Доигрались…

Прекрасные дамы и благородные доны!

Три очень уважаемых наших автора писали этот рассказ втемную. Каждый располагал только незаконченным предложением, последним из той части, что писалась до него. Они еще сами не знают, что именно написали, будут читать тут. Думаю, им понравится. Эксперимент получился забавным. Мы получили много удовольствия даже просто от процесса. Пока решили имена авторов сохранить в тайне, чтобы можно было поугадывать, это же тоже весело. Интересного всем чтения.

Ваша плюша.

 

               Шлёндра подавилась шишкой на диванчике

 

Начало весны выдалось сложным. С утра могло засветить ласковое солнце, защебетать воробьи, купаясь в едва прогретых лужах, а к обеду пойти мокрый снег. Вот и сегодня, Ангелина вышла из дома в короткой юбчонке почти до секеля, на плечи накинула ветровку с пришитым самолично к ней лисьим воротником – дань моде! Только одной ей ведомой моде. В маленьком городке со странным названием Пупок-Альбиносовск нашу героиню недолюбливали, мягко говоря.

Ангелина, ярко-выраженная блонда неопределенного возраста и определенного рода занятий. Занятия эти не очень нравились соседям по подъезду, но очень нравились хачику Армену и его друзьям. Потому что секс Ангелина любила, как Муму купаться. То есть не любила совсем. Зато орала, блеяла и мычала так натурально, что горные партизаны плакали во время фрикций, вспоминая о родных аулах и мягких овечках. Постоянные вопли раздражали жильцов дома номер девять до такой степени, что однажды они решили собраться все вместе, чтобы тоже как следует потрахаться, но никто, кроме глухой бабушки и маргинала-матерщинника Семафорина, не пришел. Потому что бабка решила, что это собрание по поводу проведения домофона, а Семафорину было все равно, кого и где обкладывать хуями, каркалыгами и причиндалами.

В итоге все соседи, дав слабину, просто выносили мозги друг другу, но через стенку, и только бабка и Семафорин, увидев сакральный смысл в этом роковом стечении своих вяленых пипочек, предались разнузданному еблингу прямо на ступенях подъезда,  после чего Семафорин изъявил желание  уйти в монастырь, а глухая бабка стала брать уроки игры на скрипке и шафл на каблуках.

Все потому, что Ангелина не любила секс. Она вносила диссонанс в округу, и округа округляла круги своих дыр, чтобы поймать побольше всех этих мясистых штучек в свои ворота, ибо, по древней легенде, только этим можно было заткнуть черную дыру нелюбви, которая воронкой крутилась вокруг Ангелины.

И вот она шла по улице в своем винтажном шушуне с лисьим хвостом, гордая, красивая, колченогая от нелюбви, как вдруг увидела что-то в небе. Сначала она подумала, что это дрон Илона Маска прилетел, чтобы снять ее на обложку глянцевого журнала, присмотрелась, а там - еп твою мать! Так это же обычный мокрый снег! Ангелина шла домой, сквозь ее сетчатые в крупную клетку колготы синюшничали ноги. Обильно накрашенные дешевой косметикой глаза и брови потекли по щекам, ворот намок дохлятиной. В просветах фонарей показался лик.

- За что мне все это?! – взмолилась Ангелина и помчалась сквозь парк в сторону дома. Сегодня вечером ее ждала обычная работа – ненавистный секс с завсегдатаями армянами, подсчет сраных копеек, и обреченность. Только дома, под утро, распрощавшись с вездесущим Арменом, девушка садилась на свой любимый маленький диванчик – его она приперла из Москвы еще в начале своей карьеры от бабушки - единственной образованной женщины в родовом древе. Милый диванчик. Только он вселял иллюзию, что когда-нибудь на нем будет сидеть, домовито попердывая, живой муж, капитан дальнего плавания. С брюшком, лысиной и импотенцией. Со склонностью к мазохизму и любящий чужих детей, которых у Ангелиночки было несколько штук. Детишек она отдала бабушке, чтоб не мешали ударно-блядскому труду, но иногда вспоминала про них и хотела найти такого замечательного дебила, который взвалит на себя эту обузу. Мечты так и остались бы мечтами, если бы не гадалка из тик-тока. Цыганка сказала, что на Ангелине проклятие, и чтобы его снять, ей нужно на кладбище срубить кедр, найти на нем две зеленые шишки и, отварив в луковой шелухе, сунуть за щеку и сказать семь тысяч раз раз фразу «Чикинг-пикинг скилл май сэлф!», но произнести с китайским акцентом. 

«Плевое дело», - подумала Ангелина. Оставалось дело за малым - найти топор. О дереве вопрос не стоял, это был единственный кедр в Альбиносовске, гордость города.  Она закинула за спину лабутены и аллюром чухнула на ближайший рынок к мяснику. У того от ее вида даже не успел набухнуть альпеншток, как она выключила его с пол-удара, выдернула из колоды топор и с пробуксовкой сразу включила третью скорость.

Надо было спешить, время поджимало.

Единственный кедр на кладбище, как обычно в это время, охранял патруль в лице мэра города. Он любил сторожить его здесь, в приятной тишине, и предаваться мыслям о вечном. Мэр как раз собирался перекусить, чем бог послал, заложил за воротник салфетку, когда увидел летящий на него смерч. Это была Ангелина. В столбе пыли, гравия, и летающей туалетной бумаги, она остановилась перед ним и, чтобы не пачкать топор, просто задрала юбку. При виде гипертрофированного и натруженного секеля мудрости, мэр последовательно сделал три вещи - подавился яйцом, отбежал километра три в лес и немного умер.

Ангелина, засучив юбку, принялась за дело. Бобры, опасливо выглядывая из-за ближайщей могилы, грызли хвосты друг друга от зависти. В воздухе стоял невыносимый свист топора.

Через минуту тысячелетний кедр со страшным скрипом рухнул.

Две маленьких зеленых шишечки, так похожих на яйца хачика Армена, соблазнительно болтались на суку. Ангелина подбежала и уже было открыла рот, чтобы взять за щеку и начать елозить их между щекой и коренными зубами, но почувствовала - что-то настойчиво тормозило ее порыв. То ли стыд, и ответственность перед памятью о бабушке Клеопатре, настоящей Прошмандовке Девятого дана. То ли просто захотелось срать. Раздался хруст, и Ангелина проснулась….

Она пренебрежительно сплюнула красноватой слизью в лицо Арменчика, благостно возлежащего с раздвинутыми волосатыми ножищами на реликтовом диванчике – его противное носатое рыло раскраснелось и потно блестело.

- Аааа, - заревел он утробно, боль сковала все его жирное естество, - щито ти делаиш, Анжэлина-джян, а-а-аааа!

- Пшел вон, ничтожество! – Ангелину было уже не остановить. Пинками она гнала жителя гор из квартиры. Тот по-животному – на карачках, собирая свои цветастые вещички, сунулся к дверям. Его пах, испаряясь, оставлял на паркете лужицы вонючей жижи. Его заветная шишка висела ошметками, она боле не существовала в этом мире.

Ангелина, заламывая руки, бросилась к окну. Ее глаза аристократично сверкали, брови горели, щеки пурпурно розовели, из уголка рта все еще что-то сочилось.

- Кто я, прошмандовка дешевая, шлёндра занюханная, или право имею!? Быть Прошмандовкой, как и полагается нашему роду! – она гордо вскинула голову и захохотала. Тоже гордо. А потом не менее гордо пересекла комнату и плюхнулась на элитарный бабкин диванчик, просиженный до самых досок и несший в себе запахи и традиции древнейшей профессии.

Ангелина расслабилась, уложив растрепанную голову на спинке диванчика, но в этот момент остатки шишечной жижи в рту стекли в горло и заполонили дыхательно-пихательное отверстие. Ангелина поперхнулась, закашлялась, стала мысленно звать сантехника для устранения засора, но вязкая жижа со вкусом хвойного освежителя проникала все дальше и дальше. Шлюшандра хваталсь за воздух руками, вставала в стойку на голове, билась с разбега спиной об стену - ничего не помогало. Кислород перестал поступать, тело забилось в предсмертных судорогах. Но вдруг умирающая почувствовала, как ее эпилированная кормилица упруго сжалась, раскрылась, запульсировала ритмично, и тело будто глотнуло воздуха снизу. Появившийся во рту неприятный привкус сельди иваси и болотного ягеля не оставлял сомнений - она задышала маткой. Дыхание поначалу было сбивчивым и неровным, пока Ангелина не сняла трусы и не выставила спасительницу в открытое окно. Сквознячок пошел по трубам, матка прокашлялась и задышала на полную. Воздух с шумом вырывался наружу, влагалище фыркало и шлепало губами, как маленькое пони. Сосед из дома напротив, увидев такой необычный способ проветривания вагинальных соболей, схватился за скакалку и стал что есть мочи сигать, чтобы унять эндорфиновый шторм в гипофизе. Открывшаяся истина захлопнула все его чакры, когда он увидел, что царящее над соболями коровье вымя клитора раскрыло зубастую пасть и молвило человечьим голосом: «Ты хочешь трахаться?  Изволь!» Чтобы выстоять и пережить душевную распутицу, он выхватил из ножен и стал яростно координировать свой скилл. Это помогало так себе.

Тогда он ломанулся через дорогу, чтобы законнектить Ангелину по-крупному и напихать ей шишек полные закрома.

Ангелина была все еще там.

Еще там были Хачик, Автандил, Мага, Реваз и Дюша Метелкин. Все они играли в карты. Проигравший должен был кинуть Ангелине палку. А так как играли уже вторые сутки, все порядком выдохлись и очень обрадовались, увидев прибежавшего соседа. Тот понял, что пахнет палевом, но было уже поздно. Его сломали полностью и как щенка бросили на съеденье между ног Ангелины. И хотя старенькому дореволюционному дивану уже порядком дали пизды эти извращенцы, он терпеливо скрипнул пружинами, покрепче расставил ножки и взвыл человеческим голосом. В эти секунды все незримые силы собрались воедино и почти материализовались. Диванчик возвысился нимбом над бренностью происходящего, в комнате посекундно стали появляться образы всех, когда-либо блудивших на нем.

Лица мужчин и женщин сменяли друг друга сумбурно, иной раз останавливались, и можно было четко различить образы Льва Николаевича Толстого, Чернышевского, Иннокентия Смоктуновского, Галины Брежневой, Бориса Ельцина… Все они имели осуждающую физию, их губы шептали:

- Ты шлёёёёндра… ты.. зло, ты шалава, полная кефали, ты… фекалия. Ты – есть шмара.. фара… ты зло…

Ангелина упала на колени, кровь из них заструилась по паркету. Кровь выступала из-под ее век и текла по щекам. Она наконец раскаялась полностью. Мысленно взмолилась всем богам и особенно - Великой Шишке, которая теперь не покидала ее. На стене, плотно вбитыми гвоздями, очерчивалась шкура Арменчика, ребенка гор. Кровь струйками стремилась из-под каждого гвоздя-сотки. А вот и расплата. Это и есть те самые муки, о которых предсказывала бабушка Клеопатра. Диванчик опустился на паркет и заговорил голосом Муслима Магомаева. Он говорил все быстрее и быстрее, громче и громче, он практически кричал. Но потом вдруг успокоился и почему-то запел песню "Ослик" голосом Людмилы Гурченко. Допев, он тихо сказал:

- Выровни спину, косточка моя сахарная, а то сколиоз будет.

Ангелина послушно выровнялась, разглядывая потолок, и тут диван с треском захлопнулся. Послышались сдавленные вопли, скрип пружин, треск деревяшек. Диван-людоед шамкал мягкими деснами, и Ангелина все глубже проваливалась в его поддон со старыми тапками, тряпьем и костями предыдущих хозяев. Вдруг он закашлялся, скукожился и, отрыгнув Ангелину целиком, спросил:

- Ты когда последний раз мылась, чудовище? На меня когда сюрстремминг вместе с харчами прошлые хозяева выметали, и то свежее было.  

Ангелина в недоумении понюхала свои подмышки:

- Я мылась! Три раза за последнее время. Летом и два раза осенью.

"Не пизди", -  подумал диван и включил аварийный противопожарный режим. Из боковых ниш выскочили сопла брандспойтов и принялись с остервенением бездушных роботов драить Ангелину, все ее скрытые пазухи, полости, технологические отверстия и устья. Через пару минут она была стерильно чистой, но имела вид новенькой потрошенной курицы в фабричной упаковке с остановившимся взглядом снежной бабы и телом вышедшего в тираж манекена.

Диван довольно оглядел ее, подкинул обшарпанным пузом чтобы она шлепнулась на спину, и продолжил сеанс спиритического дактилоскопизма, иными словами - чиккинг матримониального интеркорса. Со стороны обряд посвящения смотрелся непримечательно и даже буднично. Это выглядело так, будто диван до отказа набит чертями, и все они боятся пошевелиться, чтобы не выдать себя. И только звон электричества в воздухе. И только дрожь в ножках дивана. И только комариный писк в ушах разросся до гула реактивного лайнера.

Все висит на волоске.

И все ждут только взрыва, сигнала, чтобы начать адский рок-н-ролл.

Казалось бы, где связь, и что вообще тут происходит? Кто здесь?!!! Зачем это все?!!

Но спросите об этом длинную вереницу страждущих, что змеей тянутся по улочкам Альбиносовска и дальше, и дальше по лесам, и  все лишь для того, чтобы только на миг задрать юбку, припасть к дивану посиневшими от бесплодия губами и понести...

Когда оздоровительная месса наконец достигла кульминации, Ангелина встала с дивана обновленной и свежей, как утренняя газета. Она сладко потянулась и, повернувшись к дивану, спросила одним изгибом брови: «Где?»

Диван, развалясь по вестибюлю в свободной, немного вульгарной позе, оглядел ее с головы до пятой точки, сыто скрипнул пружинами и подумал: «Вон там»

Ангелина на лету -хоп!- поймала волну и поняла что шишка в яйце.

Каком, блять, яйце?! Яйце дивана?

Ох, еп твою мать, - подумала, Ангелина, - остановите эту чортову музыку! И стала бить ногами туда, где по ее мнению у дивана могли быть яйца.

И что вы таки думаете? Она попала. Диван беззвучно закричал и опрокинулся на спину. Его яйца оказались в свободном доступе. Ангелина оторвала их, разбила, вытащила шишки, затолкала себе в рот и…

И хлынул ливень? Нет. Просто кончилась музыка. Ангелина замерла, потом еще... она прислушалась к шишкам...

прошлась, поставила диван на ножки, легла на него и протянула ноги.

 

Конец фильма.

 

Режиссер Ларс фон Триер

В ролях: Ангелина, Диван.