Оказия

Пошел я как-то деда с бабкой проведать.

Мать яиц им передала, а я у них намеревался квашенной капустой разжиться. Бабка дюже хорошо капусту квасила.

Зашел, пнул собаку, чтоб не лаяла, падла блохастая, и в летнюю кухню. Прям на запах. Чую, бабка щи варит. Захожу, говорю, привет, бабуль, вот мать яиц передала, а то у вас две курицы и те твои ровесницы.

А бабка мне с порога и вываливает: «беда у меня, Ванечка, внучок, дед то мой — пидорасом стал».

Меня аж перешибло. Я яйцами шварк об стол и разбил, конечно же. Стою с раскрытым ртом, яйца желтыми соплями из пакета на пол текут. Очухался через несколько секунд, говорю: «это как же пидорас? Не верю я, бабуль».

— Ой, да, точно тебе говорю, пидорас и есть.

— А где он сам-то?

— Да в козлятнике, козлина окаянный.

— Ну ты за яйца не серчай, мать потом ещё соберёт. А я пойду с дедом покурю.

— Пойди, внучок, вразуми старого дурака.

Дед кряхтел в козлятнике и о чём то договаривался с козой Дашкой. Коза блеяла и не поддавалась.

Говорю, «здорово дед, как дела, что нового?». Дед отвечает: «да вот с бабкой поругались. Она меня теперь пидорасом называет».

— А что повод был? За пидораса ведь можно и ответить.

— Ну, пьяный я был, первача Петрович притащил и хватили лишку с ним. А потом бабка нас и увидала, как мы в лапухах сосемся.

— Как это сосемся?!

— Ну, я же говорю, пьяные дюже были.

— Дед, я даже когда в говно или в сопли и то купол на задний привод не повернется.

— Ай, сопля зелёная. Мы же с Петровичем вместе на охрану государственной границы заступали, три года вместе, понимаешь. Мы же косоглазых по лесам Дальнего Востока ловили. Эх, да чего тебе рассказать. Ты же от армии отмазался.

— Дед, так одно дело боевое братство или там кореша на зоне, и совсем другое «голубику собирать» на старости лет.

— Да у нас вечер воспоминаний был, мы же так из уважения облобызались.

— Короче, без пидоросни.

— Без неё, внучок, без неё окаянной.

— Тогда ладно, держи краба, дед.

Дед пустил скупую слезу и обнял меня.
Я вышел из козлятника, закурил. Собрал роящиеся мысли в одну весомую и пошел втирать бабке, что она, карга старая, нихуя не права. Разжевал бабке всё от А до Я, её же вставными челюстями и разжевал.

Бабка размякла и простила деда. Мне отвесила почти пол пуда квашенной капусты от щедрот и любви к внучеку. А деда тем же вечером простила, напоила и допустила к телу. К которому, впрочем, дед уже лет двадцать как был не охотчив в виду того, что стрелки его мужских часов навсегда остановились на пол шестого.