Зверь

Каждый
Охотник
Желает
Знать
Где
Сидит
Фазан

1. Чёрный

Если мир черно-белый, то лучшее что можно придумать, — смотреть на него из танка. Мир черно-бел, как газета, только жопу подтирать, предварительно скомкав, скомкав как следует. Размять, размочалить, чтобы мягко. И подтереться, употребив. Там, за бортом, — красок там нет, нет звуков и запахов, симуляция и обман, черно-белый телевизор, по которому надо бить молотком, даже если не включен. Бить, как по голове. Что толку открывать люк, пялить, палить глаза, подставлять солнцу — там ничего твоего. Ничего для тебя. Никто не даст просто так. Едешь в танке, просто пойми это, твое тело, твои руки-манипуляторы, твои ноги-траки, а вокруг все порвано в хлам. Если ты в танке, если за бортом ночь, нет красок, нет тепла, то вывод один — вокруг враги. Там нет твоих. Все чужие. Нет целых домов, нет целых людей, всё симуляция, все мишени, цель, пища. Покопайся в себе и пойми, чего ты хочешь? Ты точно этого хочешь?

Тогда иди и возьми. 

Твой мир был черно-белым всегда. Ты не был дальтоником, но цвета не грели, ты им не верил. Цвета не пробивали брони. Черное и белое, только так.
Только на вкус, на зуб, тогда без обмана, теплое, с солоноватым привкусом — и будешь жить. 

Тебе три годика
Каждый
Ты повторяешь считалочку, чтобы мама
Охотник 
Только не надо, мама! — не доставай ремень
Желает 
Мама показывает тебе радугу, ведь только так 
Знать
Ты усвоишь эти цвета, ты запомнишь их на всю
Где 
Жизнь эти проклятые цвета, эту проклятую радугу
Сидит
А потом ты обоссышься от страха и боли, а она будет тыкать тебя носом в мокрые колготки и кричать: «Назови! Назови мне эти чертовы цвета! Я покажу тебе радугу!», и будет бить, снова бить 

ФАЗАН

Не очень удобно давать интервью с прижатым к траве лицом. Когда на затылке чужой сапог, и давит, давит. Из носа красные бульбы, ты видишь на траве свои зубы, и они уже не твои. 
— Назовите свою фамилию, имя, отчество.
— ... ... ...
— Вы понимаете, за что задержаны? 
— Да
— За что? 
— За убийство.

У тебя не было мира, он весь вмещался в узкое окошко амбразуры глаз. Там всегда что-то мелькало, но плоть интересовала только когда хотелось. Бортовой компьютер в танке не считывает эмоций, там нет этой функции, эмоции лишь отвлекают от четких сигналов тела-танка. Там есть только функция «охота». Режим охоты, два родственных, созвучных понятия — «Охота» и охота. Это когда чего-то охота, до визга, до судорог. Ты хочешь, и тресни напополам весь этот ебаный мир, и в жопу все чужие миры — ты хочешь. Тебе охота. Бортовой компьютер отсекает все лишнее, он давно перепрошит, еще с детства, в нем нет опознавания «свой-чужой», потому что чужие все.
Ты выбираешь цель, наводишь прицел и включаешь режим «Охота».

— Я предложил им выпить, трое пацанов, малолетки.
— Где это произошло? 
— В посадке.

Твой мир вмещал только то, что внутри. Что можно взять с собой в танк? Не много. Там мало места. Самое необходимое. Для того чтобы выжить.
Самому. В танке. 

— Что было потом?
— У одного из них был мопед. Я попросил его отвезти меня в одно место. Типа там есть еще выпить. 
— Вы знали, сколько ему лет?
— Ну, примерно, лет тринадцать.
— Что было дальше?
— Мы приехали на заброшенный склад.
— И?
— Я его задушил.
-Как? 
— Я сдавил ему горло, согнув руку в локте. 
— Что вы сделали с ним потом?
— Все.
— Повторяю, что вы с ним сделали? 
— Все. Я сделал все, что хотел.

Будешь ссать в колготки при виде ремня, при виде радуги, а мама будет тыкать носом по ночам в дерьмо, ты будешь иногда, когда особенно плохо, покупать цветы, и, зайдя за угол, топтать их, топтать их так, — " Черным по белому говорю тебе: Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьёт же всякого сына, которого принимает. " , - словно это мама, ее ремень, и ее красный, оранжевый, жёлтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый, кролик в тебе будет пищать от одной мысли о боли, о веревке и выбитой табуретке, о крови из вен, которая так больно, больно, из твоих рук, рук, красный, фиолетовый, белый — я все отдам, мама, только не надо больше, только дай мне больше, мама, мамочка...

2. Белый

Еще тогда, в самом начале ты знал, что это случится, — вчера, завтра или сегодня, но однажды охотник найдет тебя, фазаном окажешься ты и твой танк подобьют. Тебя за волосы выволокут на свет, тебе покажется, что ты пищишь как кролик, тот самый кролик в тебе, который так боится ремня, но на самом деле ты будешь визжать как баба, и целовать ноги, выбивающие тебе зубы. Солнце оставит ожоги на твоем желеобразном теле, теле молюска, какое-то время тебя будут рассматривать в лупу, изучать без особого интереса, переворачивать палкой, тыкать в тебя, плевать, к телу прилипнет мусор и грязь, но она все равно будет чище, чем то, что останется после, когда тебя запихнут обратно в танк, обольют бензином и чиркнут спичкой. 

«..и прочие услышат, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди тебя; да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу.» (Втор 19:18-21) 

Тише, тише, нет никакой морали, нет никакой правды и неправды, в твоей системе нигде ничего не щелкнет, все цветы наконец отцветут, все цвета радуги навсегда один за одним потухнут в тебе, и будет совсем не больно, ведь огонь, как и радуга, на самом деле, просто иллюзия. А мир все так же черно-бел.

И сквозь визг, слезы, запекшуюся кровь, вонь горелого мяса и гавно ты наконец почувствуешь облегчение и даже на миг мелькнет ощущение что радуга — вот она, пролетая мимо, ты их коснешься рукой, почти поверив — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый...

Но нет. Тебе не туда. 

«..и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».

Откровение Иоанна 14 глава

#животное