Метель

— Эй, брат, как ты?

Насрулло был улыбчив. Такое ощущение, что ему дали хорошие чаевые.

— Хорошо, брат. Ты как?

— Очень хорошо. Вчера любил русскую женщину. Я ей привёз заказ, а она говорит — «заходи, мой азиатский лев!» Так любил, так любил! Дала десять долларов* на чай.

Насрулло — врун. Мы с ним из Андижана, учились в одной школе, он и там заливал, что ходил пешком в Ош*, а там, получив груз гашиша, шёл к русским, продавать его.

В Оше его бы зарезали киргизы. Дурачка с десятью килограммами.

— А у меня сегодня хорошие чаевые, — в ответ соврал я, — десять долларов. Почти.

Мы набиваем короба в Магните. Первым оформляют мой заказ доставки.

Директор магазина — чеченец. Нашего возраста. Я не очень похож на узбека, — за что было много вопросов к моей любимой маме и ко мне в школе, — похож, как и этот чеченец, на русского. Нас от них, — русских, — отделяет только две вещи: мы — не русские, и тут нам холодно. Директор мне благоволит: у нас имена одинаковые, с поправкой на языки.

— Как у тебя дела, Ахмед? — спрашивает он.

— Ряхмят, Ахмат, ин ша Аллах!

Мусульман этого города связывают два языка — арабский и русский.

 

Мой велосипед порядком завалило снегом. Отряхиваю сидушку, поправляю короб на спине. Хорошо, что сегодня нет ничего горячего. Метель крутит вихри снега, как будто мы в степях Казахстана.

Смотрю на велосипед Насрулло — такое ощущение, что у него появились лишние деньги: поставил себе защиту от ветра из пластмассового стекла. Хорошая мысль, надо обдумать.

Первый заказ — совсем рядом. Надеваю шлем. Сую руки в кожухи, кручу ручку. Велосипед, как нудный старик, скрипит снегом.

Вообще-то, я люблю стариков. Они добрые. И умные. Когда с ними говоришь, такое ощущение, что читаешь священный Коран — всё так понятно. Мой дед был муэдзином*, и весь Андижан благодарил его, что он так хорошо поёт азан*. Я ходил по городу гордым — внук самого хорошего муэдзина. Когда он умер, плакали не многие — не успели. Дед умер незадолго перед закатом, а по Шариату, правоверного надо похоронить до заката. Бисмаллах, успели правильную могилу* выкопать.

Как хорошо дома! У нас есть абрикосовый сад, и весной там красиво. Но мне пришлось ехать в Москву, чтобы заработать на калым. Моя невеста очень красива. Она казашка — своевольная, мне это нравится. Калым — три тысячи долларов. Я их обязательно заработаю.

Вспоминаю дядю Саида, который учил меня боксом. Он говорил, что в достоверном хадисе Пророка, — да благословит его Аллах и приветствует, — написано — «сильный мусульманин — хороший мусульманин». А ещё вспоминаю дядю-мальчика. Мы над ним смеялись, потому что он был... нехорошим. Но он нам показывал стили у-шу. Дракон, кот, мей-хуа. Падающий вишнёвый лист. Последнее ему идёт больше — стиль китайских монахинь. Русские про таких людей говорят «пидорас».

 

Получаю по шлему от кого-то здоровенного русского. Слетаю с велосипеда.

— Чурка ёбаная, не видишь, куда едешь?

Извиняюсь, подымаю велосипед. Комулятора ещё часа на два, потом надо менять.

 

— Заходи, мой азиатский лев! — говорит женщина в яркой помаде. Мне из всего её тела видны только губы.

— Иди, заноси мне заказ в квартиру.

Прошу защиты у Всевышнего от шайтана, побиваемого камнями. *

 

***

 

У меня целый день выходной. Поехал на метро. Павелецкая, Большая Татарская мечеть. Зашёл, присел около стены, и стал думать. Перебирал чётки — если придумаешь девяносто девять эпитетов Аллаху, — по количеству чёток, — то Он простит тебе все грехи, кроме отказа от Ислама, убийства и самоубийства.

Милостивый — Милосердный — Тот, кто дал жизнь — ... — я запнулся: вышел имам.

Мы встали в ряд, прижались стопами.

Проповедь была сначала на татарском, — очень похоже на узбекский, — потом на русском.

Имам говорил, что даже в этом грязном мире мы должны быть лучше людей, котором эта грязь нравится. Говорил, что Хиджра — это путь в очищение от скверны. Что нельзя быть животным без шерсти. *

С правого крыла прозвучал азан. Муэдзин пел хорошо. Мы подняли ладони к лицу.

 

***

 

— Ты какую хуйню мне приволок?

Опять красные губы.

— Вы заказывали.

— А, сука, ты ещё на русском говоришь? Сколько я тебе должна?

— Всё заплачено.

— Ты точно гастер? — спрашивает она.

Решаюсь на дерзость:

— Моего дядю зовут Владимир Владимирович.

Замолкаю. Если честно — похож.

На чай мне дают двадцать долларов. Я могу отправить семье, ну и половину — мне на калым. Мне очень хочется взять за руку Гюльнар, и отвести её в мечеть Андижана. И хочу хорошую свадьбу, как у нас положено — триста гостей и все хорошее. Когда у нас выращивали хлопок, — отец рассказывал, — у нас было всё хорошее.

 

— Блять, что ты мне привёз, урод ебучий?

— Ваш заказ.

— Я заказывал салат латук, а не пекинский. Как можно так объебаться, тварь?

Бью ему в челюсть двоечку, как учил дядя Саид. Заказчик улетает в квартиру, споткнувшись о порог металлической двери.

 

***

 

— Ахмед, ты меня слышишь?

— Да.

— Собираемся у Даниловского рынка, брат, — Насрулло смешон по телефону.

 

Новости РИА:

Пять тысяч узбеков на электрических велосипедах собрались в районе метро Тульская, заблокировали проезд. Из требований: относиться к нам, как к людям. Второе требование — российское гражданство.. Президент отреагировал на эту внештатную ситуацию. Согласился с их требованиями. Но как граждане России, они должны защищать свою новую страну на новых территориях.

 

Пояснения

• У гастеров валюта расчета — мерзкий омереканскей доллар
• Между Андижаном и Ошем — 48 км. Андижан ещё спокойный, а в Оше киргизы резали узбеков как фошысты. Город — территория Узбекистон
• Муэдзин — тот, кто поёт азан. Вообще считается, что читает. Но съездейте на Поклонную гору в Москве, там есть мечеть и  обалденный муэдзин.
• Азан (адан) — призыв на молитву (намаз)
• Правильная могила — это когда копается обычная яма, и немножко вбок. Туда кладут тело, чтобы шакалы и степные волки не докопались.
• Вуазу би Ллахи мин аш-шайтани, рраджим — формула спасения от бесов.
• Животное без шерсти — свинья.