26. «Взвейтесь кострами темные ночи»

— А что там с Сысоем за случай с гномиком был? — Спросил Пашка. — У вас тут и гномики водятся?

Как вы уже поняли, по сути своей, у нас с братом в детстве было мышление дикарей, в хорошем смысле этого слова. Мы были гораздо ближе к природе и при этом весьма мистично настроенными, чему немало способствовали выпестовываемые родителями суеверия. Причем, та невероятная смесь социалистических лозунгов, народных примет и религиозных ритуалов, бурлящая в мозгах родителей, в детях превращалась просто таки в термоядерную гремучую. Летним днем пыльный зной лился на деревню, а я остервенело долбил подвешенную к яблоне самодельную грушу, сделанную из лопнувшего футбольного мяча. От ворот раздался звонок. Пройдя через сморенный двор, на который тяжелым косматым зверем навалилась жара, открыл калитку. За ней обнаружился опирающийся на велосипед троюродный брат Алексей. Он вместе с дедом Шмулем (Шуриком для гоев) и его пасекой приезжал летом из города. Останавливались они обычно в роще в стороне от асфальтовой дороги, в километре от растянувшейся мертвой змеей вдоль дороги деревни Бодрянка, возле поворота на Устье. Лешка к нам на велосипеде оттуда приезжал за молоком. Леха был на год младше меня и серьезно занимался вольной борьбой для защиты от городских антисемитов.

— Привет, Лех. Вы что, приехали уже?

— Привет. Приехали. Вот, дед к вам за молоком послал.

— Жди, пока мать на обед придет. Она даст.

— А Виталик где?

— Спотыкается где-то с Моргуненком. Шныряют повсюду, смотрят, где и что украсть можно.

— Ясно, как обычно. Пошли что ли пока в ножички поиграем?

— А и пошли.

Обходя разморенных кур и важно плещущихся в прудике уток, прошли в сад. Мирно играли в саду в ножички, и тут прибежали Виталик с Шуриком Моргуненком с добычей. Они, словно туземцы пустые банки из-под тушёнки, натырили с новых сортировок паспорта, инструкции и все блестящее, что можно было быстро и незаметно открутить.

— Гля, что у нас есть, — Виталька гордо продемонстрировал добычу. — У вас, в городе, сортировок нет, и там такое не сопрешь.

— Сортировок нет, да и не надо нам такой хлам, — отмахнулся Лешка. — НАфига эта макулатура нужна?

— Витек, смотри, — переключился Виталик на меня.

— И зачем нам этот хлам? — поинтересовался я, искоса поглядывая на Лешку, чтобы он не мухлевал.

— Как зачем? — вскинулся Виталик. — В хозяйстве пригодится. Бумажки можно в туалет положить...

— Угу, и батя сразу поймет, кто их спер. Влетит нам за них...

— Да, не получится, — Виталик снял кепку и почесал кудлатую голову.

— А железки эти куда девать? — продолжал я.

— Продать можно!

— Кому?

Виталька пожал плечами.

— Ерунда все это, — сказал Лешка. — Надо серьезными вещами заниматься.

— Какими? — в один голос спросили Виталик и Моргуненок.

— Вот у нас, в городе, знаете, как делают?

— Как?

— Берут конфету шоколадную и вызывают шоколадного гномика. Давайте и мы так сделаем.

— Давай, — подхватил Шурик, глаза которого загорелись нездоровым энтузиазмом.

— А что для этого надо? — уточнил я.

— Конфета, нитка, иголка, — перечисляя, загибал пальцы Лешка.

— Все это хорошо, только конфет у нас нет, — остудил их я.

В это время от крыльца раздался задорный крик папаши:

— Гусена, Гога! Дармоеды, домой! Черный плащ пришел! Отец прибыл, ешьте меня глазами, жуйте!

Мы бодрой рысью кинулись на зов. За опоздания родитель мог и оплеух отвесить, поэтому бежали «быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла».

— Какая тут гоп-компания собралась. Привет, Алексей. — Торжественно пожал Лехе руку. — Поздравляю с благополучным приездом в наши дикие, но симпатичные пенаты.

— Здравствуйте, дядя Володя. Спасибо.

— ЧП, шляпу со стола убери, — влез Виталик.

— Это почему?

— Мамка говорит, что примета плохая — нельзя шапку на стол класть.

— Коли Катька говорит, то так оно и есть. — Папаша ловко метнул коричневую фетровую шляпу на висевшие на стене лосиные рога. — Надо слушаться и почитать своих родителей. И быть их достойными! А у меня для вас сюрприз.

— Какой? — настороженно спросил брат, вполне разумно не ждавший от родительских сюрпризов ничего хорошего для себя.

— Какао, дети мои, есть продукт для людей умных. — Водрузив пачку какао на стол в прихожей, важно распинался папаша. — Бурда, которую в деревенской столовой именуют какао, и рядом не стояла с этим благородным напитком. Это как виски и самогон.

— А при чем тут виски? — почесал висок Виталик, глазки которого забегали вспугнутыми тараканами.

— Виски — напиток такой. Водка из дубовых бочек. У нас в «ликбезе» негры ее пили, — благодушно разъяснил родитель.

— А откуда у тебя какао? — задал я более насущный вопрос.

— Откуда? — папаша скорчил заговорщицкую гримасу. — Известно откуда. В столовой спер.

— Дядь Володь, но в столовой же бурда? — Не понял Лешка, не привыкший к извилистым зигзагам мысли нашего папаши.

— Это, смотря в какой столовой. В нашей — бурда, а в райкомовской — вещь! Это — из бывшей райкомовской. — Подхватил пачку и потряс над головой, как почетным кубком. Потом начал раскланиваться нам, будто выступивший перед полным залом зрителей Кола Бельды. — Вынес, так сказать, пользу с пленарного заседания. Не все же гуляш с рисом лопать.

Мы уважительно уставились на пачку.

— Такое какао сам Луис Корвалан пил! — Окончательно добил нас родитель. — Пил и нахваливал!

Мы еще больше зауважали пачку, украденную ловким папашей у неведомого нам Корвалана, судя по фамилии явно богатого иностранца. В наших разбойничьих местах живого богатого иностранца было днем с огнем не сыскать.

— Не своруешь — где возьмешь? Правда, оболтусы? Какао неплохой приварок к продуктовому довольствию. — Продолжал, словно на трибуне съезда, довольно разглагольствовать папаша. — Этот сытный, бодрящий напиток хорошо сочетается с завтраком, обедом, ужином и другими приемами пищи! В наш атомный и космический век полноценное питание трудящихся есть первейшая обязанность, продиктованная линией партии! — Грозно хлопнул кулаком по столу. — Где продолжительные аплодисменты?

Мы дружно захлопали, опасаясь, что кулак может прилететь кому-нибудь в лоб.

— Да с хорошего какао даже кофе можно сварганить! Даже окрошку!

— И окрошку? — Не поверил Лешка. — Из какао?

— Алексей, никогда не перебивай старших по возрасту и по званию. Если я сказал, что можно, то можно. Нужно лишь мозги для этого напрячь и приложить. Если они у тебя есть, разумеется! Но те, у кого они есть, как правило, старших по возрасту и званию не перебивают. Понятно?

Лешка пристыженно кивнул.

— Короче, пейте трофейное какао и помните мою доброту. А мне уже пора на работу. — Напяливая на лысину шляпу, откланялся папаша.

— Это он про что? — уточнил Моргуненок, как только хлопнула дверь на веранду.

— Батя какао в столовой у Луи Корвалола украл! — Важно похвалился перед простодушным другом Виталик.

— Вот, — взял я пачку в руку, — вместо шоколада нам будет.

— Лучше бы все-таки конфету найти. — Презрительно сморщился Лешка, явно зажравшийся в своем городе. — Что, во всей деревне шоколадной конфеты нет?

— Откуда?

— Ну, я не знаю... В магазине там купить можно...

— Нет в магазине шоколадных конфет! — Отрезал я. — Смешаем какао с медом и будем вызывать.

— А иголку куда будешь втыкать? — продолжал морщиться горожанин. — В порошок?

— С медом он густым получится. Иголка воткнется.

— А может не надо? — Привычно внес пугливую нотку Виталик. — А зачем нам этот гномик, кстати?

— Конфет в вашей деревне нет, — начал загибать пальцы Лешка, — гномик даст нам конфет, — загнулся второй палец, — мы продадим конфеты, — третий, — и у нас будут деньги.

— Много? — за стеклами очков Виталика, как матерая сорока падкого на чужие вещи, загорелись жадные огоньки, а Моргуненок, который быстро расчухал потенциальные возможности, даруемые шоколадными конфетами, нехорошо уставился в затылок Лешки, словно прикидывал, как опустить на него кирпич, чтобы самому отхомячить жирный шоколадный кус.

— Как продадим. — Ответил Лешка.

— Хватит делить неполученные деньги, — прервал я, — а то сглазите.

— Тушенки бы еще хорошо... — мечтательно сказал Моргуненок и облизнулся.

— Давайте сначала с шоколадом разберемся, а потом уже об остальном подумаем, — урезонил их я.

Из загустевшего прошлогоднего мёда деда Шмуля, который, погнув железную ложку, мы с трудом наковыряли со дна трехлитровой банки и притащенного папашей коричневого порошка вылепили большой неровный параллелепипед.

— Вроде как похоже на конфету? — с надеждой спросил нас Виталик.

— Очки протри! — ответил Шурик. — Они у тебя все в какао.

— Шоколадные конфеты черные, а у нас... — опять начал нудеть Леха.

— Да ладно тебе, — я, утомленный его капризами, толкнул его локтем в ребра, — конфеты бывают и светлее, я сам видел.

— Правда, — подтвердил Моргуненок и закивал, — я тоже видел.

— Ладно, сойдет. — Лешка махнул рукой, поняв, что лучше он ничего у нас не получит. — Нитка, иголка?

— Есть, — показал я принесенные из зала причиндалы.

— Положу пока на солнце — лучше застынет, крепче будет. — Сказал Виталик и вынес наше коллективное кондитерское творение на улицу.

Мы стали убирать прихожую, уничтожая следы «конфетной фабрики». К вечеру пришла мать и обрадовалась Лешке.

— Леша, как же ты вырос. Совсем большой спал.

— Тетя Катя, а можно я сегодня останусь у вас ночевать?

— Можно, чего нельзя? Только без шалостей! — Она погрозила нам пальцем и оскалилась. — А то я вам наваляю по полной!

С шести часов вечера втроем мы поливали огород, таская лейки с нагревшейся за день водой из бочек, стоявших за мастерской. Поливом занимались до половины одиннадцатого, прервавшись только чтобы сбегать встретить скот: коров, телку и овец. В одиннадцать поужинали, и мать пошла спать, а папаша улегся смотреть телевизор. Под покровом падающей на деревню темноты мы втроем незаметно выскользнули из дома.

— Где конфета? — спросил я.

— На огороде, возле бочек. Сейчас принесу.

Виталик приволок комок. Я посветил слабым лучом фонарика. «Конфета» была облеплена мухами и осами.

— Они это... того... — бросая очками отблески от хилого луча фонарика, начал мямлить брат, — ... налипли... я отчищу.

— Хорошо, что птица никакая не сожрала, — вслух подумал я. — Или кроты — вампиры...

Виталик поскреб «конфетой» об стену веранды, очищая ее.

— Где твой малахольный друг? — Спросил Лешка, рассматривая сад, казавшийся зловещим в свете двух фонарей, раскачивающихся на столбах.

— Обещал прийти... — промямлил Виталик.

— Ладно, пошли, — поторопил их я.

Ритуал было решено проводить в глубине сада, там, где потемнее. Мы пересекли двор, нырнули меж горизонтальных жердей ограды.

— Я уже замерз тут. — Голосом Моргуненка сказал из кустов малины кусок темноты.

Мы вздрогнули.

— Чего вы так долго? — Шурик вышел из кустов.

— Не шуми! — шикнул я. — Иди за нами!

Пошли дальше меж ровных рядов спящих яблонь.

— Давайте тут, — наконец предложил я.

— Давай. — Согласился Лешка. — Клади туда, — на правах человека, более опытного в этом деле, начал командовать он, — нитку, иголку.

Воткнули предмет, который язык уже не поворачивался бы назвать конфетой, в развилку яблони.

— Гномик, гномик появись, — начал декламировать Лешка.

— Гномик, гномик появись, — послушно гнусавили за ним Виталька и Моргуненок.

— Гномик, гномик появись...

— Чего? — раздался сиплый голос, и перед яблоней возникла громадная темная фигура.

— А-а-а-а-а! — Не знаю, кто завопил это первым, но все мы кинулись от гномика сломя голову и, не разбирая дороги, понеслись по ночному саду в сторону дома и спасительных маяков фонарей.

— Вы чего? — неслось нам вслед.

— А-а-а-а-а! — Без оглядки бежали мы.

Изодравшись в кровь о низкие ветки, вбежали во двор (при этом кто-то умудрился поломать жердь в ограде), а затем и в дом.

— Вы чего шумите? — Недовольно спросил лежавший у телевизора папаша. — Смотрите, Катьку разбудите, так она вас изувечит до инвалидности.

— Там это... — всхлипывая, выдал Виталик, с трудом дыша.

— Чего там? Какое это?

— Гномик...

— Чего? — Не понял папаша, и, встав с дивана, озадаченно вышел в прихожую.

Посмотрев на наши бледные лица и тяжелое дыхание, озадачился еще больше.

— Что случилось? А ты, Шурик, что тут делаешь?

— Там нечистая сила. Я домой не пойду! — Заверещал Моргуненок. — Он меня убьет и съест!

— Это у вас игры такие? — С надеждой спросил папаша.

— Не пойду я! — Уперся Шурик. — Не-е-е-е-т! — Вдруг заорал он.

— Чего орете, бестолочи? — Из дверей спальни показалась заспанная мать, утомившаяся написанием пьесы «Операция морг и другие приключения жмурика». — Совсем с ума посходили, падлы купоросные! — Она гулко зевнула. — Давать вас надо!

— Там гномик! — Отрапортовал Виталик, который матери боялся больше, чем любой нечистой силы. — Он Шурика съест!

— Совсем ку-ку. — Мать положила Виталику на лоб ладонь, замеряя температуру. — Это все ты виноват! — Палец ее другой руки обвиняюще указал на меня. — Запугал брата, выродок!

Мне разом стало нехорошо от ее взгляда, щедро обещающего мне кучу разных кар и неприятностей.

— Не пойду! — Крепко вцепился в дверную ручку Шурик — Не имеете права!

— У вас тут психоз, — поставила диагноз мать. — Мозги забродили от жары.

— Выпороть, и все как рукой снимет, — плюхаясь на табурет и закуривая верную «Приму», сказал папаша. — Это от безделья у них.

Мать, лениво шагнув вперед, мощной звонкой оплеухой прекратила истерику Моргуненка. Наступила тишина. В тишине неожиданно громко и зловеще прозвенел дверной звонок. Мы все вздрогнули, а Шурик, над чьей головой раздавался звон, упал в обморок, так и повиснув на ручке.

— Это он! — Заорал Виталик, ловко ныряя под стол, где с детства любил прятаться.

— Кого там черти принесли? — Папаша встал, зашел в спальню, вышел с ружьем. — Мутанты на ночь глядя?

— Это он! — Мультяшным Пятачком пискнул Виталик.

Я подхватил со стола нож и шагнул вслед за папашей, который, ногой небрежно отодвинув с прохода лежащего Шурика, вышел на веранду.

— Кто там? — щелкая взводимыми курками, спросил он.

— Владимирыч, это я.

— Нет, Владимирыч — это я, — не согласился папаша. — А там кто?

— Я это...

— Открой, — прошептал мне папаша.

Я включил свет на крыльце, осторожно отодвинул щеколду и отскочил от двери. Отец стволом открыл дверь. За дверью стоял Сысой и держал в руке оброненный мною фонарик.

— Вот... детки ваши игрались в саду... а я на дереве дремал... вот, они обронили... — Протянул фонарик, неуютно косясь на нацеленное в лоб ружье.

— Спасибо за бдительность. — Опустив ружье, сказал отец. — Объявляю благодарность перед строем!

— Гусена, возьми свое имущество.

Я взял фонарик из подрагивающей руки Сысоя.

— Ну, я пошел? — попятился он.

— Иди, — милостиво разрешил папаша.

Сысой развернулся и сошел с крыльца. Мы, переглянувшись, смотрели вслед.

— Это ваш гномик? — Папаша почесал стволом затылок.

— Ну...

— Ясно. Точно вы с ума сходите. Завтра дам вам еще больше работы, — спустил курки и вынул патроны из стволов. — Пошли спать. Мамаша сейчас задаст вам фитиля, чтобы не росли конокрадами. Да и я пропишу пилюльку дополнительно. Завтра нарежу вам делянку на латифундии...

Мы зашли в дом.

— Володь, что там? — Спросила мать.

— Сысой приходил.

— Чего этому поющему дурню не спится? Что он по ночам спотыкается, нормальным людям спать мешает? Опять пел?

В пьяном угаре Сысой предавался вокальным упражнениям на свежем (не считая алкогольного перегара) воздухе. С печника Фирса брал в этом дурной пример. Они часто с печником выводили «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети рабочих».

— Так он и спал, а наши «красные дьяволята» его разбудили.

— Разбудили этого прощелыгу? — Мать грозно уставилась на нас. — На старую деревню ходили, подлецы? В самое логовище к голодным кротам — вампирам?!

— Не ходили мы никуда.

— А как вы его тогда могли разбудить?

— Он на яблоне спал, — начал оправдываться я. — Мы же не знали...

— Так! Этого доходягу в чувство приведите, — палец матери указал на Шурика, — отведите домой и спать! Завтра поговорим! Я вам завтра устрою, паразиты! Вырву руки и в задницу вставлю!

Так закончилась нервная ночь. Виталик после этого стал собирать конфеты, но это уже совсем другая история...