Поезд

Лидочка, отпустив извозчика, не торопясь пересекла залитую летним солнцем площадь и зашла в здание вокзала. Вздохнув, купила билет в вагон третьего класса.
— Невелика беда, милая моя, — подумала про себя. — Деньги с неба не падают, иногда разумно побыть экономной.
Посмотрела на наручные часики (папенькин подарок в честь поступления на «женские курсы Герье») и отметив, что до отправления поезда ещё три четверти часа, загрустила. В зал ожидания для пассажиров второго-третьего классов идти не хотелось. В буфете веселилась шумная кампания мастеровых, и Лидочка, независимо помахивая саквояжем, направилась в ресторан. Заказав кофе с бисквитом, водрузила на нос очки и, открыв томик Надсона, принялась украдкой разглядывать посетителей. Скользнула взглядом по тучному пехотному капитану, дремлющему над тарелкой с окрошкой; по бонне с воспитанницей, угощающихся лимонадом; по священнику, вполголоса бранящему официанта. Привлекли же её внимание двое у окна. Казалось, ничего необычного те из себя не представляли. Средних лет прилично одетый господин и седобородый старик, в длинной мешковатой блузе из серой бумазеи.
— Вероятно, племянник, — решила Лидочка, — сопровождает дядю в Москву. Или сын везёт престарелого отца к внукам?
Лицо старика казалось знакомым. Она наморщила лоб, вспоминая, не родительский ли это приятель? Или кто-то из папенькиных сослуживцев?
Те увлечённо беседовали. До Лидочки временами доносились обрывки фраз: «способ устройства человеческих обществ», «истина для большинства», «игры физических и механических сил».
Впрочем, не это заинтересовало её, а то, как старик ел солёные грузди с картошкой. С каким непринуждённым изяществом пользовался ножом и вилкой, успевая при этом говорить с собеседником.
— Где же я его видела? — пыталась вспомнить Лидочка.
И только когда, господин, промокнув губы салфеткой сказал: «Скоро отправление, Лев Николаевич», всё стало на свои места.
— Граф Толстой! — чуть не взвизгнула Лидочка. — Взаправдашний!
Вскочила, едва не опрокинув недопитую чашку кофе, но тотчас села.
— И отчего не купила билет в первый класс? — простонала про себя. — Сейчас, глядишь, ехала бы в одном вагоне с Толстым. Может быть, даже рядом. А повезло бы, так и заговорила с ним. Дура-дура-дура!
Какова же была радость, когда, выйдя на перрон, Лидочка увидела, что Лев Николаевич со спутником садятся в «зелёный» третий класс. Она стремглав бросилась к дверям и взлетела по ступеням, едва не сбив с ног проводника. Вагон, слава Богу, оказался наполовину пустым. Лидочка замерла на мгновение, высматривая Толстого, а заметив, облегчённо выдохнула. Скамья в соседнем ряду пустовала. Конечно, она предпочла бы сидеть напротив графа, но, увы, там уже обосновался крестьянин с женой. Впрочем, находиться на расстоянии вытянутой руки от Толстого уже казалось невероятной удачей.
Перед самой отправкой поезда, на месте перед ней расположился землемер в щегольской фуражке, принеся с собой запах табачного дыма, «Цветочного» одеколона и дёгтя.
Лев Николаевич тем временем разговорился с мужиком. Точнее, граф взялся расспрашивать — откуда тот родом; велика ли семья; держит ли корову? Крестьянин, сначала напуганный подобным вниманием, бурчал что-то односложное. Однако, вскоре, почувствовав неподдельный интерес Толстого, стал отвечать куда более охотно.
Лидочка удивлённо отметила, что мужик в разговоре, несмотря на скромный наряд Льва Николаевича, с первых слов принялся величать того «барином».
«Русский пахарь барина поротой задницей чует», вспомнились слова папеньки.
— Вот скажи, — внезапно спросил его Толстой, — ты достаток имеешь, детьми бог не обидел, можешь на праздник нарядиться. Получается, счастлив?
— Надобно жить, как набежит, — лукаво прищурился мужик.
— Верно, — хлопнул себя по коленям Лев Николаевич. — Полного счастья в жизни нет, есть только зарницы его.
Спутник Толстого согласно покивал и, достав из кармана сюртука пухлую записную книжку, немедленно что-то пометил в ней.
Лидочка, спохватившись, тоже вынула из саквояжа блокнот с карандашом и немедленно записала что «счастье — зарница».
— А как с соседями живёшь? — продолжал пытать мужика Лев Николаевич. — Ладно ли?
— В согласии.
Землемер, до этого молча прислушивающийся к беседе, откашлялся.
— Прошу великодушно простить, что вмешиваюсь, — заговорил он. — Да только по службе всё об этом добрососедстве знаю. Весной пахать затеются, не найдут межи и давай лаяться, а потом подерутся до крови. Приходится ехать, заново межевать. Утихомирятся, сядут пить мировую и вдругорядь схлестнутся. Варвары, иначе не назовёшь. Как есть безграмотные варвары! 
— В Государственной Думе, — обернулся к нему Толстой, — тоже самое. Что ни день, то ссора. Что ни неделя, то драка. И там, выходит, безграмотные варвары?
Лидочка, стараясь не упустить ни слова, записывала.
— Вот на курсах удивятся, узнав, кого встретила, — предвкушала она. — А увидят записи, так просто умрут от зависти.
Лидочка зажмурила глаза. И решила, что перед прибытием в Москву всенепременно надо попросить графа расписаться в блокноте.
Мужик, обиженный словами землемера, взялся припоминать, сколько несправедливостей терпит деревня «от межевиков».
— Верно говоришь, — одобрительно качал головой Толстой.
Между тем жена мужика, с самого отправления поезда молча смотревшая в пол, оживилась и сейчас с нескрываемой гордостью поглядывала на супруга, так безбоязненно ведущего беседу с господами.
— Сделайте милость, — она сняла с багажной полки корзину, — отведайте пирогов.
— Ах, спасибо, хозяюшка, — потёр ладони граф. — С грибами?
— И с грибами, и с картошкой, — засуетилась та. — А порумянее с яблоками.
Спутник Толстого занервничал.
— Софья Андреевна категорически запретила.., — заговорил, было, он.
— Пустое, — беззаботно отмахнулся Лев Николаевич, принимая ещё тёплый пирог.
От угощения никто не отказался.
— Повезло тебе с женой, — откусив сразу треть, подмигнул Толстой мужику.
— Врать не стану, — ответил тот, — баба справная.
Супруга, зардевшись от похвалы, смущённо отвернулась. Промокнула концом платка счастливую слезу.
— А вы, сударь, венчаны? — нацелившись надкушенным пирогом на землемера, неожиданно спросил граф.
— Пока нет.
— В таком случае, позвольте полюбопытствовать. Какие достоинства хотели бы видеть в будущей невесте?
— Извольте, — посерьёзнел тот. — Хотелось, что бы супруга разделяла мои взгляды на жизнь. Имела, пусть домашнее, но образование. Любила детей.
— А ты как считаешь? — обернулся Толстой к мужику. — Что в женщине главное?
— В бабе-то? Что б здоровая была.
— Вот! — воскликнул Лев Николаевич, да так громко, что многие в вагоне обернулись. — Вот он единственно верный ответ! Не то задурили девицам головы образованием, а те и рады. Лезут в науку с куриными мозгами. А если и проявят чудеса ума, то лишь чтобы сделать какую гадость. Деторождение и детовоспитание — вот всё на что женщина годится, для чего богом создана. Потому главное для неё — физическое здоровье.
Лидочка выронила карандаш и с минуту просидела в оцепенении, уверяя себя, что ослышалась.
Но нет!
— ... женщины лишены нравственного чувства, как двигателя. У них этот парус не натягивается и потому не везет, — доносился голос Толстого.
— Поверьте, — чуть подавшись вперёд, прошептал ей землемер, — который год езжу по губернии и обязательно в каждой поездке встречаю подобного мыслителя, вцепившегося в прошлое старого болвана.
Лидочка убрала блокнот в саквояж и решила, что не будет рассказывать подругам о встрече с Толстым. Зато, может быть, упомянет, что познакомилась в поездке с крайне приятным и обходительным мужчиной. 
Поправила очки и улыбнулась землемеру.

#путешествие