Башня
Влад прибился к Андрею Степановичу силами человеческой гравитации. Бригада плиточников была огромной - человек семьдесят, но каждый раз Влад вопреки законотворцу Броуну обнаруживал себя работающим рядом с пожилым русским мужиком.
Этажа до пятого они работали молча, а после принялись разговаривать.
— В глазах рябит от этих черточек, — как-то пожаловался Влад Андрею Степановичу. — Чем они вообще думали, когда такую плитку заказывали? У меня это не первый бизнес-центр, всегда плитку кладут однотонную. Серенькую такую. Бежевенькую. Чтобы глаз ее вообще не замечал.
Андрей Степанович для начала просто хмыкнул. То ли поддержал Влада в том, что в глазах действительно рябит, то ли выразил недовольство мозговой владовской слабостью.
— Это не черточки, — потом все-таки сказал он. — Это клинопись. Неужели в школе не проходили?
— Наверное, проходили, — ответил Влад. — Но я помню только, что клин клином вышибают.
— Вот и ты вышибай, — непонятно посоветовал Андрей Степанович и вернулся к работе.
Вышибалой Влад оказался плохим. Черточки продолжали преследовать его даже во сне, наплывая на него и складываясь в ранящие остроугольные треугольники.
Атмосфера на объекте вообще была сложной. Возможно, не только Влада напрягали черточки, потому что вечерами в строительном городке, разбитом возле строящегося бизнес-центра, постоянно шли стычки между рабочими.
Дело дошло до того, что на территории городка постоянно дежурили человек десять частной охранной организации, готовые в любой момент разрешить конфликт на почве кулинарной или межнациональной розни.
— А полицию не вызывают, — задумчиво проговорил Андрей Степанович, выглядывая из бытовки и наблюдая за тем, как крепыши из охраны растаскивают очередных драчунов. — Так дефицит рабочих кадров, — сказал Влад. — Берегут нас.
После седьмого этажа он предпочитал и свободное время проводить в компании Андрея Степановича.
— Ой ли, — коротко ответил тот. — На любом другом объекте уже давно бы решили вопрос кардинально.
Черточки в голове Влада сложились в знакомые слова.
— Колодец не высох — жажда терпима, — почему-то сказал он. — Пословица такая есть. Шумерская.
— Вот и я о том же, — резюмировал Андрей Степанович. — Терпят они, потому что знают что-то.
***
К пятнадцатому этажу от черточек голова у Влада стала болеть уже невыносимо.
Болеутоляющих хватало часа на три, а потом боль возвращалась и не унималась до конца рабочего дня.
Работа же требовала внимательности. Все плитки были зачем-то пронумерованы, и их нужно было выкладывать в строгой последовательности, за чем следил бригадир. Бригадира Андрей Степанович какого-то лешего называл господином Енки, и было в этом обращении что-то очень тревожащее Влада.
Господин Енки, мужик с тусклыми, но цепкими глазами, Андрея Степановича уважал и за спиной его не стоял. Зато к Владу подваливал частенько и пыхтел позади, как будто хотел убедиться, что Влад действительно умеет различать цифры на плитках.
Как-то вечером Енки даже зашел в Андрею Степановичу в гости, вывел его из бытовки и долго с ним о чем-то шептался.
— Чего хотел? — спросил Влад, когда Андрей Степанович вернулся.
На этот раз ответ был совершенно конкретным.
— Хочет, чтобы я писцом заделался. У них там что-то случилось со специалистом, который плиточку особенную делал, просит меня подменить.
— Как писцом? — тупо спросил Влад. — В смысле писцом? Какую особенную плиточку?
— А ты не замечал, что мы одну плитку никогда не кладем на этаже?
Андрей Степанович вздохнул так, как будто невнимательность Влада расстраивает его до глубины души.
— Короче, на место отсутствующей плитки заливают смесь для стяжки, а когда она уже практически подсохнет, специалист по клинописи тоже пишет на ней твои любимые черточки. Я думаю, что это как в антинаучной гомеопатии. Они верят, что даже крошечное содержание вещества в растворе способно придать определенное качество всему препарату. И чем меньше вещества, тем сильнее будет эффект.
Влад задумался. Когда проклятая плитка была не перед глазами, боль отступала и к нему возвращалась способность осмыслять происходящее.
— Так это ритуал какой-то? — спросил он. — Типа как у масонов? Мне про масонов дядя рассказывал. Говорит, что вся Москва под ними. Ложи у них там. Циркули.
— Конечно, — легко согласился Андрей Степанович. — Как у масонов-гомеопатов. Ну, я нарисую их черточки. Я же по дереву режу, что угодно смогу повторить.
И почему-то засмеялся, показывая желтые прокуренные зубы.
***
На семнадцатом этаже Влад упал в обморок. Когда он пришел в себя, над ним сидел Андрей Степанович и неодобрительно качал головой.
— Чувствительная душа, — сказал он. — Другим — хоть бы хны, а ты и помрешь такими темпами к тридцатому этажу. Уходи с объекта. Всех денег не заработаешь.
Влад приподнялся на локтях.
— А вот ĝeš3, — со злостью сказал он. — У меня три младших брата и мать на содержании. Таких денег, как тут, у жирующих масонов, я нигде не заработаю.
— Маме сапоги и шубу купишь, а каждому братишке по вертолету на батарейках?
Голос Андрей Степановича был спокоен и ровен, но Владу отчетливо почувствовалась издевка.
— И куплю! — с вызовом сказал он. — И шубу, и вертолетики. Прямо как в сопливом рассказике из ВК. Маме еще зубы вставим, она их как-то подрастеряла, четверых детей рожая.
— Удерживая свои стремления, покой старость родителей до времени, угодного Господу, — протянул Андрей Степанович. — И правь им зубы. Ладно. Тогда слушай меня внимательно.
Наставления старшего товарища для Влада оказались необычайно ценными. Андрей Степанович наказал следующее: черточкам на плитках не сопротивляться и пропускать их сквозь себя. Только глупец будет плыть против течения. Глупец вертолетики не купит.
Влад так и поступил. Подсказка сдвинула внутренний механизм восприятия буквально на пару градусов, но этого оказалось достаточно, чтобы голова больше не болела.
Когда отделочники закончили с двадцатым этажом, драки прекратились полностью. Расстроенные окончанием работы сотрудники частной охраны покинули объект, а строительный городок накрыла благость и человеколюбие.
Вечерами рабочие разводили костры возле бытовок, усаживались возле них и пели песни.
Андрей Степанович, разумеется, опять бурчал на тему того, что костры на территории стройки категорически запрещены и почему пожарный надзор безмолвствует.
На это Влад только весело смотрел на него и одними губами показывал: “масоны”. Мол, что тут непонятного. Купили всех.
Влада удивляло другое. Песни пелись на многих языках: армянском, азербайджанском, русском, молдаванском, но люди переходили от костра к костру и присоединялись к любой звучавшей песне, как будто с детства знали все языки.
Удивлялся Влад и своему удивлению. Оно было вялым. Безэмоциональным. Как будто природа реальности в один момент изменилась, а Влад смутно вспоминает, что раньше все было иначе.
Вот это его напугало по-настоящему. Одной ночью он собрал все свои вещи и пришел к бытовке Андрея Степановича. Влад стучал по двери бытовки легко, еле слышно, но Андрей Степанович вышел сразу же, как будто и не спал.
— Бежим, — сказал Влад. — Нам кабзда. Видишь, что творится. Все поют и смотрят в небо. Когда дрались, не так страшно было.
Андрей Степанович тоже посмотрел в московское беззвездное небо. Потом сказал что-то на странном гортанном языке.
— Счастье найдено — зло потеряно, — вслух перевел Влад чужие слова на русский.
— А я тогда почему не очень счастлив? — спросил Влад, хотя хотел спросить нечто иное.
— Есть путь благости, а есть путь познания, — ответил Андрей Степанович. — Мы с тобой относимся ко вторым. Двое нас таких тут. Когда у тебя голова заболела, я сразу понял, что к чему. Пойдем-как на семнадцатый этаж. Там фрагмент есть интересный.
Путь на нужный этаж был долгим. Не потому, что шагать было тяжело, тяжело было другое — отмечать, как от этажа к этажу меняется внутреннее состояние. На первых этажах тело было горячим и быстрым. Кулаки сжимались в готовности отразить любую угрозу на полутемных лестницах.
После десятой лестнице движения замедлились. Хотелось останавливаться, отмечая угол, под которым располагались перила. Хотелось думать о природе прямого угла и невероятной красоте геометрии. К семнадцатому этажу Влад от прямоугольных треугольников перешел к кругам и внутренне ахнул, впервые осознав постоянство отношения длины любой окружности к её диаметру. В этом понимании было что-то очень важное, касающееся незыблемых законов мироздания.
Темное пространство еще пустого гигантского помещения, не разделенного перегородками, освещалось скудно. Надписи на плитке разобрать было невозможно, но Владу не потребовались глаза. Он остановился в том месте, на которое указал Андрей Степанович, и принялся ощущать написанное.
Когда он заплакал, Андрей Степанович положил теплую ладонь ему на плечо.
— Я тоже плакал, — сказал он. — Тут нечего стесняться. Когда Гильгамеш потерял своего друга Энкиду, мир остановился. Каждый, кто оплакивает потерю близкого, становится Гильгамешем, сам того не осознавая.
Влад нарисовал в воздухе прямую линию, как будто соединяя нижние этажи с верхними.
— Мы все это время выкладывали эпос о Гильгамеше. Историю о гордеце, который обрел друга. О их совместных сражениях, о потере, о поиске бессмертия.
— Ишь как заговорил, прямо высоким слогом, — сказал Андрей Степанович. — Как будто в школе учился на отлично.
— Так что же, выходит, не масонскую башню мы строим. Антивавилонскую башню мы строим, ведущую к цветку бессмертия, — прошептал Влад и сел прямо на пол. На плач Гильгамеша об Энкиду.
Андрей Степанович молчал, а когда заговорил, то Влад не услышал ни привычной в его голосе иронии, ни снисходительности.
— Я хочу знать, что там — на последнем этаже. Что будет с нами, когда мы до него доберемся. И мне очень страшно совершать это восхождение одному. Если ты хочешь уйти, то уходи. Вряд ли тебя кто-то задержит — с твоими-то познаниями в области шумерского мата. Но я буду очень рад, если ты мне составишь компанию.
***
На последнем этаже было солнечно и ветрено. Сочная трава на безбрежной степи от порывов ветра ходила волнами.
Степь заканчивалась там, где начиналось море — далеко внизу, под скалистым обрывом.
Андрей Степанович с Владом лежали на траве и смотрели в небо глазами, которые уже не боялись вечного солнца.
— Я тут гурию встретил, — сказал Влад. — У меня ведь мама русская, а папа турок. Я его особенно не знал, но мусульманство он мне как-то, видимо, передал. Очень красивая она, эта гурия. Кожа такая прозрачная, что все сосудики видны.
— Там же гурий больше должно быть, чем одна, — блекло ответил Андрей Степанович. Почему одну-то?
— Так мама русская, говорю же. Многоженство не одобряет.
Они замолчали.
Влад поднялся на ноги и подошел к обрыву.
— Так чудесно морем пахнет, — проговорил он. — Всегда знал, что в раю должно быть море. Вроде никакой наебки, но что же так паршиво. Я теперь все обо всем знаю, но все равно ощущение такое, как будто мне насильно заманили в мишленовский ресторан — и кормят, кормят деликатесами всякими, а меня воротит уже от этого всего.
— В столовку хочешь? — спросил Андрей Степанович.
Влад пожал плечами.
— Может, и в столовку. Заемное это все, понимаешь. Игрушечное, как просветление у любителей нью-эйджа. Если строители башни хотели именно этого, то они идиоты.
Андрей Степанович выдрал из земли пучок травы и понюхал. Пахло свежестью и горечью.
— Так что тебе мешает вниз, с этой башни сигануть? Вот он — обрыв, метафизическая граница. Прыгай — не хочу. Будет вечер, ты зайдешь в вашу съемную квартирку — старушка-мать кинется тебе на шею, а братья запрыгают вокруг и закричат: “Ты нам вертолетики принес?”. А то я не знаю, чего тебя так вниз тянет.
— Она не старушка, — сказал Влад. — И мне страшно. Очень страшно. А вдруг я реально, а не метафизически, в самом деле прыгну с последнего этажа высотки? А там, внизу, никакого рая со столовками? Только асфальт.
— Вдвоем не так уж и страшно.
Андрей Степанович подошел к Владу и стал рядом.
— Вам просто хочется узнать, что же там — на другом этаже, — улыбнулся Влад.
— Может быть и так, — согласился Андрей Степанович. — А может мудрое сердце ищет друга. Прыгаем на счет три.
#антиподы
-
эх. прекрасное, Аня. это неизбежно, что мне этот текст падает на понятную тему, да?
«Не бывало в мире вернее друга, так зачем теперь ты меня оставил?»1 -
-
-
-
Мне очень понравилось. А учитывая цейтнот и жару — вообще полное восхищение. Пойду читать Романа для полноты картины.
-
-
Отдаю голос за рассказ Анны. Понравился очень главный герой Влад, своей решительностью, упрямством.... да и люблю я мистику)) как-то так...да))
1 -
-
Спасибо за машину времени, откинула меня на 13 лет назад. К беззаботному студенчеству, Пашкину Николаю Геннадиевичу с его семинарами по истории древнего мира, эпосам о Гильгамеше, законам Хаммурапи, Ашшурбанипалам и прочим прекрасным людям.
Ну, рад, что мой голос тут и не нужен был. 𒈨𒌍 (Шукалту) Аня, как всегда 𒊩 (нин), что тут ⺹⺃ (а-мил).
1 -
Древние китайцы отбитые какие-то, кто ж так разговаривает ваще.
2 -
ага, спасибо
плюс еще безумно интересно, как вообще реконструируют звучание1 -
Мне сперва напомнило, как магнитофон пленочный в другую сторону вертится ))
*Так-то много роликов уже на тубике с ИИ сделаных. Но... не проверишь как там оно было. Даж такие как Солкин толком, например, на древнеегипетском ничо сказать не могут. Объясняет тем, что гласные они не писали, потому х.з как на самом деле звучало. ИИ верить - такоэ себе.
1