Анатомия скуки, или Яна Вагнер как недо-Стивен Кинг шубинского разлива

(Яна Вагнер. Тоннель. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной. 2024)

Давайте-ка начнём с шоу-бизнеса. Вот, например, лейбл Mute и прославился, и даже приобрёл себе такую славу, что даже до дальних Краснодаров дошла, за счёт чего? Он издавал пластинки всякой андеграундной дичи, типа Einsturzende Neubauten или там Pan Sonic и на том сделал себе репутацию. Но глупо было бы думать, что радикальные исполнители наполняли кассу. Ничего подобного, подавляющее большинство их поклонников музыку вообще скачивали. Зачем им на диск тратиться? Лучше на пиво.

Так, спрашивается, за счёт чего выживал лейбл? А за счёт Depeche Mode, ну и ещё ряда попсовых артистов калибром помельче. И вот они-то и тянули за собой всю концептуальную какофонию.

Примерно то же явление, мне кажется, мы наблюдаем в Редакции Елены Шубиной. Есть своего рода уродливый андеграунд, который мы здесь частенько высмеиваем и который ни один человек в здравом уме себе в библиотеку не купит (исключая вашего покорного). А есть локомотивы, этакие «депеш моды» шубинской словесности. Гузель Яхина, Михаил Елизаров — их реально покупают. И они делают РЕШ кассу, поощряя тем самым появление на свет неокупаемых буквоуродств и сомнительных смыслоизвержений.

И вот Яна Вагнер — из «депеш модов». Буквотовар ходовой. Знаю нескольких людей, которые, например, её новый роман «Тоннель» купили. И прочитали. Кто взахлёб, кто нет. Тираж, тем не менее, 12 тысяч. Много.

Яна Вагнер — это, типа, российский Стивен Кинг. Кстати, последний о бытовании своего российского подобия, может, даже и знает. Во всяком случае, сериал «Эпидемия» по Яне Вагнер он нахваливал. Было. И «Тоннель» — последний и самый свежий её роман.

Некоторые из прочитавших говорят, что «Тоннель» похож на кинговский (как раз) «Туман». Его все мы помним. Случайные люди заперты в супермаркете, а вокруг, в тумане, слоняются кровожадные рептилии из иного измерения. Жуткая вещь, на самом деле. И, в принципе, что плохого, если и на русском появилось что-то подобное? Пусть даже и у Шубиной...

Но давайте посмотрим и попытаемся понять

 

УМЕСТНО ЛИ СРАВНЕНИЕ С КИНГОМ?

Эпиграф отсылает нас к «Повелителю мух» Уильяма Голдинга — страшненькой повести про подростков на необитаемом острове, в считанные часы устроивших там Ад, Пакистан и сатанизм. Стивен Кинг эту книгу тоже любит, неоднократно упоминает. Что ж, ничего плохого.

Собственно, коллизия. Воскресный вечер, люди возвращаются с дач. Тоннель под Москвой-рекой. Пробка. И вдруг — трах-бах! — с обеих сторон тоннель перекрывают решётки и гермоворота, как в буквопродуктах Глуховского (иноагента). И около пятисот человек на своих бибиках оказываются заперты под рекой. Начинаются панические атаки, массовые психозы, построения стихийных иерархий.

Собственно, в данном контексте уместней вспомнить даже не «Туман», а более позднюю кинговскую вариацию «Повелителя мух», которая называется «Под куполом». Более, чем тысячестраничное повествование о том, как городок в штате Мэн отрезал от мира невидимый купол, притом ровно по административным границам муниципального образования, и про то, каким кровавым свинством занялись местные жители.

Впрочем, у Яны Вагнер страниц — раза в два поменьше, без малого шестьсот. Ну, тоже не мало.

До поры действие пружинит и развивается динамично. Запертые в тоннеле люди начинают вроде как вступать в разного рода комплоты и альянсы. Вот незадачливые полицейские очень скудоумно пытаются поймать сбежавшего от них опасного преступника. Вот конфликт — отец, дочь-подросток и мачеха. А вот гастарбайтеры-мигранты, у одного из которых есть целая «газель» с минералкой, образуют некое исламское братство. А вот омерзительный чиновник посредством своей помощницы, «белобрысой стервы» пытается установить над тоннелем свою власть.

Достаточно бодрым козликом повествование движется куда-то там. Но — до поры. Где-то страницы после трёхсотой начинаешь ловить себя на мысли, что всё это — очень скучно. Более того, обнаруживаешь безошибочные свидетельства того, что буквопродукт осточертел в том числе и автору.

Если раньше были попытки дать диалоги, психологию, то с какого-то момента нарратив почти окончательно переходит в косвенную речь:

«Он вернулся, опять распахнул дверцу синенького Джука, и на первой девчонке уже не было майки, а вторую укладывали лицом вниз, и отчетливо вдруг представил земляничную свою нимфу, голую, спящую в кабриолете. Ну чего тебе, жалко, что ли, ментенок, сказал жлоб на переднем сиденье, иди тоже себе найди, и опять улыбнулся — лениво, по-свойски, и вот тут лейтенант перегнул».

Собственно, понятно, что буквопродукт, на старте писавшийся более-менее с удовольствием, автора достал. Сплошной поток слов, лишь бы быстрее отстреляться, забыться, отдохнуть.

Последние несколько сот страниц — мучительны. Хотя, вроде бы, и кровь льётся, и какие-то там страсти побулькивают.

Но давайте всё-таки попробуем понять, а почему же стало скучно? Почему текст осточертел даже автору?

Что ж, начнём с главного — в буквопродукте

 

НЕТ БЕЗНАДЁГИ

Это, на мой взгляд, упущение не просто серьёзное, а концептуальное. Это, друзья, азбука ужастика (если перед нами, конечно, ужастик). Тот же Стивен Кинг и прочие мастера хоррора — они понимают главное. Всю важность ощущения «всё пропало». Надо душить читателя мрачными предчувствиями, втаптывать героев в яму отчаяния.

И вот в «Тоннеле» ощущения «всё пропало» нет как нет. Предчувствие хэппи-энда носится в удушливой атмосфере буквопродукта. Откуда-то, пока не возьмусь сформулировать, откуда именно, есть совершенно чёткое ощущение — всё кончится хорошо. Пусть не для всех. Может быть, это ощущение возникает оттого, что и сами герои — не очень-то парятся насчёт своей участи. А почему? А потому что сама автор писала по синопсису, зная конец.

И не волновалась. И вот это отсутствие волнения, авторский пофигизм — чувствуется. В тексте может звучать, что угодно, но предчувствие хэппи-энда изрядно так расхолаживает читателя.

Но это версия. А вот, что реально непростительно, так это именно концовка.

То есть, читатель-простец, заволновавшийся за героев, может броситься сразу в конец, раскрыть последнюю страницу и увидеть — да, обошлось! И успокоиться.

Ладно ваш покорный — он читатель дисциплинированный. Просто из вредности в конец не полезет, пройдёт все круги буковпродуктового ада вместе с героями. Но простой-то — непременно полезет! И таких — подавляющее большинство.

И у того же Стивен Кинга есть специальные техники, как дурить читателя именно концовкой. Или вот другой бестселлермейкер — Ю Несбё — выстраивает именно на этот случай хитрую систему финалов и эпилогов. Чтобы нетерпеливый читатель ничего не понял, заглянув на последние страницы.

А тут — на финальной странице, открытым текстом: всё хорошо, ребята, не парьтесь. И это — увы, провал. И какое-то вопиющее незнание азбучных истин.

И вот этот первый класс, вторая четверть — это что? Топовый автор, что ли? Божечки. Это не блестящий локомотив, а какая-то полунеработающая дрезина, право слово. Ну, не может же претендовать на звание пусть российского, но Стивен Кинга человек, азбучных вещей явно не прорубающий.

Но даже отягощённый этим непростительным ляпом буквопродукт ещё можно спасти. И даже сделать конфетку. Как?

 

ЛЮБОВНОЙ ЛИНИЕЙ!

И лучше не одной. Вспомните, джеймс-кэмероновский «Титаник». Тоже произведение в жанре катастрофы. Но какая там любовь! Если бы её не было, высокотехнологичное зрелище крушения не сыграло бы. И ультрапрофи Кэмерон это прекрасно понимал. И сделал конфетку.

Яна Вагнер — несомненно, женщина. И это в данном случае прекрасно. Авторы-женщины достаточно тонко понимают нюансы сердечных томлений, могут выстрадать и кровью сердца написать душераздирающую историю любви. И апокалиптический тоннель — арена амурных терзаний ничем не хуже тонущего трансокеанского дредноута. И если все эти сердцестрадания в буквопродукте есть, то можно простить даже слитую концовку.

Но нет, прекрасные мои. Никакой любви в буквоизделии нет. Ну, вот прямо вообще-вообще.

Ну, не считать же любовью полускотское соитие полицейского лейтенанта с соседкой по пробке?

«Он сел и стал одеваться, и сонная девушка рядом, горячая, голая, с земляничными волосами, спросила: ты чё, серьезно щас, да? Он вспомнил про пистолет, нашарил кобуру под сиденьем и взял с отвращением, как женщина у микроавтобуса — краденый ломик. Мудила, сказала голая девушка. Вали, блядь, давай».

Как говорил один певец ртом: «Вот и вся любовь». А так — никаких треугольников, никаких безнадёжных влюблённостей, никаких мук разбитого сердца. Ничего из перечисленного.

Вместо этого — зачем-то есть кровища:

«Учитель биологии Тимохина стояла чуть сбоку и умерла не сразу, потому что между нею и пучком разлетающейся дроби оказалась ладонь товароведа из «Пятерочки», и сначала дробь эту ладонь оторвала, а только после, уже потеряв скорость, пробила учителю Тимохиной печень и правое легкое».

Эрос принесён в жертву Танатосу без каких-либо попыток воспрянуть:

«…а во рту у чиновницы и в носу, на одежде и в волосах — кровь бухгалтерши из Лендровера, и не только, наверное, кровь, но и мозг и осколки зубов».

Но перед нами и не слэшер. Для определённой категории читателей привлекательным стало бы именно насилие, даже не «ультра». Но и кровищи, как таковой, особенно-то и нет. Мини-насилие, на уровне оторванной ладони товароведа из «Пятерочки».

Как и эрзац-секс, в совершенно равной степени не способный взволновать жаждущего читателя.

Знаю, вы будете смеяться, но даже и при этих вводных буквопродукт можно спасти. А как? А очень просто. Показав, например,

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ГЕРОЕВ

Круто показанный образ способен сам вокруг себя выстроить сюжет. Но в обозреваемом продукте нет и этого. Нет ни характеров героев, ни тем паче их развития, ни мотивов, ни предысторий героев. Стивен Кинг так никогда бы не сделал. И вряд ли типажная бедность может быть названа достоинством.

Хотя, вроде бы, галерея образов представлена: вот ботаник, вот тихоня, вот стерва, вот гастарбайтеры, вот полицейские. Но все они — с почти абсолютным нулём своих историй. Да, в семействе инженера Мити, его дочери и мачехи тлеет конфликт. Да, что-то отдалённо похожее на предысторию есть в линии полицейского лейтенанта:

«Бил — да, и валил на землю, тащил и заламывал, а однажды даже участвовал в очень стремном допросе, который непонятно чем закончился, потому что в конце надо было выйти, и он вышел, и поехал домой, и не спрашивал ни о чем; но чтобы выстрелить в кого-то — нет, такого не было никогда, для этого он не годился».

И это — в общем-то, всё! Потрясающая беспомощность. Прямо удивительно, друзья. А ведь Яна Вагнер-то у нас на «Большую книгу» номинируется. Более того, она — один из фаворитов этой сомнительной гонки.

Это, знаете, я вспомнил, как когда-то давно пытался сотрудничать с какими-то сериалоделами. И вот смотрю образцовый сценарий. А там сначала была таблица: такой-то герой — такой-то характер. Ну, профессионалы, думаю, всё правильно делают. И вот дочитал я эту таблицу почти до конца. И вижу в подвале таблицы вот что: «Герой — Клавдия Кузьминична. Характер — бабка». И пошёл я домой, друзья, рыдая от смеха. Всё тут же как-то ясно стало с этими «профи».

Так и здесь. Характер — блондинка, характер — чиновник, характер — поп. Ну, вы поняли.

Вагнер, отдадим ей должное, чувствует слабину. Но, не в силах (очевидно) построить характер, пытается имплементировать героям индивидуальность через болезни. У тихони-стоматолога болит спина, и это описано. У стервы из «Майбаха» отекают ноги и чешется под брюками:

«Кожа под брюками горела и мокла, они жали в коленях и врезались в паху, ткань в промежности отсырела. На секунду это стало важнее всего: снять брюки и почесать там, под ними…»

Но это — не характер. Даже и близко. Но, конечно, читательницы в обтягивающих штанишках наверняка проникнутся сочувствием.

Впрочем, есть ещё

 

ГЛАВНЫЙ ЗЛОДЕЙ

О, его образ всё ещё может спасти этот почти уже безнадёжный текст. Мы-то с вами (и примкнувший к нам Стивен Кинг) знаем, что колоритный злодей значит очень много. Например, «Сияние», что уж далеко ходить, писалось исключительно для показа отрицательного героя.

В «Тоннеле» злодей — это такой дедушка-чиновник, страдающий не то простатитом, не то энурезом. Он всё время хочет пи́сать. Но характера эти мочеиспускательные проблемы не заменяют.

И тогда Вагнер решает, как в омут с головой, охарактеризовать его через речь. И вот, как это выглядит:

«— Пидарасы, — сказала дверь раздраженным старческим голосом. — Гондоны сраные, разогнать вас нахуй».

Это злой старикашка со своими приспешниками через дверь разговаривает. Позвольте, остальные словоизвержения не цитировать. Они примерно такие же. И вот хочется спросить: Неужели Редакция Елены Шубиной считает вот этот словесный понос речевыми характеристиками? Серьёзно?

Первый класс, вторая четверть.

Но есть в «Тоннеле» ещё и

 

ВИШЕНКА НА ТОРТЕ

Вот она: у героев нет имён. Да, придумать имя герою — та ещё задача. Каждый из нас так или иначе с ней сталкивался. Иное имя для героя — как седло для коровы. Приходится менять. А где-то в рукописи старое — всё равно проскользнёт. Это непростительно. Значит, автор невнимателен.

Но Яна Вагнер вообще не парится именами. Вообще. Отца семейства зовут Митя, его жену-мачеху — Сашей, дочку — Асей. Ну, и хватит с вас. Ну, ещё водитель злодея — Валера. А остальные — вообще без имён обходятся.

Вместо имён у них — марки их машин. Есть Патриот, есть Ниссан, есть Газель, есть Мерседес.

Ну, что сказать? Офигеть, как креативно.

Повторюсь: первый класс, вторая четверть.

К тому же, употребление автомобильных брендов вместо имён порождает кадавров. Вот, например:

«Нифмины многословные жалобы нагнали тоску даже на неутомимую женщину-Пежо…»

«Мимо, растопырив локти, к свету пробивался Патриот, с двумя коробками компота под мышками похожий на небритую самоварную бабу…»

Да и вообще, искусство владения языком у авторши — откровенно так себе. Как вам такое, например, наблюдение:

«Бывают дни, когда штаны даже не обязательно снимать, все равно чувствуешь себя так, словно их на тебе нет, и сегодняшний был именно такой».

Или вот такое погружение во внутренний мир героя:

«И предвкушал уже, как затолкает им все капризы обратно в глотку и рассадит назад по машинам, чтобы сидели тихо и не путались под ногами, и даже открыл было рот».

Иногда буквы сползают в некую непостижимость:

«Сирена тоже как раз заткнулась (он крепко пообещал себе отыскать гниду, которая нажала на кнопку, и вырвать ей ноги)…»

Ноги, как я понял, будут вырваны у кнопки. Или у гниды. Или у сирены.

Охохонюшки! Закругляемся, друзья. Рецензия не каучуковая.

Главный конфликт обозреваемого буквонабора вычленить всё же, кажется, удалось. Это

 

КОНФЛИКТ СО ЗДРАВЫМ СМЫСЛОМ

Вот смотрите. Один эпизод в начале.  Решётка падает на «фольксваген», в котором катается компания мажоров. Двоих или троих — в труху. Один выживает, но у него сломана рука. Открытый перелом, к тому же воспалённый. К раненому пытается подобраться доктор-стоматолог. А у него в переноске — старый белый кот. Стоматолог его трогательно любит. Это, в общем-то, самые лиричные моменты буквопродукта.

И вот раненый мажор берёт кота в заложники. Или стоматолог принесёт ему обезболивающее, или мажор задушит пленённое животное. Доктор мечется, как ошпаренный, что-то находит, освобождает котика.

«Молоденький Фольксваген разглядывал свою ладонь, полную белой кошачьей шерсти. (…) Я просто держал его, подумал он, я ничего бы ему не сделал. Ясно же, что я мог бы убить кота, ну ясно же».

Это просто запредельная лажа, друзья. Я, как бывалый котовод, решительно заявляю, что ни один человек никогда не удержит кота против воли самого животного. Ну, если это не профессиональный ветеринар. Кот вам такое устроит, если вы решите ограничить его свободу! О! А тем более, если его удерживает чужак. Тем более, раненый. Да кот просто цапнет этого идиота за раненую руку. Тот взвоет и проклянёт всё на свете. А у Яны Вагнер котик послушно лежит тряпочкой. А так не бывает даже с самыми покладистыми из них.

Именно тогда, на 99-й странице продукта у меня сложилось совершенно чёткое понимание, что я читаю, извините, ахинею.

А дальше — ещё хуже. Не будем ходить далеко, разберём того же безымянного стоматолога. Вот подобие его личной истории:

«У него была тихая практика, маленький кабинет на Шаболовке, пожилая старомосковская клиентура — бюгельные протезы, телескопические коронки и разговоры о внуках. За восемь лет он даже с ассистенткой своей на «ты» так и не перешел и тем более ни разу не позволил себе включить раздраженного бога, это была привилегия хирургов, реаниматологов и прочих, спасающих жизни, перед которыми он робел точно так же, как остальные смертные».

Тоже ведь лажа, друзья. Сразу видно, что Яна Вагнер никогда не вставляла зубы. Я, по своему опыту, скажу, что проходил эту ужасающую процедуру как в столице, так и в регионах. Так вот — стоматологи-протезисты, ко всем обращаются на «ты». Будь в кресле даже бабулька лет восьмидесяти — ей тоже «ты». «Так, села, рот открыла». Это такое ноу-хау. Психологическое подавление перед не самыми приятными для пациента процедурами. Коллективный опыт.

Резюмируем, друзья. Перед нами — слабый, непрофессиональный, нагоняющий скуку текст, свидетельствующий о просевшем куда-то в подплинтусные глубины художественном уровне шубинской редакции. Увы. Хотя всё, в общем-то, закономерно.

#новые_критики #яна_вагнер #тоннель #аст #реш #редакция_шубиной #буквопродукт