Животное

 

            Вероника Кречетова с тревогой посмотрела на сидящего   рядом с нею парня. Она немного побаивалась Ермека. У того были длинные чёрные волосы и узкое скуластое лицо с тёмными глазами, выпивающую у неё всю душу.

            Вероника корила себя за трусость.  Встреться она ему после наступления темноты, то из её ушей исчезли не только дорогие мамины серьги, но и ещё что-то более важное. Мысли девушки отчаянно путались. Она глубоко вдохнула и принялась послушно смотреть на коричневую школьную доску.

            Ей теперь было очень жалко, что она не ушла из школы после восьмого класса. Тут становилось как-то слишком скучно. После долгого лета она почувствовала себя совершенно другой, словно бы подобно сказочной принцессе проспала в хрустальном гробу целый век.

            Теперь её тело было вполне привлекательным. Оно  походило на слишком дорогую конфету в яркой обёртке, конфету, которую мечтают съесть многие. Вероника недоумевала, отчего она ощущает всю ту тревогу. По сути, она была всё той же близорукой и вполне успевающей девушкой.

Ермек был для неё не слишком приятной новостью. Он был слишком взрослым, и выглядел, как заядлый второгодник, а она, невольног принюхиваясь к этому парню, желала одного, чтобы их отношения не зашли слишком далеко.

            Веронике было слегка неуютно в своей новенькой школьной форме. Эта форма совсем не скрывала её взросления, и казалась скорее простым театральным реквизитом, чем простой школьной формой.

            Зато костюм Ермека пропах сушёной рыбой и  табаком. Она не слишком любила такие запахи, но теперь находила их даже в чём-то интересными.

            Стояли первые дни привычного бабьего лета.

Сердце Вероники страстно заколотилось. Она вдруг припомнила, как утром, закрывшись в ванной комнате на щеколду, совершенно нагая чистила себе зубы дорогой французской пастой, схожей по цветам с национальным флагом Франции. Ей было как-то неловко от своего вполне невинного бесстыдства. Она даже не догадывалась, что её  ожидает встреча с Ермеком.

Вероника обычно избегала парней. Они казались ей слишком грубыми и нахальными. Она охотно бы училась в какой-нибудь закрытой школе, вроде Смольного института, где её будут окружать только девочки, а затем и девушки.

Встреча с Ермеком не входила в её планы. Она вообще плохо представляла, как именно изменится их класс. Большинство парней благополучно покинули его, став петеушниками, и теперь девушек было гораздо больше чем парней.

Вероника старалась унять биение своего сердца. В конце концов, этот Ермек был вполне сносным парнем, если бы только не ел эту ужасную рыбу. А она сама невольно таяла под предвкушения чего-то волшебного.

 

Ермек не смотрел на свою очередную соседку по парте. Его обычно всегда сажали вместе с девчонками, желая предотвратить незапланированные игры в морской бой или тайное курение папирос.

Ермеку нравилось такое соседство. И теперь он исподтишка разглядывал очередную свою «жертву». Он не сомневался, что эта очкастая дурёха непременно втюрится в него.

Еркену хотелось заставить её плакать от зависти. Вероника выглядела, как типичная зазнайкак-отличница. Она наверняка уже придумала ему какую-нибудь кличку.

Ермек был недоволен эти предположением. По сути, он не мог рассчитывать ни на что другое, кроме глумливой клички. Эта девица наверняка стесняется его, поскольку упорно смотрит то на доску, то упирает свой взгляд в зеленоватую столешницу.

Так прошёл первый день в школе. Их распустили ещё до полудня, и Вероника торопливо зашагала домой, стараясь запутать свой путь. Ноги сами велди её самым извилистым маршрутом. Она время от времени останавливалась, ставила на тротуар свой пластиковый дипломат и торопливо подтягивала гольфы.

Ей всё время казалось, что Ермек идёт за нею. Что ему интересно узнать, где именно она  живёт. Вероника торопливо краснела и старалась убыстрить свой шаг.

Ермек не стал преследовать свою новую сопартницу. Он не хотел выглядеть глупо, шагая за ней, как бездомный щенок за только что обретенной хозяйкой. Он желал, что бы они поменялись родями. Чтобы теперь она бежала за ним вслед  и молила о возвращении.

Он боялся полюбить эту странную девушку.  По сути, он легко мог бы это сделать. Обычно девчонки не выдерживали его пренебрежения и начинали вести себя, как послушные куклы.

Вероника мало чем отличалась от них. Ермек зашагал к неказистому пятиэтажному дому, стараясь не думать ни о Веронике, ни обо всех прочих, кого он теперь должен был называть одноклассниками.

Вероника старалась не думать о том, что произойдёт завтра или через неделю. Она отчего-то подумала о том, что слишком уж боится этого странного парня, боится точно так же, как боялась бы внешне спокойного, но внушительного по размерам бездомного пса.

Родители много раз говорили ей об опасности близкой дружбы с парнями. Иногда их переклинивает, и тогда девушка из объекта почитания часто становится обычной жертвой чужой неуправляемой похоти.

Раздумывая над всем этим, Вероника не спеша оголялась. В задумчивости, она избаивалась от лифчика с трусами и недоуменно уставилась на воё нагое отражение в большом трюмо.

От увиденной картины её сердце забилось гораздо сильнее. Ермек невольно стал свидетелм её позора. Конечно, не настоящий, а воображаемый ею Ермек.

Вероника упрямо тряхнула волосами, прогоняя прочь минутное наваждение. Ей было так мерзко, словно бы она своим чистым ртом налопалась какого-то чересчур мерзкого и пахучего дерьма. Ей даже показалось, что на её губах ещё остался запах Ермека.

Вероника не сказала ничего ни отцу, ни матери. Она вдруг устыдилась своих желаний и страхов. Мысли были какими-то рваными, словно бы она играла на рояле какую-нибудь  джазовую композицию.

Веронике было ужасно стыдно.  Тщетно она давала себе слово не думать об Ермеке. Но этот дурацкий запах вновь и вновь преследовал её.

Она решила называть этого парня Животным. Он чем-то напоминал  одичавшего пса, который пока что не стал волком, но и перестал быть обычным безобидным псом.

Никогда раньше она  так не боялась. Язык прилипал к нёбу, и во рту становилось сухо. Вероника почувствовала себя дурно, словно бы этот парень заразил её какой-то странной болезнью.

На следующее утро она проснулась с высокой температурой. Всю ночь ей снились какие-то глупости, в своих снах она старательно убегала от Еремека – сначала в платье, а затем и без него.

Пришедшая по вызову, врач долго осматривала и выслушивала свою пациентку. Вероника полусидела в постели, будучи ни жива, ни мертва. Она болась, что эта строгая жнщина догадается о её тайне.

Но врач просто выписала необходимый рецепт и ушла.

Веронике ужасно хотелось вновь заснуть. Она проснулась от того, что испугалась, что голый Ермек внезапно схватит её, как волк хватает овцу. Она ощущала себя именно овцой.

Ей выписали больничный  до следующего вторника. Вероника задумалась. Она вдруг отчаянно испугалась, словно бы эта болезнь пришла к ней совсем неслучайно. Что ни будь этой странной болезни, она совершила что-нибудь ужасное.

Глаза, несмотря на высокую температуру, не желали слипаться. Она многое бы дала, чтобы не думать теперь об Ермеке. В классе было немало других парней, с кем она могла бы легко кокетничать. По сути, эти парни были вполне безобидны. Они смотрели на неё издали, словно бы посетители музея на дорогую фарфоровую вазу.

На следующий день Вероника узнала, как ей повезло. Их девятый «А» кинули на картошку. Вероника меньше всего хотела бродить по вспаханной земле в сапогах и собирать разноразмерные клубни.

Болезнь стала отступать дня через три. Вероника  изнывала от скуки. Она даже не решилась включить телевизор, чтобы посмотреть очередные серии знаменитого фильма Сергея Бондарчука по тому роману, который им дали читать на каникулы.

Веронике ужасно хотелось походить на Элен Курагину. Быть точно такогй же смелой и наглой. Она вполне могла  бы смотреть на своего нового сопартника, как на зловредное насекомое;  особенно потому, что он был ей совсем незнаком.

Её сны стали наполняться какими-то странными видениями, словно бы кто-то невидимый упорно предсказывал ей судьбу. Вероника боялась вновь подхватить какую-нибудь заразу. Родители успели напугать её вполне чистоплотную душу, и при всрече с мавлчтшками Вероника первым делом думала, что хорошо бы тщательно вымыть свои руки с мылом.

Ермек был даже рад, что не видит своей сопартницы. Ему даже казалось, что эта странная девчонка была всего-навсего затейливым миражом. Он невольно представлял её совершенно нагой, словно бы человека из романа Гербета Ужльса. Будучи «невидимкой», Вероника ещё сильне волновала  его.

Он боялся влюбиться в эту странную особу. Наверняка для неё он был кем-то вроде пока что совсем неизвестного пса. Такие псы могли весело мотать хвостом, выпрашивая подачку, а могли  больно и кроваво укусить.

Он не мог не думать ни о чём другом. Даже отсутствуя, Вероника держала его на коротком поводке. Ермек невольно смущался.

 

Прошла неделя. Выходные Вероника провела, будучи почти здоровой, сидя в гостиной перед включенным телевизором и сладостно поедая дефицитный столичный шоколад. В мыслях она переносилась в столицу и представляла, как ходит по улицам и проспектам Москвы. Веронике ужасно хотелось покорить столицу. Стать маленькой знаменитостью.

Вряд ли Ермек увяжется туда за нею. Вероника задумалась, и в её ушах зазвучала знаменитая пляжная песня. Эту песню пели на французском языке, и этот язык приятно кружил ей  голову, вливаясь ей в уши.

Она успела не только просмотреть фильм, но прочитать роман, старательно пропускавя французские фразы. Мысли постоянно тревожили её – она даже подумала, что этот  пока неизвестный ей Ермек похож на бретёра.

Совсем недавно, учась в восьмом классе, она воображала себя княжной Мери, ей ужасно хотелось быть объектом чьей-нибудь страсти. Но теперь  желание стало слабее. Она уже не могла, как раньше безобидно отшучиваться.

 

Стремглав понеслись школьные будни. Вероника как-то притерпелась к близогсти Ермека. Этот парень уже не так сильно её пугал. Она смотрела на него с удивлением, словно бы на какого-нибудь дикого зверя в передвижном зоопарке.

Мысль приманить к себе этого хищника заставляла её глупо краснеть. По сути, она толком не знала, что должна  делать. Ермек был даже скучен, он даже не пытался совратить её.

Вероника изнывала от скуки. Учёба была такой пресной, она попросту не представляла себя никем другим, как отличницей. Пятёрки прямо-таки запрыгивали в клеточки её дневника.

А она хотела совсем другого, хотела, чтобы на неё посмотрели как-то особенно. Ермек отличался от всех других парней в класссе. Он выглядел вполне взрослым, и вполне мог сделать всё то, чего она так желала, и чего одновременно ужасно страшилась.

По иронии судьбы, они разлучались только  по вторникам и воскресениям. Во вторник все шли работать на местный завод, не шла туда разве что Вероника, которая вместо того чтобы изучать производственный процесс, тупо шила никому не нужные наволочки.

В такие мгновения она невольно вспоминала об Ермеке. Вспоминала его удушающий запах и была готова на любую даже самую дикую глупость.

Первая четверть осталась позади. Вероника  была рада на какое-то время отдохнуть от опостылевшей ей школы.  Она догадывалась, что в гости к родителям нагрянут их сослуживцы, и что они будут долго пить и есть, произнося тосты, посвященные очередной юбилейной дате Великого Октября.

Эту ноябрьскую субботу Вероника провела в большой тревоге. Ей было как-то странно смотреть на взрослых людей, которые видели в ней только удачно одетую куклу. Верноике было неприятно ловить на себе их сожадеюзие взгляды.

На разложенном столе красовался привычный праздничный натюрморт. Верноике всё время казалось, что вот-вот раздастся ещё один звонок в дверь и тут среди друзей отца и матери появится её такой нескладный и совершенно неправильный друг.

Она отважно мешала минеральную воду с дефицитной апельстновой газировкой и ощущала себя вполне пьяной. Тело прямо-таки врастало в её такое неожиданно глупое и тесное платье. Веронике хотелось, очень хотелось вспрыгнуть на уже порядком разоренный стол и начать делать то, что делали многие девушки в таких желанных иностранных фильмах. Ей даже подумалось, что вместе со скучной почти детской одеждой она снимет и своё такое дурацкое заклятие.

Взрослые радовались томку, что им завтра не надо слишком рано вставать. Радовалась этому и Вероника, рпедвкушая обычное воскресное купание. Она могла уйти в ванную прямо сейчас, чтобы подразнить этих людей. Наверняка они испытывали какие-то особенные чувства, глядя на неё?

Люди старательно доедали картофельное пюре с куриными котлетами, не забывая осушать свои стопки. Вероника догадывалась, что они устали от своего нелепого торжства и только ожидают удобного момента, чтобы откланяться.

А она сама прямо-таки исходила плохо срываемой здобой, чувствуя стойкий позыв к какому-нибудь наиболее нелепому хулиганству.

Веронике захотелось быть выпоротой, поставленной в угол, даже, возможно, быть обритой наголо. Её дурацкое каре ужасно бесило её, наверняка бы будь  её волосы чуть длиннее, на неё не смотрели бы, как на вздорную куклу.

«Я должна объясниться с Ермеком!», - - уверяла она себя, в сотый раз комкая в руках измятую бумажную салфетку.

Обычно такими салфетками она подтирала себе попу, избегая жёстких и нелеаых газет. Наверняка Ермек подтирает свой зад газетой. Хотя, как она слышала, все татары и прочие мусульмане подмываются.

 

Ермек вернулся домой с демонстрации раньше обычного часа. Он догадывался, что его родители устроят нечто вроде сабантуя.

Ему было немного неловко. Его мысли вертелись вокуруг такой непонятной и довольно наглой соседки по парте. Вероника словно бы специально изводила его, то приближая, то наоборот отталкивая. С наступлением осенних холодов она стала носить дороогие нейлоновые колготки, и Ермеку ужасно хотелось коснуться этой нейлоновой гладкости.

Но ещё больше ему хотелось перестать думать об этой вздорной девчонке. По сути, он сам изводил себя, придумывая какие-то особенные отношения с Кречетовой. Они были похожи на два магнита, которые то сходятся вместе, то, наоборот, отталкиваются.

Ермек даже представлял себе свою будущую свадьбу. Он понимал, что без этого застолья не сможет овладеть Вероникой, увидеть её такой, какой женщина бывает лишь в своих мечтах – нагой и прекрасной.

Он не мог рассказать всё это родителям. Те наверняка согласились бы заплатить родителям Кречетовой калым – принеся им всё то, что не хватает для счастья – денег и дефицитный товар.

Он даже однажды увидел во сне, как Вероника покорно выползает из своей комнаты, словно бы хорошо отдрессированная собачка. На ней нет ничего другого кроме очков в нелепой полудетской оправе и собачьего ошейника с поводком. Она деловио двигается на середину комнаты и вполне мило и даже по-своему женственно задирает левую ногу.

Ермек тогда едва не обмочил простынь. Ему показалось, что он нерпеменно обмочится, словно бы маленький от того брезгливого ужаса. Он не мог больше терпеть.

Родители в тот день не заметили его отсуствия. А он, ведомый кем-то невидимым тупо шагал к дому, где жили Кречетовы.

Окна их квартиры загадочно светились за разноцветными шторами.. Ермек не сводил с них глаз, а затем отправился к довольно старым и неопрятным качелям, сед на них и стал тупо раскачиваться, чувствуя себя жестоко обманутым.

 

Вероника опять всю ночь металась в бреду. Она плыла в холодном океане среди льдин, плыла и ощущала какое-то незнемое ранее волнение.

Одеяло сползло на пол, и Вероника лежала в позе поруганной и навсегда сломанной куклы. Ей казалось, что сломал её именно Ермек. В ней лопнула какая-то очень важная пружина и она превратилась в безгласный неподвижный мусор.

Каникулы прошли как в бреду. Она с трудом оклемалась и вернулась в класс покорной и молчаливой.

Ей не хотелось ничего объяснять Ермеку. Между ники уже случилось короткое замыканеие, и она не могла, как прежде быть такой сопокойной и всопитанной.

Ей даже казалось, что её щкольное платье постепенно тает, подобно шоколадной глазури. Это платье не могло защитить её от сжгающей  дущу страсти. Вероника вспоминала подвыпивших гостей, и очень жалела, что тогда не пошла в ванную, и не посмела дерзко и нагло оголиться среди почти пустых  бутылок и грязных тарелок.

 

Вторая четверть пролетала так же стремительно, как и первая.

Вероника не успевала считать недели. Дни становились всё короче, зато тёсные и страшные ночи то и дело наваливались на неё, потчуя очередными кошмарами.

Она твёрдо решила или разрубить этот  гордиев узел, или пойти ва-банк, совершая то, что её совершать, совсем не хотелось.

«Интересно, чего он хочет от меня? Почему так странно молчит?».

Мысли Вероники прыгали со скоростью блох. Она больше не могла спокойно сидеть на одном месте, ощущая странную притягательность этого дурно пахнущего парня.

Она сама хотела же так вызывающе пахнуть. От этих ароматов у неё сладко кружилась голова, а ноги приятно подкашивались.

«Надо ему отдаться!», уговаривала она саму себя, оставаясь со своим бессовестным телом в ванне и смывая с себя вместе с накопившейся грязью странное почти бесовское влечение.

Родители не позволяли ей слишком долго задерживаться в ванной. Та была совмещена с санукзлом, и родителям в любой момент мог потребоваться унитаз.  Вероника уныло взглядывала на сине-жёлтую. пачку  заграничного порошка и мерзко кривила свои красивые губы.

Вместо улыбки на её губах возникала какая-то мерхкая ухмылка, похожая больше не гримасу при приступе зубной боли. Разноцветная зубная паста успела закончиться, и Вероника чистила себе зубы скучным и совершенно бесвкучным «Поморином». Она пыталдась припомнить, что именно там, в далёкой Болгарии, называется этим странным словом.

Выходя из ванной в накинутом на голое тело халате, она старалась согнать улыбку с губ. Та была слишком уж неприятной, словно бы она, Вероника, специально гримасничала с целью позлить своих родителей.

Но те словно бы и не замечали её девичьих страданий.

 

В самом конце декабря ей приснился довольно странный почти безумный сон.

Она стояла перед знакомым  с детства трюмо и силилась прочесть написанное на её голом животе слово. Ярко-красные буквы расплывались перед её глазами.  Тщетно она читала слог за слогом. Их было всего четыре, причём самый последний слог состоял из одной, только гласной буквы.

«Животное!»,- наконец догадалась она.

Да, она уже была животным. Мерзким и неразумным животным. Да и такой желанный Ермек был тким же диким необузданным зверем, вроде дикого степного коня.

Её тянуло к Ермеку, тянуло страстно, словно бы щепку, попавшую в водоворот. Вероника впервые всерьёз испугалась. Её даже слегка замутило, словно бы она случайно съела кусок испорченного торта.

Новогодняя ночь прошла очень скучно. Родители были увлечены «Голубым огоньком и почти не смотрели на свою полусонную дочь.

Вероника машинально брала с тарелки аккуратных песочных медведей и отгрызала им головы. Она охотно бы схела бы маленькое подобие Ермека, съела бы и тотчас запила бы его бокалом шампанского.

 

Первый день января прошёл, как во сне. Ближе к вечеру родители заторопились на какую-то свою гулянку, Вероника боялась, что её, как дорогую породистую собаку, возьмут с собой, дабы похвастать её статью и умом. Но родители не сделали этого...

Вероника осталась одна. Она сначала старательно прислушалась к биению своего взволнованного сердца, затем решительно удалилась в свою комнату.

Она появилась из её двери минут через пять, сначала потупив взгляд, а затем  глядя на своё абсолютно нагое отражение в зеркале.

На её животе красовалось только одно слово «ЖИВОТНОЕ».

В дверь одновременно долго и радостно позвонили...