Стансы (начало)
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
1О5 стансы
Мне нравится разговаривать с доктором Мечниковым. Только когда он обращается со мной как с человеком. Тогда нравится. В конце каждого сеанса я из человека превращаюсь в его пациента. Нам этого не избежать. Я должна сохранить ясный ум.
Доктор Мечников — очень большой мужчина. И у него есть собственный дневник. Я вижу его на полке рядом с бумажными книгами. Доктор Мечников — поклонник древностей.
«Архаика достойна настоящего», — так он говорит, когда я жалуюсь на механическое письмо.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
1О6 стансы
Сегодня мы рассуждали о страхе. Я ничего не боюсь. Я боялась первые три года. Когда на станции убивали и насиловали. Сейчас такое случается очень редко. Доктор Мечников говорит, это потому, что безумие из активной общественной фазы растеклось по углам. Эти углы, говорит доктор Мечников, это наши мозги. Безумие стало индивидуальным и тихим. Оно в спячке. Но из-за этого его глупо недооценивать. Ползучее безумие очень опасно.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
1О7 стансы
Слово «зачем» изгибается и встает вертикально. Оно всасывает другие слова, забирает и извращает их смыслы. Тем растет. Округлая корона «З» вытягивается и спрямляет лучи. Теперь она трезубец. Слово взрослеет, покрывается жестким коричневым волосом. Слово отращивает гениталии — из треугольного кармана «М», из того, что побольше, вываливается вопросительный знак. «ЗАЧЕМ» трахает меня загогулиной и кончает точкой. Это мерзко, но ведь я сама виновата. Не стоило спрашивать.
Зачем я это пишу?
В семь часов утра, в момент замыкания, слова исчезнут, лист снова окажется чистым. Чернила, которые сейчас ложатся на бумагу синими закорючками, снова вернутся в стержень древней ручки. Даже еда, проглоченная и переваренная, восстановится в холодильниках и на прилавках. Все лишено развития. Все лишено событийности. Снова. И снова. И снова.
Я спать.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
1О9 стансы
ОИС «Лемниската» — опытно-исследовательская станция. Миллионы тонн плюсметалла и плюскомпозита. Ее строительство утвердили, когда в паре Инь-Ян открыли временную петлю. Нам, добровольцам, заселившим станцию, пообещали кучу денег. Через сто лет.
Прошло пятнадцать лет. И сто восемь стансов. Еще восемьдесят пять лет эксперимента я не увижу родных. Мама и брат спят в благотворительном криофонде. Ждут денег. Ждут меня.
Доктор Мечников оптимистично оценивает наши шансы на выживание. Пятьдесят на пятьдесят.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
110 стансы
Этот упрямый доктор, этот доктор Мечников. Он даже не рекомендует, он приказывает вести дневник. Именно этот бумажный дневник именно этой ручкой с синими чернилами.
Этот упрямый доктор, этот доктор Мечников говорит:
— Так ты сбережешь свой разум. Веди дневник. Каждый день выделяй на это какое-то время. Важна регулярность и дисциплина. Не ленись и не пропускай.
Я сержусь.
— Но почему бумага?
Доктор спокоен. Он высокий и крепкий. Скалистый. Он как скала. Скалистый, потому что надежный. Он из тех скал, что не подвержены разрушениям. Он очень скалистый. Никаких обвалов и оползней. Он не как скала. Он как крепкая скала, уверенная в своей нерушимой скалистости. Шестидесятилетний седовласый гигант.
— Материальные носители, тактильные ощущения, физическое письмо, запахи. Это тонкие ниточки, которыми ты привяжешь себя к реальности чуть крепче.
Мне приходится верить доктору Мечникову. Я станционный смотритель. Станционным смотрителям нельзя сходить с ума.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
110 стансы
Иногда перед сном я вслух проговариваю свое имя. Раз за разом. Десятки раз. Чем дольше я вслушиваюсь в два простых слога, тем явственнее сочетание привычных звуков обнажает отсутствие смысла. Имя перестает обозначать меня, оно даже перестает быть именем. Четыре буквы отрываются от им предназначенной сути. Они больше не принадлежат языку, плывут в независимом пространстве. Вместе с ними, отпуская из плена символы своей идентичности, я теряю самостоятельность личной воли. Звуки, некогда бывшие моим именем, вибрируют все более инаково, угрожающе и мощно. За свою прошлую принадлежность моему логоцентризму теперь, сейчас, освободившись, они станут мстить. Объятия собственного мира ныне разомкнуты, и я выпадаю наружу. В безумие.
С чего же все началось?
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
111 стансы
Утро. Замыкание. Дневник и ручка исчезают и появляются в кабинете доктора Мечникова. Каждый день я прихожу в Исследовательский корпус, и каждый день доктор выдает мне дневник и ручку. Вечером, в каюте, после душевой кабины, в пестрой абсиновой пижаме я усаживаюсь за стол, кладу ладонь на прохладный металл ручки, раскрываю дневник и встречаю белый взгляд. Этот взгляд никому не принадлежит. Временами я думаю, а не мой ли он на самом деле. Но пустая бумага так не похожа на зеркало. Взгляд превращается в шепот. Незнакомый язык, очень тонкий и высокий голос. Такой визжащий шепот самый страшный. Я знаю это потому, что на станции многие перестали нормально разговаривать. Они постепенно перешли на шепот. На бормотание и редкие внезапные вскрики. Чем скорее я начну писать, тем скорее шепот исчезнет. В каюте останется три знакомых, безопасных звука. Мое дыхание, едва уловимый треск гравиаккумуляторов и скрип ручки.
Если бы только мама и брат сдохли, мне не пришлось бы...
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
112 стансы
Все началось с исчезновения Рейко Катаока.
Мы могли вообще ничего не узнать, если бы не ее лающий кибердог.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
113 стансы
Доктор Мечников советует:
— Если запуталась, если потерялась, если одна мысль не находит мостик к другой — иди в начало.
Иду в начало.
ОИС «Лемниската» — опытно исследовательская станция. Огромная махина — миллионы тонн плюсметалла и плюскомпозита. Центральный куб «Лемнискаты» это восьмиярусный жилой и рабочий модуль. Каждый ярус стилизован под городскую улицу. Вместо полиасфальтаплюскомпозитное имитационное покрытие, вместо небесного купола плюскомпозитное имитационное покрытие. Дома — комфортабельные индивидуальные каюты. Магазины, бары, рестораны, прачечные — универсальные бытовые блоки. На условных улицах из настоящего только трехгеливые фонари — такие сейчас на всех планетах Конфеда. Каждый из восьми ярусов имеет свою особинку. На втором — огромный Ботанический парк, на пятом — Спортивный комплекс, на первом — Кинотеатральный квартал, на седьмом — Исследовательский корпус.
Центральный куб, как жаба бородавками, оброс разнокалиберными техническими модулями. Когда смотришь на виртуальную модель «Лемнискаты» забываешь, что существуют красота и симметрия. Просто бесформенный кусок геометрически несовместимых трехмерных объектов. И в этом куске мы. Больше двух тысяч двухсот условных добровольцев. Больше двух тысяч должников, писателей, невротиков, актеров, военных, любопытствующих, художников, мелких преступников, маргиналов, музыкантов, ученых, проституток, бездомных, авантюристов, умирающих.
Такие простые слова. Так много простых слов. Все можно заменить одним: тюрьма.
Иду в начало.
Рейко Катаока — сука.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
113 стансы
Иду в начало.
Мы — космические добровольцы. Мы — подопытные. Мы помещены во временную петлю. На сто лет.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
114 стансы
Мне еще повезло. Я знаю женщин, у которых месячные продолжаются пятнадцать лет и сто тринадцать станционных суток.
Коронер сказал, что у Рейко Катаока было отменное здоровье. Наверное, это потому, что она сука.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
115 стансы
Иду в начало.
От нас никогда не скрывали, где мы окажемся. Информировали дозированно, это да. Но не скрывали. В рекрутерском агентстве сказали, что Конфед на «Лемнискате» собирается изучать долговременное воздействие временной петли на ограниченную социальную структуру.
На собеседовании в Департаменте Науки объяснили, что петля обнаружена автоматическими зондами дальней разведки между двумя черными дырами средних размеров.
Во время медицинской комиссии сделали нейрослепок и пообещали после Изъятия повторить процедуру. Так они смогут проследить психоментальные изменения личности. Я не хотела никаких изменений. Но мама и брат. И долги за лечение. И угроза кредитной тюрьмы. И моя необоснованная уверенность в своих силах.
Наиболее информативный инструктаж провел непосредственно перед Помещением начальник Исследовательского Корпуса «Лемнискаты». Большая шишка оказался веселым седеньким старичком. Он представился Старовойтовым. И добавил: «Я самая талантливая блядь во Вселенной».
Он хотел нас расслабить — так мне казалось. Теперь не кажется. Он действительно был самой талантливой блядью Вселенной. Именно Старовойтов придумал «Лемнискату» и выбил под нее финансирование.
Объяснял старичок быстро, но доходчиво. Влюбленно, можно сказать. Еще энергично подмахивал руками.
Файл с голосовой записью можно без труда найти в нашей сети. Поэтому я сейчас его включаю и, делая паузы, записываю в дневник.
«Пару черных дыр Инь и Ян (англосаксы вообще без воображения) обнаружили в шестидесяти световых годах от Нью-Камелота. Послали автоматику через гипертоннели, подробненько так изучили и ахнули. С Инь все оказалось предсказуемо — обычная черная дыра; акреационный диск, горизонт событий, излучение Хокинга, тыры-пыры. А вот Ян преподнесла сюрприз. Она, знаете, очень и очень редкая дырка. Инь состоит из обычного вещества, а вот Ян из темной материи. Эта темная материя жутко интересная, с привычным веществом она не взаимодействует никак. Почти никак. Только с помощью гравитации. Инь и Ян обращаются вокруг общего центра масс. Представьте, что этот центр будет точкой пересечения линий в воображаемой восьмерке, тогда наши черные подружки расположатся аккурат в колечках этой цифры. Представили?»
Тут, я помню, мы долго кивали. Огромный ангар, заполненный тысячами людей, молча кивал.
«По этой линии, по очертаниям воображаемой восьмерки, между черными дырами происходит обмен энергией и веществом, а узловая точка, этот самый центр масс, и есть временная петля. В него вот нас и поместят. Вообще-то это стало возможным потому, что узловая точка находится за пределами статичности, ну то есть за эргосферами обеих дыр. Черные дыры, закручивая пространство-время, могли бы закрутить и станцию. Короче, нам крупно повезло. Теперь самое интересное. Внутри Инь, обычной черной дыры, возникла БХЛ-сингулярность, такая же, как если бы сколлапсировала вся Вселенная. Это называется Большой хруст. Так вот, в недрах Ян обязательно должно быть нечто подобное. И главный вопрос для новофизики сейчас в том, что произойдет, когда Инь и Ян начнут процесс слияния. А он неизбежен. Может родиться новая вселенная, например. Но для вас, для смелых первопроходцев, самое важное следствие носит прикладной характер. Полный оборот вокруг общего центра масс пара Инь-Ян делает за двадцать шесть земных часов. С секундным хвостиком. Это и есть стансы».
БХЛ-сингулярность. Блядскохуесоснаясукарейкокатаока.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
116 стансы
Вопрос: Кто убил Рейко Катаока?
Ответ: Мы не знаем.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
117 стансы
За день до обнаружения тела Рейко Катаока я переспала со своим помощником.
Дитер пришел часов в восемь, пьяный и грустный. Снял форменную куртку и сел на диван. Гостиную освещал только торшер. Я не любила верхний свет. Доктор Мечников расценивает светобоязнь как симптом чего-то там.
От Дитера пахло монго и зувеем. Очень крепкие штуки. Меня уносило с одного коктейля. На третьем уровне с десяток баров. Я обычно сидела в «Обычном». И Дитер со мной. И Томас. У меня два молодых помощника. Дитер и Томас. Раньше они были Томасом и Дитером.
Чашку свежезаваренного эльшинского Дитер выдул залпом. Он поставил ее на журнальный столик. Пьяный грустный юный Дитер сероглазо смотрел на меня. А я, сорокалетняя, в пестрой абсиновой пижаме, смотрела в пол. Чего ему надо?
Села рядом с ним на диван, он свел колени вместе, левой ладонью накрыл правую, опустил веки. Серый свет погас.
— За неделю до Помещения убили мою сестру. Ты знала?
— Нет, ты не рассказывал. Я бы запомнила.
— Не ври мне, Инга. Ты могла посмотреть мой файл.
— Я не изучаю коллег. Своих мертвецов хватает.
Дитер открыл глаза, взял в руки чашку и поднес к лицу. Так, будто хотел в нее плюнуть.
— Ее убил гипертоник. Размозжил голову пневмоприсадкой. Перед кремацией гроб не открывали.
Дитер вернул чашку на столик.
— Я, Инга, забываю ее лицо.
Инга. Инга. Инга. Инга. Ин-га... Ин... Га... ииннгааа... ыыын... гха..
— Ты же слышала о гипертониках?
Я слышала. Гипертониками называли людей, совершивших переход через гипертоннель запрещенной длины. Безопасное расстояние перехода ограничивалось возрастом человека. Если тебе, как Дитеру, двадцать пять, то прыгать дальше двадцати пяти световых лет нельзя, иначе, как говорили, мозг становился «двухмерным» и переставал объективно оценивать мир. СПИД2. Так в народе окрестили предел-парадокс Масахико. Синдром приобретенного информационного дефицита. Я слышала. Я кивнула.
Дитер продолжил:
— Самому молодому на станции двадцать один год. Поэтому «Лемнискату» вели сюда в три присеста. Мы бы поубивали друг друга. Но... Мы и без спид два хорошо справляемся.
— Зачем мне все это, Дитер?
Он поднялся. Он посмотрел на меня сероглазо. Слезы прятались. Слезы не упали.
— Поскорее бы нас всех убили, Инга. Нужно умереть раньше, чем исчезнут воспоминания.
Я взяла его за руку и повела в спальню.
— Сейчас мы с тобой переспим. Я так хочу. И я этого не забуду. И ты не забудешь.
И мы не забыли. Но утром я проснулась одна. Произошло замыкание, и Дитер исчез. Сперма вернулась к нему, будто ее во мне никогда и не было.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
118 стансы
Доктор Мечников считает, что моя ненависть к Рейко Катаокарастет из зависти. Дескать, я тоже хочу умереть.
Он советует мне чаще выходить из каюты. Смотреть кино и спектакли, выставки-однодневки. Слушать музыку и чтецов. Доктор Мечников напирает на необходимость социализации. Но потом сам начинает смеяться. Доктор Мечников сходит с ума. Как мы все. Как мы все. Как мы все.
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
119 стансы
Рейко Катаока. Где твои мозги?
ОИС «Лемниската»
16 год от Помещения
120 стансы
С Томасом я переспала задолго до Дитера. После пьянки в «Обычном баре» мы поперлись в Панорамный обзерв. Смотреть на дыры.
Инь и Ян прятались сами в себе, но их контуры благодаря специальным фильтрам, очерченные слабым свечением плазмы, грозно темнели за бортом «Лемнискаты».
Томас упал на скамейку, потянул меня за собой, усадил рядом, обнял по-братски.
— На них должна быть жизнь. Я уверен.
Это все, что сказал мне Томас. Сначала мы обнимались, потом целовались, потом трахались. Трахались на скамейке в Панорамном обзерве. Нас наверняка кто-то видел, возможно, нам что-то кричали, вероятно, нас пытались растащить. Но мы самозабвенно трахались под сингулярными взглядами обитаемых черных дыр. Мы сами превратились в космос. И жизни в сплетенных телах было не меньше. Чем в нас до Помещения.
Потом я узнала зло-ироничную историю Томаса. На станцию он пришел с парой — бородатым датчанином Мадсом. Счастливо прожил с ним гей-браком три с половиной года, пока не осознал себя вновь гетеросексуалом. Но из-за замыкания петли в семь часов каждого условного утра каждого условного года обреченный Томас просыпался в крепких объятиях опостылевшего датчанина. И каждое утро, полное неловкости и зубодробительного молчания, Томасу приходилось собирать вещи и переезжать в свою каюту, ключ от которой ему сначала нужно было получить у коменданта уровня. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о гомоочарованной Джульетте. Томас и Мадс были парой во время Помещения. Томас и Мадс — вынужденная пара до Изъятия. Если оно предусмотрено.
Почти каждый вечер мы встречались за столиком бара. Томас, Дитер и я. Четвертой сидела невоплотимая мечта. Одна на всех. Стать алкоголиками.
