Ксения Букша и её косноязычный крик ужаса

(Ксения Букша. Но человека человек. М., Лайвбук, 2023)

Вот знаете, золотые мои, даже у книжных маньяков (наподобие Льва Валерьевича), которые, вроде бы, знают без малого всё, есть «слепые пятна». То есть, такие сферы (или там закоулки) литературы, куда даже книжные маньяки не заглядывают. Есть такие книги, к которым рука потянется в самую последнюю очередь, когда уже вариантов выбора не останется.

Ксения Букша — как раз из их числа. Да, я знал, что эта мадам в 2014 году получила «Национальный бестселлер», потом мелькала в шортах (листах, в смысле) «Большой книги», НОСа, «Ясной Поляны». Ну, и какой смысл тратить на очередное премиальное гуано время и деньги? Мало я его, что ли, читаю? Вас вот пельменями покорми пару недель подряд — соблазнитесь ли вы на них в супермаркете?

Вот так я, можно сказать, и не знал, кто такая Ксения Букша. И знать не хотел, посмотрим правде в глаза. И вдруг наткнулся на рецензию критикини Татьяны Веретеновой на новый роман Букши «Но человека человек», опубликованную в издании «Лиterraтура». Вот что пишет критикиня:

«Читаешь, и внутри как будто нарастает крик ужаса».

Блин, да у меня от примерно каждого буквопродукта нынешней боллитры крик ужаса нарастает. А тут хоть откровенно.

И вот упомянутое буквоизделие у меня в руках. Оформленное агрессивными пятнами Роршаха (оказавшимися впоследствии авторскими рисунками), оно содержит подзаголовок «Три с половиной убийства».

Само название, как по мне, чудовищное. Я бы с таким названием никогда бы буквоизделие не купил, если бы не рецензия Веретеновой, которая именно по этому поводу производит феерическую образованческую вампуку:

«Название "Но человека человек" — мгновенно узнаваемая пушкинская строчка из "Анчара" (которого все учили в школе) — очень удачно, потому как сразу даёт и контекст ситуации насильственного лишения жизни, и указывает на гуманистическую позицию автора, подразумевающую равенство людей».

У меня, золотые мои, уже от этой рецензии крик ужаса стал нарастать. И от «Анчара», которого учили». Да и зачем мне гуманистическая позиция Пушкина? А перо рецензента Веретеновой вдруг явно скользнуло на некие рефератные рельсы и понеслось автоматически:

«… Пушкин актуализировал ту идею внесословного человеческого равенства, на которой им позже был построен сюжет "Капитанской дочки", где возможны диалоги и взаимопонимание Пугачева и Гринева, Маши Мироновой и императрицы Екатерины Второй».

Да, друзья, это какой-то тяжкий бред. При чём, ну при чём тут герои «Капитанской дочки», когда в буквоизделии даже Пушкин не упомянут? Но дальше — хуже. Простите, ещё раз процитирую:

«Традиция пушкинского гуманизма — глубинная опора русской прозы — отчетливо присутствующая, например в романе Евгения Водолазкина "Соловьев и Ларионов", выходит на первый план и в новой книге Ксении Букши».

Не приходится сомневаться, что критикиня, рукой, натренированной на рефератах, решила, что называется, «присесть на умняк» и насовала в текст вообще первое, что в голову влетело: пушкинский гуманизм, который можно приляпать вообще к чему угодно, благонравнейшего, милого сердцу всех премиальных жюри, Водолазкина. Этот бред, друзья, у боллитры критикой зовётся, да. «Новую критику» боллитровцы позволяют себе (пока что) надменно презирать. А вот вышепроцитированная ахинея для раздатчиков премий — чистый мёд. Они такое и номинируют — на «Неистовых Виссарионов» там, и прочие «дубовые перья».

Ну, ладно, увлёкся. Почему-то мне кажется, что

 

ПРО БУКШУ-ТО МЫ И ЗАБЫЛИ

Рецензия не резиновая, а мы пока на обложке забуксовали. Где ещё много любопытного. И изречение Юрия Сапрыкина: «Букшу выделяет удивительная точность (…) и вообще удивительная точность». Да-с. А на задней стороне издательская аннотация: «Это похоже на Достоевского, но очень современного, с ноутбуком и смартфоном». А чуть ниже — похвальное предложение от самой Галины Юзефович про «высокую и трагическую безоценочность», каковая «составляет, пожалуй, главное достоинство Ксении Букши». А сразу после дисклеймер: «Содержит нецензурную брань».

Буквоизделие у нас на 270 страниц такое, крупным шрифтом развёрстанное, с отступами. На самом деле нормальным вордовским шрифтом и 50 страниц не наберёт. Но — роман! Состоит этот «роман» из четырёх текстов, три из которых критикиня Веретенова именует «повестями».

Не будем спорить. Итак, первая «повесть» называется «Дибок».

Так принято, что на старте любой производитель буквоизделий интересничает, пытается впечатлить, завлечь, происходит

 

СТАРТОВАЯ ДЖИГИТОВКА

У Букши она тоже присутствует. Сначала идёт описание некоей итальянской природы. А потом автор берёт крупный план и сосредоточивается на людях:

«Мы рассуждаем, стоя посреди огорода, а огород меж тем ломится и прет густо-густо во все стороны…»

Не знаю, как вы, а я ощутил, как «ломиться и переть» стали мои глаза, в стремлении лопнуть. Лауреатская проза, друзья, такая лауреатская. Но главный сюрприз не здесь. А вот:

«Помню, как мы вначале боялись друг друга — я его, а он меня; подлавливали на каждом пункте договора, полувраждебность длилась лет пять, но потом как-то постепенно друг друга поняли, хотя и не сблизились совсем, и это нам ни в коем случае не нужно, наоборот, дистанция подчеркивает наше взаимное уважение и даже пиетет: я вижу его, а он видит меня».

Помним, что автор — женщина. И что нам представляется? Некая дама, в Италии, на «прущем» огороде описывает свои отношения — с кем? Ну, наверное, с итальянским мужем.

Забегая вперёд, скажу, что в третьем тексте «романа» триггером кровавых событий стал удар ногой по яйцам героя. Но вот это самое, удар по читательским яйцам ваш покорный критик ощутил, перейдя к следующему абзацу.

Вот, думал я, женщина посвятила нас в некие тонкости отношений. Но тут на «прущий» огород вбегает некий ребёнок. И... Зажмурьтесь, сейчас будет удар.

«— Папа, смотри! — кричит Лука».

Что?! Вот э фак?! Эта мама, что, оказалась папой?! А если тот итальянец — её (его) муж? И они усыновили ребёнка? Неужели авторка хочет погрузить нас в тайны любви толерантных людей?

Но читаем дальше:

«Лука у нас вышел сюрпризом. Семь лет назад мы с женой искали малыша не старше трех».

Ну, вот, всего вторая, крупным шрифтом, страница б-зделия, а крик ужаса — уже нарос. Да ещё как. То есть, у рассказчика, живущего с итальянским педерастом, есть ещё и жена? То есть, нас ждёт «Санта-Барбара» на троих? А что? Такого в нашей боллитре, возможно, и не случалось. А ну-ка!

Но, к счастью или наоборот, не происходит и этого. Появляется ещё один усыновлённый ребёнок. Потом выясняется, что была ещё какая-то дочь, Ксения. И вот она-то трагически погибла восемь лет назад. А усыновили деток уже потом. С женой. А итальянец — вовсе не растленный толераст, а типа садовника. Выдыхаем.

Лихо помотало, да? Ох, покатала нас Букша на американских горках!

Страницы полторы (крупным шрифтом, с отступами) я думал, что авторка специально вот так вот манипулировала восприятием. Мысль эта длилась ровно до вот этого фрагмента:

«…в какой-то момент я решился написать все по порядку, изложить в подробностях историю любви и смерти нашей дочери Ксении.

…всерьез по порядку изложить решился только сейчас, когда прошло уже восемь лет, и, как ни крути, эти восемь лет действительно шли (…). Но вот они прошли, я смотрю на свои записи, которые делал раньше, и понимаю, что теперь готов писать по порядку. (…) …мне кажется, что эта история должна быть изложена по порядку, с начала до конца…»

Вот знаете, есть просто косноязычие, когда фраза не даётся, мысль не выстраивается, но тут у нас, простите, ворочание языком камней. Каменных глыб неподъёмных!

И теперь вернёмся к джигитовке. Не специально это авторка подстроила. И вообще ничего такого в виду не имела, конечно же. Это просто косноязычие было. Не изощрённые игры профи, а

 

ДУБОВЫЙ ЯЗЫК ЛАУРЕАТШИ

Этим косным, торопливым языком написана вся первая «повесть». Почти без мата (что, как стало ясно далее, Букше не свойственно). Перед нами своего рода «Бедная Лиза» для бедных (простите за повторы, Букши начитался). Ксения — умница, отличница, гламурная девочка, мажорка — влюбляется в «плохого парня», лысого бандита, с которым у неё нет даже секса. Бандит Ксюшу «токсичит», внушает ей комплексы, вымогает деньги у неё и её отца-бизнесмена, заставляет сброситься с крыши.

«Повесть» переполнена демонстрациями бедности лексикона:

«…это временно, это неважно, ведь на самом-то деле, на самом деле.

А на самом деле было совсем другое самое дело…»

Начатые мысли не всегда заканчиваются каким-то выводом. Они вязнут, тонут, булькают пузырьками беспомощных многоточий:

«Ксюша – может, гуманитарный лицей, или то, что мы всё же…»

Предвидя упрёки в вырывании из контекста, скажу, что с контекстом тоже мысль ясностью не блещет.

Как сон разума — чудовищ, так и косноязычие Букши порождает словесных кадавров:

«…Д. перестал эти свои прогоны про «вокруг меня сжимается кольцо» и прочее. Распростел, обмяк».

Осталось только нюхнуть портянку и заколдобиться. Подобные открытия можно приводить бесконечно, но прокрустово ложе объёма не даёт нашей рецензии «нарасти», подобно «крику ужаса».

Впрочем, оставим языковые неуклюжести этого злополучного текста. Давайте посмотрим:

 

А ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ?

Спойлер: есть. Но прорыться к нему затруднительно. Приходиться преодолеть буреломы не только дубовости языка, но и буераки логических провалов.

Например, в дневнике героини о бандите — разбивателе сердец говорится:

«Д. — он из той же тусовки, что и мы, сын папиного друга».

А страницей позже жена сообщает главному герою (папе):

«— Наша дочь влюбилась в лысого горбатого бандита, — делилась со мной жена вечером».

То есть, Д. — явно не из родительской тусовки. Что бы ни сообщалось страницей ранее.

Или вот — описывается времяпровождение отличницы и бандита:

«То рассказывает романтические истории, показывает свои шрамы — то пренебрегает ею, сидит рыгая и развалясь, напивается при ней с друзьями, подкалывает».

ОК. Но через две страницы перед нами снова девичий дневник, а там:

«…он не посвящает меня в свои дела, не знакомит со своими друзьями».

А перед кем тогда этот Д. пренебрегал и рыгал?

Чем кончится эта коллизия, словно позаимствованная из дурнейшего отечественного сериала со второстепенной «кнопки», мы знаем с самого начала. Девушка умрёт. Нам уже, в общем-то, скучно. К тому же герои не эволюционируют. Ксения не пытается взяться за ум, преодолеть дурную влюблённость (в которую плюс ко всему и не верится). Она просто ворует для бандита деньги и тупо гибнет. Отец героини (рассказчик), вроде бы, понимает всё, но никак не пытается выправить ситуацию. Всё, в принципе, в традициях дурных сериалов настолько, что возникает подозрение — не подвизалась ли авторка в их создании до всей премиальности?

И вот вся эта совокупность факторов, друзья, навевает тяжёлое уныние. Как всякий текст, созданный из-под палки, в гонке за дедлайном, неперечитанный, ненавистный самому автору.

«Но как?!» — спросите вы. Ведь это — премиальная авторка! Зачем ей писать из-под палки то, от чего саму с души воротит?

Дочитав б-зделие до конца, я осознал объяснение этого феномена. Стартовая «повесть» читается тяжело и уныло, во-первых, потому, что в ней нет мата. В остальных текстах его — даже с избытком. Он живительно плотен, обретают органичность диалоги, да и повествование скачет бодрым козликом, а не тащится чахлой клячей, как на старте. А тут словно стреножил кто-то Букшу, словно ихтиандресса на суше задыхается она без мата.

Но не только в мате дело. Дальнейшие тексты написаны более-менее от души, авторке они интересны, это чувствуется. А первая «повесть» — нет.

 

В ЧЁМ ЖЕ ДЕЛО?

Давайте суммируем. «Дибок» — текст, отвратительный самой авторке, писался, конечно, не для души. Так было надо. И делался он сильно после трёх дальнейших текстов. И в сжатые сроки, что видно по дубовости языка и разрывам логики. И принципиально без мата (лишь раза два Букша разродилась е-словом).

А без мата пишут лишь когда будет читать кто-то большой, премии раздающий. Что ж ему срамоту-то показывать?

Но зачем большим людям эта «мыльная» соплевыжималка, как в телевизоре? Кому вообще этакая дрянь может понадобиться? Какой в ней может быть интерес?

А вот какой! К финалу повести, когда девушка уже погибла, безвольный папочка подводит итоги:

«Трудно поверить, но я не знаю даже, как там Дибок. Его последние следы в соцсетях датируются 2014 годом — фото с какого-то морозного патриотического праздника, флажки, рупоры, слезы на ветру – и далее ничего. Жив этот человек или мертв, в его случае разница невелика».

Ради этого, золотые мои, и городился весь этот «ломящий и прущийся» огород косноязычия. Чтобы сказать: «Экие прохвосты на патриотические митинги, Кузьминична, ходють».

Если до этих пор б-зделие тоскливо и кисло пахло безысходностью, то тут уже реальным зловонием шибануло.

Но терпение, друзья мои, дальше у нас начинается основной, видимо, первоначальный

 

КОРПУС ТЕКСТОВ

Их три, все они написаны, как уже говорилось, в основном матом. Они в разы живее стартового буквокошмарища. Тут уже видно, что Букша пишет, как вдохновляющая сущность на душу положит.

Второй текст называется «Чувак». Он о весёлой девушке Яне, которая познакомилась с художником Егором. Про Яну мы знаем, что она иногда позволяла себе жить половой жизнью, заводила неких «чуваков», от которых в скором времени избавлялась. А в Егора вот влюбилась. Впрочем, любовь скоро умирает. Яна оказывается талантливее, умеет выбить из заказчиков деньги. А Егор впадает в меланхолию и начинает «душнить», после рождения второго ребёнка уходит спать на пол, потому что в кровати ему мешают младенцы, а собственно половой жизнью жить перестаёт. Такой вот каламбур. Ну, а потом он Яну убивает, расчленяет, разбрасывает куски по окрестностям, хочет сделать себе харакири, но поскольку он является жалким типом, «мускулистый живот» (так у авторки) он себе всё же не вскрывает, а садится в тюрьму.

На сходство имён, думаю, вы внимание тоже обратили. Оно, как мне кажется, не случайно. Старожилы панк-движения рассказывали мне, что Летов тоже вроде как «душнил» Дягилеву. Та была талантливей, а он её задвигал, а то и вовсе портил в музыкальном плане. Правда, детей у них не было. Концепция спорная, субъективная.

Но дело тут не в нарочитой параллели с известными лицами. Просто обратите внимание, что вот этот вот «душный» Егор — он не случайный «чувак». Он так-то — один из лучших. Творческая интеллигенция! А такой урод оказывается. В первом тексте — ладно, бандит и быдлан героиню мучает. Но тут, вроде как, избранный.

Примерно о том же и третий текст, который называется «Я убил свою соседку». Это вообще, как я понял, стишок. Весь с интервалами, отступами и «воздухом» развёрстанный текст выглядит так:

да

я убил свою соседку

такой фильм был, там тоже один убил свою соседку

тот убил ее и сжег, я никого не сжигал

но зато я не просто убил а убил и трахнул ее

даже два раза

Это поток сознания «ботана»-айтишника, социопата, которому то ли кажется, то ли нет, что соседка по квартире его «токсичит». Айтишник выдавливает ей глаза и душит.

Это всё. Мораль? Она такая: «Дура! Ты хочешь найти себе парня среди айтишников? А они психи! Вот посмотри!» К тому же помним, что в «плохих парнях» и интеллигенции мы уже разочаровались.

В четвёртом тексте «Не жертва» «душнилой» работает явно убивший свою студентку питерский профессор. История, легшая в основу, думаю, всем знакома. Ну, да. Но героиня смогла из его тлетворных объятий вырваться и сломать своим затылком злодею нос. А теперь она — счастлива. Она живёт на берегу океана, с ней — некий хороший парень Хосе, отец её четверых детей. Простите, процитирую:

«Даже когда мы ебемся, в голове у нас плещется туда-сюда, а иногда мы делаем это прямо в воде».

Высокие отношения.

Россию героиня вспоминает, как населённый маньяками ледяной ад. Однажды она всё же приезжает на побывку. И происходит следующее:

«Зимой мы с Ромчиком были в России. Он был совсем мелкий. Мы участвовали в уличной сходке. Родной город заваливало снегом. Мне казалось, что я стою безопасно. Очень быстро выяснилось, что это не так. Позади и впереди нас остановилось по автозаку, и оттуда посыпались космонавты. Я с Ромчиком в слинге сиганула через ограждение, дернула стометровочку, ворвалась в шашлычную, а оттуда утекла с заднего хода дворами-колодцами».

Конечно, это лютый бред. Во-первых, попереться с ребёнком на митинг — явное слабоумие. Во-вторых, удрать от ОМОНа с младенцем в слинге — бред кратный.

Впрочем,

 

ДАВАЙТЕ ПОДЫТОЖИМ,

что же продемонстрировала нам лауреатша Букша?

Основная мораль корпуса текстов — даже не то, что Россия — страшная страна. Это, по Букше, страна недостойных, «душных» мужиков. Ведь — от быдла до профессора — здесь нет никого, кто бы сделал даме приятно. Все скоты. Самые лучшие из них — безвольны. То ли дело заокеанские ласковые «Хосе».

Это, на самом деле, достаточно подлый удар, нацеленный на женскую аудиторию. Потому что ни одному мужику и в голову не придёт читать Букшу. А женщина — прочтёт, ещё проникнется, чего доброго.

Хотя, как говорится в издательской аннотации, надо «чтобы свет в конце тоннеля обязательно забрезжил».

Но в нашем случае, свет — в начале. Ибо старт б-зделия настолько чудовищно написан и безжизнен, что есть, конечно, надежда, что уважающая себя читательница, через этот бурелом всё же не продерётся, и финальному растлению не поддастся.

Такой вот «пушкинский гуманизм».

#новые_критики #новая_критики #лев_рыжков #ксения_букша #но_человека_человек #лайвбук #буквоизделие