентли», «астон мартинов» и прочих и прочих... Люди возвращались из клубов в свои коттеджи.

Герман покинул такси у ближайшей станции метро, дальше он сам. Через час был в нужном месте.

Поразительно, как все изменилось. На улице одни нерусские, куда-то шли в столь ранний час в воскресенье. Была даже одна толстая баба в парандже и тапочках на шерстяные носки, судя по медленной походке, старуха. Тоже, куда-то...

На перекрестках черная рябь рассеивалась — здесь больше народу. Лоб в лоб, организованно, под зеленый сигнал светофора. Все как в Европе, обычный мегаполис. Антуражу прибавляли вывески на английском языке, идеально выкрашенные дома с острыми углами и яркими шлагбаумами в подземные паркинги.