для разгону

1. УТРО

«Тридцать тысяч сорокалетних японских мужчин ежегодно уходят из дома. Они растворяются в безразличной толпе, и наглухо исчезают. Тихо и бесследно. Растекаются по земле тяжелым невидимым газом, вроде болотного, и привет семье. Предположим, что эти бегуны живут ещё лет двадцать. Ну, тридцать, допускаем. Значит, около миллиона взрослых и цельных мужчин постоянно в бегах. Где они прячутся? Почему их не ищут? Отчего, наконец, не опознают хоть какого жмура после смерти? Япония, в принципе, не так уж и велика.... Нет, похоже, это журналистская мулька».

 

Окна моей квартиры выходят на восток. Туда, где за тысячи километров угрюмой тайги, в тёплом море, вся озаренная утренним солнцем, нежится благословенная Страна Ямато. Повыше, и окна навстречу Солнцу. Такие претензии я озвучил в агенстве по найму квартир.

Претензии, признаюсь, были учтены. Но не совсем оправдались.

Живу в своей монтеневской башне добрых полгода. Полгода в Питере. В ожидании хоть какого восхода. Но и сегодня за окном серое небо без всяких признаков света.

Интересно, хоть кто-то из местных помнит, как оно выглядит, солнце? Похоже, что болотный народ давно забил на подобные темы. Они механически бредут в полутьме, привычно рассекая волглую серость по гусиной выверенной траектории.

Я размышляю обо всех этих неприятных и тусклых вещах в силу банальнейшей из причин: мне очень не хочется вставать. Но сила сопротивления уже истощена шестью месяцами смиренного признания утренних сумрачных фактов.

Пора признать, что идея переехать в Питер из Москвы отдавала порядочным идиотизмом. Попытки понять и принять менталитет местного населения, пребывающего в состоянии хронического подпития в извечном процессе тоски по нормальному свету, вызывали внутренний диссонанс. Разлад между необходимостью каждодневно пилить на работу, и полуночными братания в барах. Аборигены оказались довольно милы, но навязчиво однообразны. Подобный диссонанс когда-нибудь порвёт меня, как пакетик с орешками.

Но пока не порвал.

Я вылез из под тёплого японского одеяла, и горестно претыкаясь побрёл в равнодушную ванну.

.

— О, боги, что ж смерть нейдёт.... Кто ты, чудовище?! — Никак не могу привыкнуть к брылястому чучелу в зеркале поутру. Вроде побитого молью шарпея.

Полгода душевного дуализма в городе на болотах сделали чёрное дело.

.

Меня нешуточно, хоть бы и привычно тошнит. Я бубню ежедневную мантру про кофе. Под бодрое бульканье кофейного агрегата решительно сую в рот первую сигарету. Она омерзительно неприятна, особо на старые дрожжи. Интересно, сколько ещё будет этих утренних предвестников импотенции, рака, миом? Сегодня, кстати, я начал с задержки развития. На фоне вчерашней недоношенности это выглядело вполне закономерным вердиктом. Я выдохнул густую струю грядущей ущербности, и запил глотком крепкого кофе.

Начало отпускать. Ещё сигарета. Несмотря на пророчества эскулапов, в мозгах стремительно прояснялось. Под своды гудящего черепа, похоже, начали таки пробиваться фотоны. Вот и утро. Всё-таки интересно, всплыло в прояснившейся голове, куда ежегодно прячутся новые тридцать тысяч японцев?

Вполне вероятно, что японцы просто бегут из столицы. Я уверен, что каждый второй потеряшка сначала стал жертвой минимализма, столичной прелести, а затем простоушёл вбок, да и замер на местности. Как это может произойти? Легко. Достаточно нервного приступа дури. Взять, к примеру, меня. Пример очевиден.

Мне всегда хотелось свободы и тут, полгода назад, получил предложение перейти на работу в крупный питерский гламурный журнал, где мне дали восемь полос с возможностью писать почти без редактуры на любые темы. Предложение совпало с очередным семейным скандалом, и теперь я свободен.

Но в Питере.

Свободен от ненужных обязательств. От себя в прежних условиях и привычках. От жены. От постоянных любовниц, которые временами ещё гаже жены.

 

Неожиданно вкус свободы оказался противен. Странное амбре, от которого и тянет блевать по утрам.

Вкус то ладно, а ведь имеет место и запах свободы. Переходящий перманентно в либеральную душевную вонь. В отличие от телесных ароматов, этот перегар вытравить практически невозможно.

Никогда не думал, что столько женских запахов я ненавижу.

Кензо, сука, что ж ты в сорок не пропал?

 

Можно, разумеется, никого не нюхать. Можно, но страшно и диковато. Никогда не понимал, что такое страх одиночества. Теперь понял. Он тихим фоном внутри. Тихий киллер, как радиация.

Что б не говорили, а в одиночку муторно по ночам. Необъяснимо страшно и тоскливо стоять, прижавшись лбом к холодному стеклу и ждать рассвета. В одиночку. А ведь стоя спят только кони. Я не конь, и мне претит одиночество стоя.

С возрастом приходит страх смерти. Особенно он силён под утро, около четырёх. В Час Быка. Бороться с ним бесполезно, он на уровне врождённых рефлексов.

Сорокалетние чаще всего умирают перед рассветом. И это не японские фишки, а статистика. И глубоко субъективный анализ.

 

Днём легче и веселей. Но день, если ему разрешить, имеет манеру заканчиваться. Конечно, способы продлить день существуют. Хоть бы и в виде неона. Но это всё дряблый эрзац, надувательство. Честен только рассвет. Только его, с наложением на абстиненцию, психика воспринимать совсем не желает. Натура бьётся в истерике, и порою решает окончательно прекратить обмен веществ в организме.

Удерживает только голос пятилетней дочки. Ежевечернее «Здравствуй, паап!». И уродливый комок в горле.

 

«Всё. Долой вивисекцию. Хватит, банзай. Пора на работу».

 

2. НЕЖДАНЧИК

 

Сразу по приезду в Северный Парадиз возникла дилемма. С одной стороны, всякий уважающий себя член социума по умолчанию на колёсах. С другой, так и глупо было бы тратиться на приличное авто. Неприличные средства доставки я решительно отрицаю. Москвич же, прости господи, не какой-то унылый лишай, прильнувший к случайной сосне с карельского перешейка. Как ни странно, но в таком скромном городе, как Санкт-Петербург, логичнее всего оказалось путешествовать на такси. Раньше подобный трюк закономерно прокатывал в Киеве, где извозчики каждый второй. Нынче же и город на Неве стал приятно продуман. Особенно после того, как новые коллеги, культурные до ногтей петербуржцы, накидали с добрый десяток круглых номерков на услуги. Всё оказалось дешевле яйца, и даже гуманнее сервиса с гор, где смуглый человек с гортанным прононсом рулит по планшету. Особенно мне понравилось общество «Трезвый Водитель». Мало того, что изначально потеплело в душе, так ещё я и ни разу не видел за рулём полностью внятного человека. Похоже, что это было эталонное ООО. Но катают, стоит признаться, на ура. Ещё пара сервисов легко совмещают в себе целый комплекс выгодных предложений, однако это закрытая информация.

Меня обычно возит заслуженно трезвый Владлен, человек с большим грустным ртом и пронзительным, яростным взглядом. В прошлой жизни молекулярный биолог. От него между делом я узнал много интересных вещей. Теперь я доподлинно в курсе, как прищучить кого-то с отцовством, уничтожить грибок, ликвидировать примеси в водке. Он же сбил мне присущую спесь, определив гордо звучащего человека в унизительно скорбный диапазон между вирусом и капустой.

 

Сегодня изрядно прокисшим выглядел даже Марат, напарник Владлена. Все они, как я понял, из одной колоды подшитых адептов Бахуса. Любая поездка сопровождается исключительно подробным анализом всякого кабака, шалмана, самой замаскированной пивной точки, мимо которой мы проезжаем.. Если честно, то начальный интерес быстро улетучился. Мне стали нравиться мосты.

Я люблю проезжать по мосту из бывших дачных земель в исторический центр. Поглядывая на грозную повседневно Неву. Однако нынче и с реки сквозило тихим, предательским гадом. День явно готовил подлянку.

 

Я живу в престижном спальном районе. Он вылез из болота подобно грибной поросли после дождя, средь озёр и лесов, свежий и крепкий, как боровик. Лояльный к придурям и комфорту. Тут всё есть, сыто, покойно. И унизительно скучно. Все бандитские издревле места диаметрально противны по глобусу. Наркоманы заслуженно передохли. Куда-то пропали бомжи, и даже природная алкашня схлынула со дворов, оставив после себя лёгкую накипь из плохо сделанных внуков. Они глупы и безвидны, наверное тоже помрут, потому как пить не умеют.

Редакция же моя расположена в самом центре. Том, откуда имперский город начал своё движение от Малой Невы к Неве настоящей. Невский у нас именуется Старым Невским. Ширина и помпезность компенсируется историческим весом. Всё это достаточно условно, старину теперь успешно крушат в пользу дьявольских новоделов. Но когда я проезжаю мимо собора Растрелли, огибаю по изящной кривой площадь перед Невскою Лаврой, мне кажется, что я попал куда надо, что тут чинно и благородно, что жизнь удалась. Стоит хлопнуть дверцей, и встать лицом к бетонному изделию № 2, культурный задор исчезает.

Нет, я вовсе не сноб. Но эта архитектурная нелепица и впрямь режет по живому. Серобетонное неприличное нечто, вроде уродского выроста на стройном доселе берёзовом теле. Совковая чага во всей красе. Она портит весь антураж, пейзаж, губит счастье. Рядом припаркованы не только машины, но и прочее дерьмо марки ВАЗ. Как-то всё мерзко.

Раньше здесь разложив локти вольготно прело нечто из глубоко государственной прессы. Лепили про съезды, войну, урожай. На данный момент пара гордых букв обвалилась, а одна висит неприятным напоминанием о преходящем.

Моя контора на мягких лапах отжала пару верхних этажей, взамен зарядив по всей халабуде почтенные шведские лифты. Довольно забавно наблюдать, как на первых уровнях трусят идиоты в коверкотовых пальто и ондатровых шапках. С нижних этажей тянет ладаном. С верхних — уверенным кофе. Верхние — наши этажи. И мы в своём праве.

 

Скажу честно, первое, что я испытал, придя впервые в редакцию, это чувство брезгливости. При всём уважении к культурной столице, этот вертеп напоминал не гнездо гламура, а нелепый курятник. Так мне показалось. Потом я понял, что первый взгляд субъективен. Да, столица шагнула на эру вперёд в смысле кофейных машин, юбок и софта. Помнится, что первое о чём я подумал: «здесь даже кондеи пердят, а не дышат». Однако, стоит признать, что народ оказался смешным и пристойным. Питерские проживают в какой-то благородной простоте, они не двуличны. Это меня порядком настораживало пару недель. Мне не верилось, что чувак в сникерсах на босу ногу не хочет взять взаймы без отдачи. И что полногрудая Мила настолько мила, что не жаждет столичного тела. Странно, что все отнеслись ко мне как к закономерному дару небес, но без особого интереса. Никто не заподозрил, не вычислил, не упёрся. Всем было насрать.

Позднее мы посидели всем колхозом в ближайшем кабаке, я проставился, меня все нежно взлюбили. И всё. Не было даже случайного секса. Питер камерный в смысл ласк. Тула в граните.