Покорённая Каспием

По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.

/ВСВ/

 

Поля начинались сразу за новыми многоэтажками и были похожи на лоскутное одеяло.

Вот серая дерюжка с узором из строительного мусора, дальше кусочек войлока — влажный и мшистый, панбархат изумрудного оттенка, весёленький ситчик с жёлтыми цветочками...

Дети умчались вперёд жизнерадостными жеребятами, я слышала только голоса, но тревожиться было не о чем: ни машин, ни людей.

— Мама, здесь лошадки!

Пришлось ускориться.

Участок поля был огорожен забором. Когда я подошла, дети уже стояли по ту сторону рядом с миловидной девушкой, державшей в поводу небольшую пародию на лошадь, ростом чуть больше пони и совершенно непередаваемой окраски.

Девушка улыбнулась и махнула рукой в направлении сиреневого лоскутка поля:

— Там проход, — предположив, вероятно, что леди не пристало сигать через заборы.

Девушку звали Ангелина. «Хорошо, что не Анжела и не Анжелика» — мелькнула мысль.

Она и правда была похожа на ангелочка. Дети влюбились сразу.

Конюшня числилась имуществом сельхозакадемии, но на деле никто всерьёз ею не занимался. Три студентки — любительницы лошадей — обретались там практически круглосуточно «на общественных началах». Им засчитали практику, а остальное — ну, вы же понимаете, преподавателям нечем зарплату платить. Какие лошади? Скажите спасибо, что на колбасу не пустили.

Лошадей было восемь.

Первый — серо-бурый конёк-горбунок-меринок Вася, его как раз и заметили дети. Вася был добрый, ленивый и очень старый.

Четыре тяжеловеса: Машка, Пашка, Сашка и Глашка. Огромные, на первый взгляд, неповоротливые, очень выносливые — «автопарк» академии. На них возили всё, вплоть до бетономешалок.

Красивая кобылка Глициния — караковая, лоснящаяся, спокойная. Она знала себе цену, но никогда этого не показывала. Имела некоторую выучку, хорошо ходила под седлом, и её берегли, как могли.

Каштанка — конечно, рыжая. Молодая. Брыкливая и весёлая. Одна из добровольных конюхов — Галя — пыталась её чему-то обучить. С переменным успехом.

Старенький жеребец Дед Панас, когда-то гнедой, но ставший почти саврасым. Смирный и сонный. Под седлом ходил, хоть и неохотно. В основном, шагом, лишь иногда отваживаясь на медленную рысь.

Девочки любили всех и пытались выжить вместе с ними. А это было тогда очень и очень непросто.

Мы остались. Во-первых, мы тоже пытались выжить. Во-вторых, нам захотелось остаться там навсегда. Или наоборот.

Я шила попонки и вальтрапы, чинила уздечки, чистила стойла и обихаживала самих лошадок. Дети старались по мере сил: выносили мусор, помогали чистить и расчёсывать лошадей, заделывали дыры в заборе, воровали в соседних садах- огородах морковку и яблоки...

И, конечно, счастье прогулок верхом!

Детвору катали на Васеньке, иногда беспокойные седоки пытались развеять скуку Деда Панаса. Самое большое развлечение — сразу втроём на тяжике Машке.

Машка была шириной с диван. Как-то одна из моих студенток, напросившись со мной «покататься», проехалась на этой красавице. Недолго, минут пятнадцать. Потом довольно бодро спрыгнула и пошла к нам через двор. Нелёгкой походкой матросской...

— Юлька, отпусти кобылу! — закричал ей кто-то из наблюдателей.

Для езды на тяжике нужна хорошая растяжка. Но детям всё по силам, они даже умудрялись стоять в седле на коленках. Тяжики преимущественно ходят шагом, так что не страшно. Единственная нехорошая их черта — это внезапно возникающее желание упасть на спину и покататься-поваляться, независимо от наличия седока. Ну, тут уж надо или хорошую реакцию иметь и быстро соскакивать, или чтобы рядом был кто-то, способный помочь. Поэтому Машку с детьми мы всегда водили на корде.

Вскоре наша конюшня пополнилась ещё одним жильцом. Откуда его раздобыло руководство академии, так и осталось загадкой. Может, кто-то таким образом отдал долг.

Жеребец лет семи, явно хороших кровей: вороной, высокий, с тяжёлыми копытами. Наверное, в роду у него были першероны или даже шайры. Это был поистине богатырский конь! В стойло он помещался только наполовину.

Мой младшенький, побежав «поздороваться с новым коником», вдруг закричал:

— Ой, смотрите, какая у него труба!

Да, «труба» была неописуемая...

Мы назвали его Каспий.

Девчонки — конюхи были ростом невысоки, до холки новичка доставали с трудом, так что уход за Каспием предоставили мне. Конь оказался ласковым, только очень уж он был огромный. Первое время его даже в поводу выгуливать было страшновато, но он норов не показывал, вёл себя дружелюбно — и страх ушёл.

Мне хотелось проверить выучку Каспия, а ему — почему-то так казалось — показать, на что он способен.

Ни одно из имевшихся сёдел этому красавцу не подошло. Единственное соответствующего размера, которым мы седлали тяжиков, оказалось слишком широким, а подогнать его не получалось — очень уж оно топорно было сделано, да и изношено сверх меры.

Седло я выторговала у сторожа городского издыхающего конного клуба за две бутылки «Пшеничной». Сумасшедшие деньги по тем временам!

Первая моя поездка верхом на Каспии была на корде под руководством Ангелины. Девушка нервничала, конь временами останавливался, пытаясь понять, что от него хотят — словом, получилось нечто наподобие прогулки заключённых в тюремном дворе.

И я решилась.

Все были чем-то заняты, двор пуст. Я дала Каспию морковку, оседлала, вывела из стойла: не подведи, а?

Шагом Каспий шёл отлично, на медленную рысь перешёл мягко, с неё опять на шаг — тоже послушно. Чуть погодя я уже ездила на нём по двору, сменяя аллюры.

А в полях зацвели адонисы. Мы с Каспием всё поглядывали туда, на ярко-жёлтые просторы.

Он же слушается, я уверенно держусь в седле, мы проедемся, наберём цветов — и назад...

Каспий шёл тяжёлой рысью по вспаханному участку, разбивая копытами крупные комья чёрно-коричневой земли.

Даже на таком не слишком быстром аллюре я осознала, что значит — «ветер выбивает слезу». Трудно было разглядеть, где мы скачем, но вроде бы не сворачивали, значит, скоро должны попасть в тот цветочный рай — и я начала придерживать жеребца, чтобы не пропустить нужное место.

Каспий покосил на меня глазом, втянул ноздрями воздух — и заржал, вытянув шею.

А потом с недоумением повернул ко мне голову: Зачем останавливаться? Ведь мы ещё даже не наскакались как следует!

Поле вокруг отливало глянцевой желтизной, словно кто-то разлил жидкое золото.

Я оглянулась: смутно сквозь слёзы был виден забор, серая крыша конюшни. Никто не смотрел нам вслед, никто не звал...

Возвращаться не хотелось, и я пустила Каспия в галоп.

Под занавес флэшмоба #животное