Деконструкция Фирса
Студенческие спектакли (не все, но многие) пользуются сейчас в Москве каким-то ажиотажным спросом. Даже в специальном телеграм-канале, где заядлые театралы продают лишние билеты, нередко можно увидеть объявление не о продаже, а об обмене билета на студенческий спектакль. Эти зрелища стали новым дефицитом. Вероятно, на молодежь возлагают надежды. Ждут от неё художественной смелости, новых форм, энергии, чуть ли не чуда.
В последний день апреля в столице завершился 20-й международный фестиваль студенческих спектаклей «Твой шанс». На этот раз его объединили с другим смотром — с ГИТИС fest, показав на двух площадках в общей сложности 23 спектакля. География участников — от Белграда до Ярославля. Для публики — это своего рода срез студенческих работ, жизнь которых недолговечна. Ну а завтрашним выпускникам театральных вузов фестиваль, по словам его организаторов, дает «возможность комфортного входа в профессию». Иными словами — шанс заявить о себе, показаться режиссерам, продюсерам, директорам театров, критикам. И может быть, даже получить работу, первый ангажемент. Ведь перефразируя известную поговорку, можно сказать, что хороших артистов разбирают еще щенками.
Из всей обширной программы, уже под занавес фестиваля, я посмотрел лишь один спектакль — «Вишневый сад». Играли его студенты ГИТИСа из мастерской Юрия Бутусова.
Во-первых, было интересно узнать: что на этот раз сделают с моей любимой пьесой? Во-вторых, сарафанное радио донесло: неординарный спектакль студента Егора Ковалева заслуживает внимания.
Жанр его обозначен как «деконструкция и пересборка». Концепцию деконструкции, как вы помните, выдвинул французский философ Жак Даррида. Это понятие современной философии и искусства, означающее понимание посредством разрушения стереотипа или включения в новый контекст, переосмысление устоявшихся сюжетов.
Для начала режиссер решительно сократил текст и список персонажей. А потому купец Лопахин (Семен Шестаков), который не поехал на станцию встречать Раневскую и Ко, может только зрителю признаться: «Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул», ведь его первые собеседники — Дуняша и Епиходов — из спектакля убраны. Как и еще три немаловажные для действия лица — Шарлотта с её вечными фокусами и собачкой, которая «и орехи кушает», Симеонов-Пищик и случайный прохожий, «голодный россиянин», получивший от Раневской золотой. Тем более, режиссер пожертвовал безмолвными и безымянными персонажами, приглашенными на некстати затеянный бал, типа начальника станции и почтового чиновника.
На обложке книги, которую читал Лопахин, как это нередко уже бывало при постановке хрестоматийной пьесы, написано: «А. П. Чехов. Вишневый сад». Ну такой нехитрый юмор. Купец ничего не понял, но спектакль-то рассчитан на подготовленную публику — у неё чеховский текст уже отскакивает от зубов (сколько мы видели-перевидели этих «Садов»!). А потому можно вместо монологов про многоуважаемый шкаф ограничиться двумя-тремя фразами. Все и так всё помнят. А какие-то слова перевести в перформанс.








Но чем дальше разворачивается сюжет, тем больше вопросов возникает, а в мозгу свербит мысль: «Чехов вертится в гробу!». Почему, скажем, действие пьесы происходит в мае, на улице холодно, а Раневская (Евгения Леонова) появляется прямо с поезда в легком длинном черном платье с разрезом до пояса? Почему слугу Яшу играет Вера Енгалычева, облаченная в мужскую одежду, он (она) что — трансвестит? Почему в монолог старого Фирса (в его роли задействован уроженец Пекина Ван Шень) залетели слова другого персонажа и из другой пьесы — Чебутыкина из «Трех сестер» о его безумной любви к матери Прозоровых, но в данном случае — Гаева и Раневской, которых он называет «деточками»? То ли верный лакей и впрямь не в себе, то ли есть какая-то семейная тайна — вскользь упомянутая, но не развитая дальше. Или Фирс попросту пал жертвой деконструкции.
То, что спектакль, эти своего рода сны о вишневом саде, сделан учеником знаменитого экспериментатора и авангардиста Юрия Бутусова, можно уверенно сказать, посмотрев даже небольшой фрагмент. Приметы стиля мастера, как говорится, налицо и на лице. И часть публики, утверждающая, что это калька со спектаклей Бутусова, по-своему права. Артисты играют в клоунском гриме, с выбеленными лицами и всклоченными волосами. Конечно, на сцене присутствует раздербаненное пианино, и один из своих монологов Петя Трофимов (Александр Трачевский) произносит, стоя на его крышке. Конечно, устраиваются дикие танцы, особенно зажигает Раневская. Можно сказать, что всё это не подражание, а следование стилю, но всё-таки молодому режиссеру стоит найти свой собственный почерк, свою интонацию.
Самый яркий эпизод этого спектакля: Лопахин, который купил, а после вырубил, то есть по сути убил вишневый сад, появляется с топором, и в какой-то момент всаживает его в деревянную доску, разделяющую его и Раневскую. Прямо в грудь той, которую так любит...
#новые_критики #театральный_обзор #гитис #вишневый_сад #егор_ковалев
-
-
Деррида когда-то забавно сказал о кинематографе: "Кино остаётся для меня наслаждением - скрытым, потайным, жадным, ненасытным и, следовательно, инфантильным" (здесь можно вспомнить его детские эротические переживания от сцены утешительных ласк между заблудившихся в пещере Тома Сойера и Бекки Тетчер, в предвоенном американском фильме тридцать восьмого года. Мол, окзывается, и такая, подростковая, трактовка эротики возможна, и будет близка именно подростку). Может быть можно расширить это суждение и на современный театр, которые начали активно посещать подросшие (и даже пожилые) инфантилы, нуждающиеся в созвучных инфантильных чувствах молодых, "незрелых" актёров? А зритель-вуайёр затемнённых кинозалов прошлого, уже перемещается в залы театров, которые теперь запросто позволяют себе немыслимые прежде, ребяческие трактовки классических произведений?