Туда и обратно

— Там волки, а она в сандалях, — сказал Виктор, когда я уходила.

Никто не засмеялся. 

Середина октября, для сандалей поздновато. Но во-первых, пока еще не зима, во-вторых, для новых, постапокалиптических реалий я упакована не так уж и плохо. Джинсы, свитер, длинный шарф, украденный у соседского пугала. В рюкзаке — синий дождевик в белый горошек, бутылка воды, банка с мёдом, журнал «Смена» за март 1987 года, упаковка таблеток от головы и ключи от городской квартиры. 

Атлас автодорог, консервы, аптечка так и остались лежать на полке — карты я читать не умею, первую помощь оказывать тоже, консервированная фасоль ассоциируется в моем сознании с Маккартиевской «Дорогой», и удавиться хочется заранее. 

Анна вышла проводить меня. Виктор, Аркадий и Олег Альбертович с Еленой Александровной остались внутри. 

— Идите уже, закрывайте театр, пока еще не всех тошнит. 

Что-то было в этом новом воздухе — Анна могла дышать им без последствий десять минут, у остальных мгновенно начиналась рвота. У меня оказался иммунитет. 

До города пятьдесят километров. Моим шагом — это примерно неделя. Забрать из дома каминные спички и вернуться обратно, в наш уютный подвальчик — таков был план, отговорить от которого меня не смог никто, ведь все были очень хорошо в курсе, что я всегда буду делать то, что хочу. 

* 

— Вверх мы поднялись по канатной дороге. Погуляли там немного, посмотрели на город. Эти в галстуках пили пиво, мне купили мороженое. Вниз собрались как раз когда я заскучала, но оказалось, что канатка больше не работает — отключили электричество. В общем-то не страшно, в город вела нормальная лестница с удобными ступенями. Двадцать минут и ты уже в старом городе. Но Виктор решил, что это неинтересно и лучше спуститься через ботанический сад. Я отказалась. Уже темнело, мы в горах. Я в платье, сандалиях, гулять по джунглям не планировала — вдруг там змеи или даже волки. Так и сказала Виктору. Может, чуть эмоциональнее, чем следовало. Эти в галстуках слушали нас очень внимательно, по-русски они совсем не, и когда я уже заорала, один не выдержал и спросил Виктора по-английски, что происходит. А Виктор и говорит: Дарья не хочет идти через ботанический сад, потому что там волки, а она в сандалях. Ржали они все, как сумасшедшие, и шутили еще, что надо не ногами идти, а на зиплайне спуститься, тогда волки будут смотреть вверх и зубами клац-клац делать. 

Царица ночи сидит на водительском сиденье, я на заднем. Ее худая спина в черном платье прямее палки, руки в черных перчатках сложены на руле. Кружево на перчатках сплетено очень тесно, кожа сквозь него не просвечивает. На повернутом ко мне лице черная густая вуаль. 

Молчать нельзя. 

— Меня зовут Дарья, — теперь я начинаю с самого начала, — Мне двадцать восемь лет. Мой старый жж назывался «Замок на замке», а я в нем значилась как девочка без яблок. У меня есть две работы, муж Виктор, подруга Анна и бдсмные партнеры Елена Александровна и Олег Альбертович.

Царица ночи слушает. 

— Виктору сорок семь. Он называет меня деточка и лилу-даллас-мультипаспорт, а я про него цитирую Даунхаус: «он меня под Пинк Флойд девственности лишил и к дзэн-буддизму пристрастил», хотя это все не так, кроме его любви к Пинк Флойду. 

Елене Александровне тридцать восемь.

Олегу Альбертовичу сорок пять. Он познакомился со мной в гостях у Елены Александровны. Намерения свои озвучил сразу и прямо. 

Анне сорок один. Мы познакомились в жж. Она пришла узнать, нет ли у меня романа с французским писателем Андреем Лебедевым. Романа у меня не было, только приятельские отношения. И мы как-то сдружились. 

Мне не приходится лавировать между ними и уж тем более скрывать их друг от друга, потому что каждый из них был предупрежден. 

Муж — о том, что пойти в загс я могу, а куда-нибудь девать свои наклонности — нет. 

Елена Александровна — что я всегда буду делать то, что захочу. 

Олег Альбертович — что он со мной не справится. 

Анна — что я не аленький цветочек. 

Я всегда сразу выкладываю все карты на стол и расставляю точки. Информированное согласие — краеугольный камень моей Матрицы. 

Царица ночи кивает, чтобы я продолжала. 

— Меня все любят, а остальные все за это ненавидят. В этом прекрасном саду из любящих людей, мне было так безнадежно скучно, что я влюбилась в чувака из интернета. Он называет меня принцессой и говорит, что меня не существует. 

Царица ночи отворачивает лицо. Слышится шорох заводящегося мотора. Машина плавно трогается с места. 

* 

— У нас даже апокалипсис заточен под Дашичку, — сказал Виктор, когда все началось, — Людей не видно, на улицу выходить не заставляют, питание трехразовое: понедельник, среда, пятница. 

Никто не засмеялся. 

Людей я правда обычно не замечаю, гулять не люблю, аппетит очень плохой с детства — едой меня можно пытать. 

В нашем дачном погребе, где мы все пережидали непредвиденную напасть, я чувствовала себя прекрасно, ведь все, кто мне нужен, были рядом. 

Мы в общем-то неплохо проводили время: обустраивали наш новый быт, читали вслух, играли в крокодила и мафию. Было даже весело. Но мне всегда весело. 

* 

Молчать нельзя. 

— Однажды в мои четыре года мамина подруга спросила ее, почему я все время улыбаюсь. «Агата у нас дурочка», — процитировала моя начитанная мама, и мне в очередной раз стало за нее стыдно. 

Ужасно неловко, когда приходится стыдиться родителей. 

Самый первый раз случился, когда мне было два. У нас в гостях были другие мамины подруги, и они не без повода ахали про меня: ну какая красивая девочка! Я была с ними абсолютно согласна, а мама не очень. 

«Красивая», — сказала она, — «Нос только слишком широкий, совсем не в мою породу». 

Я даже новую куклу бросила, так меня возмутили ее слова. 

«Женщина», — сказала бы я, если бы умела, — «У всех людей есть нос. Он не может быть слишком широкий или слишком узкий, он просто нос!» 

Как можно не понимать таких вещей? Хорошо, хоть с папой мне повезло. Он себе такого не позволял. 

Под густой черной вуалью мне не видно, какой у Царицы ночи нос. Наверное, острый, как у птицы. 

— А еще однажды, тоже в два года, мама назвала меня дурой. И я снова неприятно поразилась — ну почему эта невоспитанная женщина досталась именно мне? Такие слова говорит, ужас просто! 

Машина начинает движение еще до того, как Царица ночи отворачивает от меня лицо. 

* 

У нас было все, что нужно. Мама Виктора каждое лето заставляла погреб соленьями, вареньями и компотами. Спускала в него на долгое хранение лук, картошку, свеклу, морковь, брюкву и антоновку. 

Погреб — неточное слово. Помещение, в котором мы провели два месяца, походило на кносский лабиринт: комнаты и комнатки соединялись широкими коридорами и узкими проходами. Может даже, где-то в глубине прятался боявшийся наших громких голосов Минотавр. 

Воду брали из старой скважины. Доступ к ней нашелся в одном из дальних закоулков. 

Первые двадцать восемь дней мы носа наружу не показывали. Виктор с Аркадием, мужем Анны, и Олегом Альбертовичем каждый вечер, как о погоде, рассуждали о периодах распада и полураспада, возможных повреждениях и сопутствующих ущербах. Женщины в этих разговорах участия принимать не желали, особенно я. 

Через месяц мы стали пробовать выходить. Апокалипсис, как апокалипсис: солнышко светит, птички поют, только людей нет, а тех, что остались — тошнит. Меня долго не выпускали, и как оказалось, зря. 

В общем-то, благодаря запасливости мамы Виктора, мы в нашем дворце спокойно могли просидеть целый год, но в сентябре резко похолодало. Жилых домов в нашем старом дачном поселке ровно три штуки. Ни в одном не нашлось ни спичек, ни зажигалок, ни даже увеличительного стекла. 

Виктор с Аркадием последовательно и безуспешно перебирали знакомые им способы добывания огня, а у меня не выходили из головы каминные спички, которые накануне апокалипсиса подарил мне мой чувак из интернета. Мы с ним встретились кофе попить. Он притащил большущую коробку длинных спичек, серебряный подстаканник и два яблока. 

И спички, и серебряный подстаканник, и два яблока остались дома, когда мы все поехали на дачу — жарить шашлыки и досматривать Блие. 

* 

Терпения у Царицы ночи еще меньше, чем у меня. Стоит мне замолчать чуть дольше, чем требуется для вдоха, как ее ладони в черных кружевных перчатках тут же начинают подниматься. 

— Однажды мы уже смотрели Блие. Олег Альбертович хотел показать мне «Приготовьте ваши носовые платки». Я позвала Анну, чтобы не мучиться одной. Анна взяла с собой Аркадия. 

Аркадий сказал: опять Блие! 

Анна сказала: Дэваэр такая душка, в свое время я перечитала о нем всё, что только можно было найти. 

Аркадий сказал: ну конечно, опять твой любимый Дэваэр. 

Олег Альбертович молчал.

А я сказала: ну и уродина эта Соланж! 

Потом там Соланж подошла к Раулю и Стэфану со словами «Alors, quel est programme?». Я спросила Олега Альбертовича, не напоминает ли ему ничего эта сцена. Совсем ведь как мы, когда втроем с Еленой Александровной. Он поперхнулся вином. 

Аркадий с Анной сказали: «кхм». 

В середине фильма я заволновалась, что Соланж как-то уж слишком похожа на меня. 

Олег Альбертович сказал: это авторский фильм, детка, авторский! Его нужно смотреть. Смо-треть! Проникаясь духом и вникая в детали! 

Анна сказала: слишком хорошая игра актеров для такого провального сценария. 

Аркадий сказал: ну не такого уж и провального. 

Потом Анна сказала: Соланж — просто кошмар какой-то! 

Аркадий сказал: ну не такой уж и кошмар. 

К концу фильма я была удручена, что Соланж так сильно похожа на меня. 

Анна сказала: да, это не «Вальсирующие». Здесь Блие немного смешон нелепостью воплощения мальчиковых желаний. 

Олег Альбертович сказал: весьма посредственно для Блие. 

Аркадий сказал: весьма посредственно для Блие. 

Царица ночи плавно возвращает затянутые черным руки на руль. Машина снова едет вперед. 

* 

Мне дались эти каминные спички. 

Большущая коробка, оставшаяся дома вместе с серебряными подстаканником и двумя яблоками. Ничье разрешение отправиться за ними мне не требовалось. Я намеревалась, как хоббит — только туда и обратно. 

До шоссе я добралась к вечеру. 

Сначала мне показалось, что к городу ведет большая пробка — в обе стороны стояли сотни автомобилей и никуда не двигались, но людей в них, как и везде вокруг не оказалось. 

Обочины тоже были забиты. Я протискивалась сквозь плотно прижатые друг к другу машины, и выдохлась уже через сто метров. Устроиться на ночлег пока еще светло, показалось мне хорошей идеей. Минут двадцать я выбирала машину. Красные я не люблю, белые — скучно, синие — банально, зеленые — смешно. 

Мне подошла темно-серая импала с тонированными стеклами и плоскими кожаными диванами вместо обычных сидений. Я вытянулась сзади, достала из рюкзака журнал, чтобы почитать, но уснула еще до того, как осилила первую страницу. 

* 

Мы уже рядом с городом. Недостроенные высотки нового спального района криво торчат, как зубы во рту у подростка. Я нажимаю кнопку на приборной панели. Прозрачные серые шторки закрывают окна импалы. Через них искаженные силуэты домов выглядят разрушенными. 

Царица ночи снова смотрит на меня сквозь густую черную вуаль. Главное, не останавливаться. 

— Анна сделала из меня человека. До нее я понятия не имела, что можно, а что нельзя говорить людям. И совсем не понимала, что люди говорят мне. Анна терпеливо переводила с человеческого языка на понятный мне, пока я не научилась сама. 

Оказывается, когда Олег Альбертович спрашивает, как я провела выходные, надо сказать: хорошо, только очень скучала по вам, а не расписывать в деталях чем мы занимались с Еленой Александровной. 

А когда я говорю, что мне нравится чувак с другого потока, а Елена Александровна на это говорит ок, это означает не то, что она не против, чтобы я завела с ним отношения, а что она понимает мои желания и стоять не пути не будет. 

Последнее никак не могло уложиться в моей голове. Как это так, спрашивала я Анну, почему просто было не сказать прямо и как есть? 

Анна сказала, что это потому что я ввожу всех в заблуждение своим умным видом — человеку кажется, что я все понимаю, а я не. 

Царица ночи не выглядит персоной, которую можно ввести в заблуждение. Она ждет от меня то, что я не умею больше всего на свете — рассказывать истории. 

— И я ему говорю — ну ладно серебряный подстаканник и яблоки, но спички-то мне зачем? В моей квартире нет камина.

Квартиру мы с Виктором покупали вместе, но она все равно моя. Я увидела ее во сне. Давно, еще в детстве. Забитые мебелью комнаты располагались в ней в хаотичном порядке. Сколько их, сосчитать было сложно, они все время меняли расположение и вид, но это не удивляло, не вызывало тревогу, да и вообще не вызывало никаких эмоций, потому что все перекрывало совсем другое ощущение. 

— Где вы живете? — я в первый раз задаю Царице ночи вопрос. 

Она молчит. 

— Очень сложно описать то ощущение из сна. Оно очень спокойное и теплое. Как будто в этой странной квартире ты оказался дома, и теперь все будет хорошо. 

Я знала, в каком районе находится эта квартира, в каком доме, даже на каком этаже, но так же знала, что мне в нее никогда не попасть. Не потому что закрыты дороги или там живут другие люди, а потому, что невозможно в реальной жизни очутиться в собственном сне. 

Однажды я рассказала о ней Виктору, и он просто отвез меня туда. Посадил в машину и повез. Мы еще только подъезжали к дому, а я уже снова испытала то прекрасное чувство. 

Оказалось, что квартира уже давно продается, и мы просто ее купили. Комнаты в ней самые обычные, расположение не меняют, часть старой мебели мы оставили. Ощущение, что все будет хорошо осталось тоже. Отвезите меня туда, пожалуйста. 

* 

Проснулась я от того, что до моей шеи дотронулись чьи-то пальцы. Открыв глаза, я не увидела ничего. Черная, непроглядная темнота заполнила импалу. 

Я попыталась встать, но пальцы впились мне в кожу, оставляя крапивные ощущения — острая, как от очень тонкого лезвия боль и холодный, обжигающий огонь. 

От растекшегося по всей шее огня, тьма чуть-чуть рассеялась. Худая, затянутая во все черное женская фигура склонилась надо мной. Ее лицо было закрыто непроницаемой черной вуалью, пальцы сжимали мое горло. 

— А! — издала женщина высокий, не приглушенный плотной вуалью звук, — А-а! А-а-а-а! 

Звуки были короткими, очень звонкими, гневными и требовательными, будто черная женщина чего-то ждала от меня. 

— А-а! — она сжала пальцы сильнее, — А-а-а! 

Умеющей переводить на понятный мне язык Анны тут не было. 

Сопротивляться я не могла, сказать, что я не понимаю, тоже. Черная женщина продолжила душить меня. 

— Даша у нас дурочка, — раздался вдруг в голове голос моей невоспитанной мамы, — Нельзя молчать, когда на тебя смотрят. Расскажи тёте историю! 

— Однажды, — прохрипела я остатками воздуха, снова, как до Анны, не зная, что можно рассказывать, а что нет. 

Пальцы чуть разжались, и я смогла сделать вдох. 

— Однажды один известный петербургский психоаналитик сломал об меня стек, — слова выходили сиплыми, — Нарушения профессиональной этики не случилось — он никогда меня не анализировал. 

Я сделала еще один вдох. 

— Процесс происходил под специально включенное выступление Папы Римского. Сломанный стек он потом прикрепил к дверце холодильника, а мне на левое запястье повязал белую атласную ленту — тогда только вышел фильм Ханеке. Я должна была ходить с ней несколько дней. 

Женщина в черном убрала руки. 

— Он был страшно доволен. По его утверждениям, никакой тяги или интереса ни к чему такому он никогда не имел. Обычный человек. Любит оперу, испытывает слабость к высоким статным женщинам с меццо-сопрано. Иногда я вижу его выступления по телеканалу «Культура», и мне становится смешно. Но мне всегда смешно. А вы похожи на Царицу ночи. Я еду домой, за каминными спичками, серебрянным подстаканником и яблоками. А вы куда?

#мистика