Резервная копия (часть первая)

Николай ввалился в крохотную прихожую хрущевки, сбросил ботинки, доковылял до продавленного дивана и, под оглушительное чириканье воробьев с дерева напротив распахнутого окна, не закрываемого до первых холодов, крепко уснул. Очередной день закончился.

***
Матовое стекло плавно ушло в сторону, и я выбрался из капсулы. Был соблазн остаться в Москве вечных семидесятых и наконец выспаться. Но у меня были важные дела в реальности. Накинув халат, я подошел к окну, заменяющему стену. Серость поздней осени царила в моем гексагоне, а низкие тучи навевали меланхолию и требовали блюза.

Неспешно топая по ровным плиткам, присыпанным золотистым ковром из опавших листьев, я попивал остывший кофе и думал о чем-то неосязаемом и бессмысленном. Плач саксофона помогал грустить о несбыточном, а тощие березки шелестели в разнобой, добавляя необходимую толику хаоса в непогрешимую золотую секвенцию.
Вот бы сейчас случайно увидеть её в потоке других. В том самом бежевом плаще, со старым любимым черным зонтиком с серебристыми спицами и отполированной до блеска тысячами касаний её нежных рук дубовой ручкой.
Мы бы встретились глазами и улыбнулись друг другу, радуясь нежданной встрече. «Привет», — сказал бы я. Она бы подошла, взяла бы меня под руку, и мы бы пошли неспешно прогуливаться, молча обо всём и ни о чем. Как ходили сотни раз...
Сорванный ветром листок застрял у меня в вороте. Я повертел его в руках и отпустил на волю. Вот бы так же...

Погруженный в мысли я даже не заметил, как выверенный узор мрамора сменился песком, тут же забившимся в ботинки. Под шляпой лоб покрылся мелкими неприятными капельками пота, а любимый шарф превратился в обжигающий шею обруч. В гексагоне Дитера было вечное тропическое лето. Все мои мысли тут же были смыты громкой музыкой, которая словно огромная волна захлестнула меня, сбивая с ног и дезориентируя. Я мог бы ее выключить, права СуперПользователя давали такую возможность, но мне не хотелось лишний раз указывать Дитеру, кто здесь главный, как и не хотелось его обижать. Всё-таки, он был моим лучшим другом.

Когда до его, подсвеченной разноцветными прожекторами, башни оставалось метров сто, и песок под ногами сменил гулкий настил из почерневшего от времени дерева, лихая румба вдруг сменилась на лиричную босанову. Я приподнял шляпу и улыбнулся, подняв глаза к верхнему этажу Башни. Меня заметили.

— Ну как тебе?
Огромное мигающее и сверкающее нечто подхромало ко мне и сжало мою руку в стальных тисках.
— Фанаты пищать будут! «Дитер-свитер» назвал. Ну как? Оно на настроение реагирует! Меняется даже ткань! В Вирте уже производство начал. На вот, примерь.
Мне на плечи лег пиджак, пылающий неоном и шуршащий пайетками.
— Секунду, дай ему секунду... Мда...
Я извиняющимся взглядом посмотрел на Дитера, который огорченно наблюдал, как буйство света гаснет, а атлас превращается в клетчатый ворсистый твид. Я погладил шершавый рукав.
— Здорово, — искренне восхитился я, — подаришь?
— Да ну тебя! — Он ревниво сорвал с меня пиджак.

Я пожал плечами и уселся на диван напротив огромного экрана приняв предложенную кружку над которой витал легкий узнаваемый аромат и нотки парагвайской арфы, наигрывающей «Целуй меня нежно».
— Хоть на концерт мой придешь в «Земля-2380»? Сто миллионов зрителей, новая программа, трансляция на всю Солнечную систему!
Под нос мне сунули планшет с рекламацией. Я вежливо посмотрел на нее целых две секунды.
— Ты же знаешь...

— Мог и не спрашивать, — Дитер тяжело вздохнул, хромая еще сильнее чем обычно, подошел к стеллажу и стал рыться в пластинках, нервно дергая их из конвертов и тут же возвращая обратно.
Я все еще терпеливо ждал, потягивая мате.
— Может хватит себя мучить? Отпусти её и живи дальше.
Я лишь дернул подбородком.
Дитер положил мне руку на плечо, крепко его сжал, и я был благодарен ему за это. На включившемся экране пробежали экраны загрузки и подключения к базам данных, а у меня перед глазами замелькали оповещения о предоставлении прав. Я тут же подключился к виртуальному миру «Земля-2010», привычно набросал на экран мозаику вывода камер безопасности с улиц Большого яблока и жадно всмотрелся в её лицо.

Чуть не опоздал — она уже ждала автобус — Софи боялась водить сама. С замиранием сердца и затаив дыхание, я менял камеры, чтобы не терять её ни на секунду из виду. Так мы дошли вместе до её офиса, прошли через турникеты и поднялись в лифте на сорок второй этаж. А потом я долго смотрел как она работает через веб-камеру её ноутбука.
Темные восточные глаза, длинные ресницы, крупный нос, мягкие щеки и неожиданно острые скулы, крупный рот с узкими губами и узкий подбородок. Я знал наизусть каждую родинку, каждую выемку, каждый волосок. Несколько лет назад никто бы не усомнился в её красоте, но время беспощадно — потяжелела, растолстела, волосы давно не лежат на плечах замершим водопадом, а обрезаны в короткое каре со следами поиска «того самого» нового цвета после разрыва со мной. Даже начальник лаборатории генетики перестал флиртовать с ней около кофейных аппаратов в холле. Но для меня никогда не было и не будет женщины красивее.

Через пару часов, Дитер спустился ко мне и предложил с ним отобедать. Я не нашел приличного повода отказаться, но после тут же вернулся к наблюдению.
Когда она скрылась за дверью своей квартиры, я выдохнул, вышел из сеанса, выключил экран и сладко потянувшись, встал с дивана и подошел к окну, такому же, как и у меня — все жилые башни были типовыми.

Огромное пунцовое солнце уже купалось в умиротворенном усталом за день океане, а над берегом гуляла «Девушка из Ипанемы», еле узнаваемая в джазовой аранжировке. На обед Софи ела ростбиф и мне тоже очень захотелось жареного мяса и чего-нибудь красного и терпкого к нему, вроде вечной «Лакримозы» в рок-обработке, которую мой друг искренне ненавидел и из этого мог бы получиться замечательный спор на пару трубок. Но.

Поднявшись на этаж к Дитеру, я понял, что моим планам не суждено сегодня сбыться. Немного постоял у капсулы, по матовому молочно-белому стеклу которой меланхолично и неторопливо ползали разноцветные кляксы цвета весенней травы, я похлопал по ней, чтобы не уходить уж совсем по-английски и вышел из Башни.

Дитер давно практически всё время проводил в вирте — я вообще не понимал, зачем он все еще возвращается в реальность и не ушел туда окончательно. Положа руку на сердце, начальник службы безопасности Ковчегу больше не требовался. Но зато он требовался в вирте — его персонажи во всех доступных мирах всегда достигали вершин популярности, будь то поп-певец из мира пятидесятых, летающий среди парящих инструментов креаму из «Земли-2380» или бард-лютнист из Средневековья. В этой славе он был как рыба в воде и никогда не уставал давать интервью и придумывать что-то эпатажное. А тут это был просто мой лучший и единственный друг, который раз в два дня церемониально давал мне доступ на подключение к камерам вирт-миров, который и так у меня был.

Перед дверью аккуратно, но так, чтобы я через него не переступил, лежал пиджак. Я улыбнулся и накинул его поверх рубашки. Пиджак секунду подумал и превратился в белоснежный френч с игривой вышивкой ярко-бордовой розы на месте петлицы.
Под звуки вечного танго, пританцовывая и напевая, я вернулся в свою осень, принеся туда с собой романтичный настрой и густой запах Гаванской «Ля Короны».

Серые хмари сменились лазоревыми небесами, подстраиваясь под моё настроение. Стал сухо, светло и до боли в сердце приятно запахло мокрой листвой. Я гулял по пустым радиальным аллеям и ради озорства думал о разном, заставляя бедный пиджак, жалобно поскрипывая, непрерывно меняться.
Вернувшись домой, я распахнул все окна, впуская ветер, и, почувствовав необычный прилив сил, бросился работать.

Добавил несколько новых видов ракообразных и пару видов орхидей в миры современности, довел до ума аэробных бактерий и заселил ими вулканы, перепрятал Атлантиду в моем любимом мире «Земля-70», которую к моему удивлению слишком быстро нашли, а также запланировал крупное разрушительное землетрясение в мир Эллады, эпидемию Чумы в мир Ренессанса и, из совершенно хулиганских побуждений, вторжение инопланетной расы сразу после окончания концерта Дитера.
Потому что Человека время от времени нужно встряхивать, чтобы он не оседал неразмешиваемым осадком на дне жизни, а постоянно был «взвешен» и являлся отдельной частичкой.

Софи как раз была ярым противником таких «встряхиваний». Будучи главным системным программистом, ответственным за глобальные «развлекающие» людей события в мирах, она считала мои выходки с нашествиями крыс и падением метеоритов варварством, граничащим с повадками серийного убийцы и постоянно спорила со мной о гуманности такого рода «развлечений». Мы постоянно ссорились на собраниях, ругались до остервенения в официальных переписках и искренне ненавидели друг друга. В вирт-мирах же мы изобретательно пытались убить наши «воплощения». Чаще всего, жертвой становилась Софи, но и мне иногда, ругаясь на чем свет стоит и грозя страшной местью, приходилось восстанавливать своего Николая из резервной копии.
Так, постепенно, мы сошлись и стали жить вместе, как в реальности, так и в вирте.

Начало темнеть. Аллеи подсветились разгоревшимися фонарями, погружая гексагон в синевато-бирюзовый полумрак с плавающим в нем золотыми рыбками огней. Стало зябко и я нехотя пошел закрывать окна, понимая, что этим я заканчивал этот чудесный во всех отношениях день. Чудо-пиджак тоже отправился в гору других изобретений Дитера.

На ужин была паста болоньезе, бокал Муската в компании «Мадам Баттерфляй» — я сегодня был доволен собой и заслужил Каллас.

Когда совсем стемнело и я раздумывал, чем занять оставшиеся часы, неожиданно пришел вызов от Мии. Она смотрела на меня большими грустными глазами. За ее спиной, в густой темноте тропической ночи, над черным океаном висела огромная сиреневая луна.
«Ну что, ты её отпустил?» будто спрашивала она меня.
Я лишь отрицательно покачал головой: «Никогда».
Она прервала сеанс.

Мне должно было быть лестно, что последняя женщина на Земле из троих последних мужчин, выбрала именно меня. И с маниакальным упорством ждала каждый вечер, чтобы вызвать меня и задать свой немой вопрос. Но меня это не радовало. Мне было жалко её. У этой безумно красивой креолки с фигурой языческой богини на «Земле-1980» была большая семья: мать, отец, семеро детей, любящий муж и огромная ферма, по которой она нагая, ласкаемая лишь Селеной, любила скакать на огромном черном жеребце. Но, как мотылек самоубийственно стремился на свет лампы, так она упорно продолжала возвращаться из счастливого «там» в одинокое «здесь». Наверное она сошла с ума.
Хотя... Мы все здесь были сумасшедшие.
Разве стал бы здоровый человек из тех, неотличимых от настоящих миров, куда ушли десять миллиардов людей, возвращаться сюда, в хрупкий железный шарик километрового диаметра, зная, что всего десять километров отделяют Ковчег от выжженной свихнувшимся Солнцем безжизненной поверхности планеты, куда Человек уже никогда не вернется.
Я вывел картинку со спутников и всмотрелся в сюрреалистичные картины, будто вышедшие из-под кисти Босха, которому дали только черную и красную краски. Казалось, увеличь масштаб, и можно будет рассмотреть простертые руки миллиардов, мечущихся в извивающихся реках огня, грешников, тянущих руки к недостижимому небу в бесплодной мольбе. Ад. Таким, каким его и представляли люди. Границы материков угадывались с трудом, едва различимые через густые облака пепла и гари, выпяченные извергающиеся гигантские вулканы и огромные пульсирующие разломы. Зрелище было жуткое и завораживающее.

Мигнуло сообщение прерывание блеск огня в моих глазах. Мия.

«Я сделала, что ты просил. Приходи».
Чувствуя изменение моего настроения, за окном сгустились чернильные тучи, пару раз раскатисто громыхнуло, а стекло снаружи стало стремительно покрываться мокрыми штрихами.

Дождь всё расходился, вспышки молний освещали комнату сиреневым, но я даже обрадовался этому, достал плащ, сапоги и черный зонтик с серебристыми спицами и истертой до блеска дубовой ручкой. Не удержавшись, прижался к теплому дереву щекой — он еще помнило касание её рук.
«Я не могу жить без тебя, Софи» — прошептал я, и нежно сжимая ручку, вышел на улицу. Тяжелые капли бодро застучали по туго натянутой ткани, а ветер попытался вырвать его у меня из рук. «Не отдам» — прошипел я стихии, лишь крепче сжав ручку. Не отдам.

До гекса Мии я добрался быстро — не хотелось заставлять ее находиться в реальности еще дольше. Сложив зонтик, я пошел по тропинке из крупного галечника к едва виднеющейся среди густой тропической листвы башне. Главный генетик, ответственная за оцифровку генома всей биосферы, встретила меня на пороге обнаженной. Смуглое, влажно блестящее тело искрилось и переливалось под ласкающим взглядом сверкающего глаза ночи. Я вежливо поздоровался, приподняв шляпу, встряхнул зонтик и поставил его у стены сушиться. Женщина фыркнула, как рассерженная кошка и скрылась в доме, хлестнув меня мокрыми длинными волосами по лицу. Я пошел следом.
Она села в глубокое кресло и показала мне на кресло напротив.
— Я завтра не вернусь, — сказала она и уставилась на меня своими огромными глазами.
Что она ждала от меня? Я неопределенно пожал плечами.
— Ненавижу тебя, — все так же спокойно сказала она, протягивая мне бокал шампанского и взяла такой же себе.
Мы чокнулись. Она выпила, а я катал напиток по бокалу, наблюдая, как крохотные пузырьки устремляются вверх и исчезают навсегда.
— Поэтому я хочу, чтобы именно ты убил меня — сама я расстаться с тобой так и не смогу.
— Спасибо, Мия. И прости меня.
Она встала, подошла ко мне, села на колени и впилась губами в мои. Губы были мягкие, нежные, ждущие и пахли виноградом с солнечного склона. Я не ответил. Она встала и пошла к своей капсуле.
— Шестой бокс, лаборатория на минус втором этаже. Не советую заглядывать в первые пять — я торопилась, некогда было утилизировать неудачные попытки. Надеюсь, что мы никогда не встретимся в Вирте, — улыбнулась она мне и крышка капсулы медленно закрылась, а по матово-белой поверхности привычно свою игру в пятнашки затеяли зеленые кляксы.

Я сидел в кресле, грея в руках так и не выпитое шампанское и смотрел на ночной океан. Последний пузырик, все еще чудом цепляющийся за гладкое стекло, оторвался и стремительно преодолев расстояние до поверхности, пропал. Навсегда.

Я решительно встал, вылил шампанское в набегающие волны прилива, размахнувшись, забросил бокал, целясь в серебристую дорожку, вернулся к капсуле и инициировал самоликвидацию, с удивительной легкостью подтверждая все истеричные предупреждения системы.

Система вскоре смирилась, и игра пятен прекратилась, а крышка стала насыщенно-красной, будто на нее плеснули свежей кровью.

Я постоял немного, прислушиваясь к тишине. Она была гулкой, страшной и неуютной. Я поежился и поспешил к лифту, ведущему в лабораторию.

Все-таки, Мия была волшебница. Через стекло бокса и мутный питательный гель я рассматривал Софи. Она спала. Мне казалось, я даже улавливаю движение глаз под закрытыми веками, а её грудь едва заметно вздымалась и опадала. Но это был всего лишь пустой сосуд, для которого мне еще предстояло найти содержимое, которое я умудрился потерять уже почти двадцать лет назад...

(Окончание следует... )

©2021

#неизведанныймир