Shuffle на каблуках (Теодора 2)

Данный рассказ является продолжением «Теодоры» (Автор Джон) . И вы можете его прочитать, перейдя по ссылочке 👇

https://alterlit.ru/post/58013

Он был Зай, просто Зай по утрам, когда шел варить себе кофе (в трусах и майке алкоголичке). 
Он был Борис в галстуке и брюках со стрелочкой.
Он был Борис Петрович на работе и на пунктирах бланков.
Но в моих руках он был всегда:

Ка-блу-ча-ра!

Боря, Борюсик, мой дикий зов в ночи — «Бориску на царство!», пуся мой, свет очей моих, ходячий инсульт моей жопы, душа моя. Я не устану повторять эту мантру тебе, и опиздюливать тебя при случае, чем попадя, ибо ты слишком горяч, а искушение ковать тебя молотом слишком сильно во мне.

Да, все так и было: накануне оргии я перекупила у Валькирии этого подержанного парня с пробегом всего за сто американских денег. Это была не самая лучшая инвестиция в будущее, но стоила свеч. И хотя он сбежал куда-то, в какой-то «Каменный Конец», я, как настоящий тяжелый наркотик, всегда умела ждать. Тем более, в тот день он прошел обряд посвящения менструальной кровью, а эта штука посильнее любых уз. Я знала, что он вернется, и он вернулся. Я поймала его на крючок. Он висел на нем тоскливой щукой и исполнял мои желания. 

Началось с того, что он свалился с небес под утро и застыл на пороге с обшарпанным чемоданом, как на картине Решетникова «Опять двойка». Всё было очень кинематографично и трогательно, и где-то в ближнем зазеркалье я даже с волосами назад кинулась ему на шею, но... в реале было иначе. 

Я вытащила из-за спины хлыст. Он обиженно закусил губу и молча принял порку, только иногда сладострастно взвизгивая. Символизм ритуала был подобен тому, как в средневековье над головой плененного противника ломали шпагу. 

Если для кого-то игра, для нас это был стиль. Вечером банкет, ночью секс, а утром мы болтались в проруби желаний, я выуживала наугад первое что придет, а моя ласковая щука лезла из кожи вон на всех парах. 
Мы играли, мы нанизывали на наши будни бусинки удовольствия, вылавливали их отовсюду из унылых бесцветных минут. Например, могли часами лежать, уставившись в черный экран микроволновки и обсуждали невидимые действия невидимых актеров в ней. Могли бродить по крышам ночами, изображая кота и кошку, которые вот прямо сейчас снюхались для секса, резались в домино или шахматы, решали математические уравнения, воровали черешни у соседей по даче, утром продавали их на рынке, на вырученные деньги покупали мороженое, чтобы придя домой, обмазаться и слизывать друг с друга.

Мне нравилось над ним доминировать. Делать ему больно. Ему подавать мне в зубах хлыст. Я шила шляпки и галстуки для его «младшенького», наряжала его, рисовала на нем смешные рожицы и китайские иероглифы кончиком языка, а он, чтобы не умереть от солнечных зайчиков в голове, пел в эти минуты голосом раннего Робертино Лоретти. 

— Тина, какое сегодня число? — спрашивал он иногда, лакомясь десертом и разглаживая плойкой мои соболя. Обычно, в такие минуты я вязала для него зимние носки, закинув ноги ему на плечи.
— О, Борхес, еще два дня. Еще целых два дня ты можешь спокойно дышать, — журчала я ласково.
Боря вздрагивал и торопливо долизывал деликатес в забавном испуге не успеть, не дожить, не допеть. Как я его понимала...
Но. Проходило два дня и для него наступала полярная ночь. 
Над городом сгущались тучи, на наше полушарие надвигался малый ледниковый период и меня жёстко накрывал шубообразный, бесчеловечный ПМС.

(Та-та-да-даааам, здесь тревожная музыка)

Боря перманентно синел и снимал побои на камеру с плохим разрешением в редкие моменты затишья, пока я отвлекалась и меняла погнувшуюся сковородку на скалку, а скалку на шланг от стиральной машины. Я, безумно любя, гасила его с двух рук и одновременно втайне гордилась этим стойким парнем, ребенком Мазоха. Как домашний селезень, изредка долетающий до середины Днепра, чтобы спастись, он кричал с закрытым ртом, плакал слезами вовнутрь и пытался поцеловать сковороду в момент ее прилета по губам. Какой экзорцист станет жить с демоном, не пытаясь его не то, что изгнать, но даже сделать ему робкое замечание, чтобы он поунял свою прыть? Поставить на вид? Возразить? Наконец, просто взглянуть с укоризной? 

Но ключ истины с левой резьбой таился вовсе не в его непрофессионализме  и магической слабине, а в величии и силе моего КАБЛУКА. 

Иногда Борис ломался и сбегал. Я давала ему фору день или два, а потом просто шла, брала его тёплыми и волокла домой за ноги на буксировочном тросе. Я знала все его ходы и тропы. Он мыслил примитивно, как все мужчины в позднем пубертате. Он прятался в хостелах, загримировавшись под таджика, в морозильных рефрижераторах, отбывающих в Африку, в собачьих приютах, в женских общежитиях, а один раз вцепился в колесо улетающего самолета. Надо признать, фантазия у него работала. Но все было зря. 

Однажды я нашла его в секте адептов, исповедывающих «раскаблучивание». Там все было красиво, все были модные, выглядели богато, но при этом бедно. Такой странный оксюморон отличал и Борюсика.

Сам ритуал их мессы протекал, разумеется, в подвале, а где еще? Где ещё спрятаться всей этой бледной моли от лучей солнца? Мужики, музэцёцьки, музчинистые муЩЩинки, обливаясь слезами просветления, пилили на шеях друг у друга металлические хомуты, видимо, несущие в себе некий символ падения оков и свободы. При этом они пели что-то пошлое и пафосное до аскомы. Наблюдать такое на полный желудок было опасно, я, едва сдерживая рвотный позыв, шагнула в гущу их потных тел и высмыкнула Борю прямо за недопиленный ошейник.
— Я раскаблучу тебя, сучонок. Сегодня же! — сыпанула ему в ухо щедрое обещание. 
— Откуда столько силы в твоих ручках, моя беби? — хрипло верещал он, смиренно ехая пятками по пылюке сонного города, покуда я волокла его, — отдохни, любимая, ты же усталллла... хрррр...

Но я не знала усталости. Я боролась за свою любовь, пусть даже так, как демон влюбившийся в своего экзорциста, как молоток, влюбившийся в гвоздь. 
Потихоньку попускало. Мой лютый торнадо ПМС ослабевал, оставляя за спиной разрушенные города, я приходила в себя.  

Плевать на метафоры. Я знала, что всё не случайно, не бывает таких совпадений, пламя из той искры уже не потушить. И дело вовсе не в том минете, и что все тогда так гладко легло на зеленое сукно случая. Случаев нет. Все случаи — это ворсинки на шкуре большого животного, что породило всех нас. Наши глаза тогда встретились и этого хватило с лихвой. Все остальное было не важно и смотрелось постановкой и декорациями. Вся эта чушь была игрой в поддавки, пусть иногда мы выходили из амплуа и вживались на все сто, но сейчас я тащила с охоты свою законную добычу и искала укромный уголок, чтобы сожрать её с потрохами. 

Мы пришли... куда бы мы пришли, скажи, Борис? Куда приводят мечты? Пусть это будет что угодно: берег озера, айсберг, Луна, Эдемский сад — все равно там будет тепло, там будет трава, будем мы. Ты встанешь, отряхнешься, хохоча, обнимешь меня до хруста, на твоей шее растает ошейник и все гематомы, и мы растянемся на траве. Я буду лежать щекой на твоем волосатом брюхе и рассказывать свой сон о том, что когда-то мы росли на одном дереве, мы были семечками в яблоке и однажды нас собрали в корзину и увезли далеко от дома. Нас разметала судьба, нас ели, мы жили в желудках чудовищ, натерпелись приключений и страхов, пока каждый не добрался до земли и пустил корни в дальних странах.
А потом мы проснулись и снова стали людьми.

— Так это был сон? 

— Так это и сейчас сон, мой каблуцек.

— Тогда иди ко мне, мое яблочко, я надкушу тебя, нежно.

The end.

P.S.  с любовью Боре, всегда твоя Тина.

Стоп, стоп, стоп... Я забыла про хэштэг

#иллюзия