Уполномоченный по Одиночеству — 6
Возле отдела дежурил Иван Тимофеевич, расхаживая взад-вперед на манер часового. Фокину совершенно не хотелось никого видеть. Он молча прошёл мимо старика и скрылся в своем кабинете. Иван Тимофеевич появился через минуту.
— Сергей Юрьевич, чего такой смурной? Случилось что?
— Случилось. В ваше Одиночество меня хрен принёс. И сразу всё случилось. Одно лучше другого. Скажи мне, Иван Тимофеевич, вы меня всем посёлком на прочность испытываете? Испытания моему терпению подкидываете?
— Да что случилось то? Это тебя Петрович так расстроил?
— Нет, не Петрович. Я же здесь у вас одиночество познаю, как школьник. Так получается. Вот тебе Букварь, учись! Это буква О, а это буква Д, а за ней будет буква И.
— Ты не горячись. Расскажи по порядку. Чем смогу, помогу.
— А чем ты мне можешь помочь, Иван Тимофеевич — был человек и нету, а я своими глазами его видел, как он застрелился и с обрыва упал. А его нет. Понимаешь. Ни следов, ни крови, ни хрена.
— Кто застрелился? Петрович?
— Нет. Человек в капюшоне. У твоего этого Петровича украли наградной ПМ. Я пошел к нему, чтобы осмотреть сейф. Слышу выстрел. Потом еще один. Пошли на звук. Видим, на горе этой вашей стоит человек с пистолетом. Я ему говорю, ты отдай пистолет, давай поговорим. А он стал пятиться к обрыву, потом выстрелил себе в голову и упал вниз. Вот и вся история. Только в итоге ничего нет. А этот ваш бывший полковник на всё это сказал, что мы стали свидетелями истинного одиночества. А пистолет, типа, хрен с ним. Типа, это уже не важно.
— История странная. Может вам всё это показалось?
— Как с автобусом, который десять лет не ходит? Или, как с соседом, который обезножил, а я его во дворе постоянно наблюдаю? Что у вас здесь, аномалия? Или, может быть, ядерные испытания проводились и вы все того, ку-ку. А теперь и я вместе с вами. Первый в истории случай заражения массовым идиотизмом воздушно-капельным путем.
— Переварить тебе надо сегодняшний день. Давайте, я чайку поставлю.
Их разговор прервал телефон, от звука которого Фокин даже подпрыгнул на своём кресле. Меньше всего ему сейчас хотелось докладывать о том, чего не может быть. Потому что, здесь всё может быть. Сука...
Телефон замолчал. "Сейчас еще раз будет звонить",- подумал Фокин. Но звонков больше не было. Иван Тимофеевич всё это время молча выжидал, сидя на стуле. Их молчание прервал стук в дверь.
— Войдите, — обреченно сказал Фокин.
В кабинет вошёл Михаил Петрович. Фокин непонимающе посмотрел ему прямо в глаза, ища в них хоть какое-то разумное объяснение всему, что сегодня произошло. Михаил Петрович спокойно выдержал взгляд уполномоченного.
— Я заявление пришёл забрать. Ни к чему оно теперь, — сказал очень спокойно Михаил Петрович.
— Как это ни к чему? То есть, вы утверждаете, что пистолет у вас никто не крал и патроны все на месте.
— Да, утверждаю. Не хватает двух патронов, потому что я на охоту ходил. На зайца. Не попал. Быстрый, стервец.
— На зайца? Одинокий, такой заяц.
— Может и не одинокий. Я вот только одного видел.
— Вы из меня дурака не делайте. Я вас всех выведу на чистую воду. Там человек застрелился из вашего пистолета. И вы это видели, как меня сейчас. Заяц...
— Вы что-то путаете, Сергей Юрьевич.
Фокин взял заявление Михаила Петровича, еще раз бегло пробежался глазами по тексту и разорвал его на мелкие кусочки.
— Вот вам. Всё, можете идти. Не было никакого заявления.
— Спасибо, Сергей Юрьевич.
Бывший гвардии полковник покинул кабинет участкового, оставив его еще в большем раздрае, чем он был. Иван Тимофеевич, понимая, что он тоже сейчас как кость в горле, молча ушёл. Фокин еще какое-то время сидел в кресле, уставившись в старый дырокол. Потом резко встал из-за стола, вышел из кабинета, закрыл на ключ все помещения и ушёл в сторону дома. "Сегодня уже больше никого не хочу видеть«,- пульсировало у него в голове.
Подходя к калитке, он увидел во дворе своего соседа Петра Васильевича, который складывал дрова в аккуратную кучу.
— А мне только сегодня утверждали, что вы три года, как не ходите, — вместо приветсвия сказал Фокин соседу.
— А земля — плоская, — ответил сосед.
— Как ваш посёлок.
— Гляжу, ты всё ближе подбираешься к истине. Быстро у тебя получается. Твой предшественник года три здесь пробыл, а так и не подобрался.
— В чём же истина?
— В одиночестве, конечно. Здесь день за месяц идет. Тебе кажется, что ты только что приехал. Сколько прошло, неделя?
— Ну.
— А на самом деле, семь месяцев.
— Только за дурака меня не держите. Я считать умею. По-вашему выходит, что сейчас весна, потому что приехал я осенью.
— Так и есть.
— Да ну вас к чёрту.
Фокин прошёл в свою половину дома и громко хлопнул дверью. «Теперь еще это: день за месяц», — сказал он вслух. Он завалился на кровать, надеясь что сон немного приведет его в порядок. А к вечеру собирался снова сходить на гору, чтобы попытаться дозвониться до Насти. «Настю бы сейчас сюда, целыми днями бы с ней кувыркался, даже на работу не ходил», — подумал Фокин и с этими мыслями уснул.
Проснулся он, когда за окнами было уже совсем темно. Хотя темнело в посёлке довольно рано, часов шесть. Выйдя из дома, Фокин посмотрел на окна соседа. В них еле виднелась тонкая полоска света. Самого старика видно не было, хотя до этого участковый часто замечал, что сосед следит за ним, прячась за занавеской.
Фокин вышел из двора и пошёл в сторону горы. Луна освещала дорогу и идти было вполне комфортно. Голова, после сна, встала на место. Но картина произошедшего всё еще не складывалось во едино.
Взобравшись наверх, Фокин стал ловить сигнал. Наконец, появилась заветная полоска и пошёл звук набираемого абонента. Настя ответила своим обычным щебетанием.
— Ой, привет! Ты куда пропал? Я уже начала беспокоиться.
— Я же тебе позавчера звонил, неужели так соскучилась?
— Чего? Ты пол года не звонил или больше. Я уже не помню когда в последний раз. Завел себе кого-то?
— Какие пол года? Ты чего?
— Это ты чего, захотел звоню, не захотел, не звоню. А как там я, тебе всё равно.
— Насть, я очень соскучился. Приезжай ко мне.
— Я бы приехала..
— Я тебе денег перекину. Автобус вроде бы ходит с автовокзала. Остановка поселок Одиночество. А там я тебя встречу.
— Хорошо, котик. Завтра всё узнаю. Я тоже соскучилась. Правда, правда, ни кого себе там не завел?
— Здесь одни старики и старухи. Собаку только могу себе завести или кошку.
— Ты, мой котик. Ладно, мне бежать надо. Люблю, целую. Жди.
Настя отключилась. Фокин снова задумался о временных промежутках. Сосед его говорил, что здесь день за месяц идет, а теперь еще и Настя утверждает, что не звонил ей примерно шесть-семь месяцев.
Луна повисла прямо над горой как огромный осветительный плафон. Такую яркую и близкую Фокин никогда не видел. Можно было различить отдельные самые крупные кратеры. Лунный ландшафт напоминал дороги, по которым невозможно проехать в распутицу. Красота. Только чертовски непонятная.
Фокин еще какое-то время постоял наверху. Выкурил сигарету и стал спускаться. В свете луны, гора-холм выглядела внушительнее, чем днём.
Вернувшись к себе домой, Фокин немного поел, включил старенький телевизор в надежде хоть как-то развлечься. Телевизор долго приходил в себя от спячки. Сначала пошли широкие полосы, которые сменились морганием, наконец, появилась картинка. Но звука не было. Фокин вспомнил старый телевизор у бабушки, который тоже не сразу хотел выдавать звуки, для этого его били кулаком по корпусу. Проделав такую же процедуру, участковый получил к уже имеющейся картинке полноценный шипящий звук. Канал был всего один. Шёл какой-то старый советский фильм про войну. Плохие немцы, хорошие русские. Телевизор захлебывался патриотизмом. Всё равно выбора не было, пришлось смотреть это. Так и не узнав, чем закончился фильм (хотя и так понятно, что русские победили), Фокин уснул. А телевизор продолжил тихонько шипеть, будто на нём что-то подгорало.
Фокина разбудило солнце, пробившееся сквозь неплотно закрытые шторы. Он попытался спрятаться от него под одеялом, но сон был потерян. Еще какое-то время ворочался, а потом всё-таки встал с кровати, потянулся и пошёл умываться. Ему совершенно не хотелось идти в отделение, будто предчувствуя какое-нибудь очередное происшествие, которому невозможно будет найти разумное объяснение. Но в посёлке больше и заняться было нечем. К тому же, служба обязывала.
