«Как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке...»

Злой Дед Трескун. Недобрый. Нехороший. Слоняется по лесному царству своему. Нос да бороду потирает, палкой по стволам деревьев поколачивает. Воет собачьими глотками, кричит неведомой птицей. Случается, заморит возницу. Нажрется его духом, и валяется — потеет оттепелью, стонет. Злой. Недобрый. Нехороший.

Однажды, под вечер, попался ему мужичок на опушке. Одежонка худая, сам неприметный — бедняк бедняком. Похрустывает снежком, к теплу деревенских изб поспешает. Издали завидел Деда Трескуна. Шапку снимает, кланяется.
— Пусти, Зимник, к деткам. Не мори. Подал ты мне зайца в петлю да хвороста охапку. Не спеши отнимать.
— Затопчу, окочурю! — машет ледяной палкой Дед Трескун. — Не велено из избы нос казать, покуда власть моя на закончится! Не можете гулять со двора! Не можете просить ничего! Дышать должны через тряпочку и трепетать! Отдавай руку и проходи!
— Да куда же я однорук, Зимник, — затрепетал мужичок. — Дай деток поднять, у хозяйства им встать. А там и забирай меня всего пропадом. Окочурил давеча ты бабу мою. Ходит она теперь мертвая кругом дома. Стужей ее народ прозвал. Дай хоть с детками попрощаться.

Зоворчал, зарычал Дед Трескун. Ударил позёмкой мужичку в морду. Заревел, сдирая снежные шубы с дерев.
— Коль скоро обернешься, мужик? — грохочет неистово.
— Дай день да ночку? А там уж твоя воля.
— Ночь даю! — всеми воронами гаркнул Дед Трескун. — Пшел с опушки, покуда не закочурил тебя!

Припустил мужичок. Замелькал худой тулуп меж дерев, заметался. И давай Дед Трескун ждать-пождать мужичонку. Ночь да день. Ночь да день. Нейдет, проклятущий. Ни слуху ни духу. Только где-то, далеко-далеко, как будто бубенцы звенят да гомонок стоит. Прислушался Трескун, присмотрелся...

А то, глядь, Ярило в лес въезжает на тройке огромных волов. Хохочет, плечи разминает, приплясывает. А правит тройкой — мужичок тот. И тоже хихикает в кулачок сухонький кашляет от табачку доброго.
— Наебал, — ахнул Трескун. — Наебал, мужик! Постой же!

Дунул-плюнул, Дед Трескун, восстали из снегов все заложные. Потянули руки к мужику, улюлюкая да приговаривая что-то на своем, покойничьем. Застучали зубами черными. Побелел мужичок, на страх исходит.
— Не теперь, Зимник! — кричит Ярило. — Не твоё уже время!
Схватил он заложную опойную девку, что пошла по дорогам бражничать да и сгинула зазря, выдернул ей косьмы, обмотнул ими шею Деда Трескуна, и на самую великую ель подвесил одним махом.

Захрипел, заскрипел на ветру злой Трескун. Завертелся чертовой свадьбой. Лопнул и вышел весь, вытек. Убежал вешними водами в самый глубокий омут. Ждать своей поры. А мужичка того — оборотил Ярило в соху. Да и привязал к волам. Чтобы не мыкался по лесам, не колобродил. А сам оборотился в Свет. Так, и светит с той поры.

* * *
Рассказчик умолк, выключил онлайн-табакерку и уставился на лиловый овал, источающий тепловые волны.
— Не говорили так тогда, — не снимая противогаза прогудел один из слушавших. — Матом особенно.
— Давно было, — согласился рассказчик. — Может, и не говорили.
— А, может, и вовсе не было, — прогудело опять.
— Может.
Сферы, принимающие в себя алгоритмы возможных речеголосовых интонаций, послушно мигнули индикаторами. Разговор окончен.
— А, может, было.

<2021>

#ярило